Итак, в тот вечер Рамиров заснул праведным сном младенца.

Однако, пробудился он, когда рассвет еще только начинал брезжить за жалюзи окон. Словно кто-то окликнул его из глубин подсознания, напрочь прогнав сон. Чувство непонятной тревоги сжало сердце.

Ян прикрыл глаза, но вместо очередной серии сновидений увидел мысленным взором события вчерашнего дня. И снова видел он бледное лицо Виктора Кранца, белизну которого подчеркивала ярко-алая струйка, сползавшая из угла рта. И вновь слышал он булькающий, захлебывающийся подступавшей к горлу кровью, голос своего старого друга: «Передай… только Бригадиру… Понял?.. Ни в коем… случае… сам не надевай «оракула»!»… И снова видел Рамиров, как роскошный черный «опель», объятый пламенем, врезается в стеклянную витрину магазина, разнося ее на миллионы мельчайших осколков… Как распахивается дверца фургона, и парни с автоматами валят на тротуар Ченстоховича и подошедшего к нему парня…

Рамиров встал и не спеша оделся. Сооружая себе кофе, он размышлял.

Выводы были не очень утешительными.

Судя по всему, Рамиров оказался помимо своей воли втянутым в противоборство двух мощных социальных группировок. С одной стороны, это были люди Брилера, с которыми его связывали отношения более чем десятилетней работы в ЮНПИСе и от которых даже сейчас было не так-то легко отрешиться. За эти десять лет было много разного. Как на всякой оперативной работе, Рамирову не раз приходилось уходить от преследования, и на него охотились, и за ним гонялись, и его били — порой весьма жестоко, и, самое главное, его не раз спасали те, кто работал вместе с ним на организацию сторонников мира.

Но с другой стороны был загадочный Легион — подпольная и хорошо вооруженная организация, созданная из отборных экс-милитаров и использующая методы партизанской войны на территории «врага». Как известно, в ходе боевых действий такого рода не щадятся те, кто случайно оказывается на траектории пуль, и этого Рамиров при всем своем сочувствии к «бывшим» одобрить никак не мог.

Однако, Ян понимал, что с того момента, как взвалил на себя ношу поручения Кранца, ему, так или иначе, придется действовать.

В этом месте Рамиров прекратил пока размышления, допил остывший кофе и ткнул пальцем в клавишу тиви-бокса. Было уже девять часов утра, а в это время должны были работать все сто тиви-каналов Европейского Сообщества.

Обычно Ян ставил переключатель поиска каналов в режим автоматического поиска и развлекался давным-давно придуманной им игрой. Первая фраза, услышанная им по тиви-боксу, расценивалась им как своеобразный эпиграф к начинавшемуся дню. Все равно что открыть наугад книгу, выбрать вслепую строку и считать ее иносказательным предсказанием своей судьбы. Детские игры…

На сей раз тиви-бокс автоматически включился на какой-то религиозной программе с лощеным проповедником в белой хламиде, хорошо поставленным голосом вещавшим с трибуны прихожанам:

— …ибо как гласит Библия, «А я всегда с Тобою; Ты держишь меня за правую руку, Ты руководишь меня советом Твоим и в конце примешь меня в Славу»…

Тут переключатель каналов перескочил на другой канал, где усиленно рекламировали акции компании «Евростар».

Рамиров налил себе вторую чашку кофе.

Так, подумал он. Ничего себе эпиграф!..

В тот момент он еще не знал, что данная цитата из Экклезиаста вскоре станет поистине пророческой для него…

А потом Ян сел за стол, чтобы поработать над своей повестью, и тут же забыл и о поручении Кранца, и о перипетиях вчерашнего дня, и о том, что на нем висит долг госпоже Лэст по плате за проживание в пансионе.

Он снова бежал по лесу, продираясь через хитросплетение веток, а сзади стучали нервной чечеткой автоматные очереди, и в душе нарастало отчаяние, потому что ребята погибли, и некому было довести их дело до конца, некому было предотвратить залп ракетных батарей, и он совершенно забыл, кто и зачем послал его в этот ночной лес…

Как всегда неожиданно, на запястье раздался писк зуммера. По наручному видеофону Рамирова могла вызывать только его пятнадцатилетняя дочь Джулия.

Временами — справедливости ради, следует отметить, что такое бывало не часто — отношения Рамирова с дочерью приобретали односторонне-корыстный характер. Вот и сейчас, после дежурных вопросов о делах, Джилька осведомилась, не будет ли в состоянии «милый папхен» выдать своей любимой и единственной дочери пару сотен юмов «на мелкие расходы».

Рамиров изумился не самому факту бесстыдного вымогательства, а сумме, на кою оное предполагалось.

— Сколько-сколько? — недоверчиво повторил он. — Да зачем тебе столько денег?

— А тебе? — ловко парировало удар его чадо. — Ты все равно старый, тебе не нужны ни наряды, ни развлечения…

— Извини, Джилька, — сказал Рамиров. — Я сегодня на мели. Нет, серьезно… Ты лучше скажи, кто это там виднеется за твоей спиной? Что это за молодой человек? Твоя новая «первая любовь»?

— Дурачок, — сказала Джилька. — Никакая это не любовь, а Вильгельм. Вильгельм Клозер, мы с ним вместе занимаемся в колледже…

— Знаю я, чем вы там занимаетесь с господином Клозером, — продолжал ехидничать Рамиров. — Ладно, не пыхти, не пыхти… Когда встретимся-то?

— Давай в среду вечером, пап, — предложила дочка.

На этом и договорились.

«Да, — подумал Рамиров, усаживаясь за стол и собираясь заткнуть ватой уши, чтобы не слышать больше ни удручавших своим однообразием звуков из номера Брюса, ни вызовов по видеофонам, телефонам и прочим средствам связи. — Тяжела ты, шапка… не Мономаха, конечно. Отца. Особенно такого непутевого отца, как я».

Что-то вспомнилось ему в связи с этой мыслью.

ШАПОЧКА! ШАПОЧКА, КОТОРУЮ Я ДОЛЖЕН ПЕРЕДАТЬ БРИГАДИРУ ЛЕГИОНА!

Где она? Я же как сунул ее вчера в карман куртки, так и не вытаскивал больше! А любопытно было бы узнать, что это за головной убор такой, из-за которого поднялась самая настоящая буря в стакане воды на Вандербильд-бульвар?!. Может, это сказочная шапка-невидимка? Но почему тогда Витька советовал ни в коем случае не надевать ее?..

Он достал шапочку из кармана и внимательно оглядел ее со всех сторон. Не было в ней, однако, ничего зловещего или особенного. Обыкновенный головной убор черного цвета, вот только материал какой-то не совсем обычный.

Ян повертел шапочку в руках и обнаружил, что в материале, из которого она была изготовлена, прощупывается сеточка тонких металлических проволочек, похожая на некий каркас.

Господи, да что же это может быть? Очередной вариант пуленепробиваемого головного убора типа каски? Не похоже… И вообще, непонятно все это, а раз так — остается одно: попробовать надеть ее.

С опаской, словно ожидая от невинного на вид головного убора какого-нибудь неприятного сюрприза — вроде удара электротоком, — Ян натянул шапочку на голову и застыл.

Однако, ничего не произошло. Пожав плечами, Рамиров снял шапку и перевернул ее задом-наперед. По-прежнему никакого эффекта. Разочарованный, он собирался было снять ее и вспороть подкладку, но тут к нему в номер вломился Гог Принстонов.

— Здорово, Ян! — закричал он. — Ты чего — голова мерзнет, что ли? За сколько купил?.. Ты бы лучше долг вернул, вместо того, чтобы денежки на всякую ерунду транжирить!

— Какой еще долг? — ошеломленно пробормотал Ян.

— Какой?! А помнишь, на прошлой неделе в «преф» резались у меня до утра? Кривой Бак еще был, и Тидди, и еще кто-то, я уж не помню… И продулся ты мне в пух и прах, аж на двести юмов!

— Допустим, — сказал Рамиров. — И что?

— Как это — что? — удивился Гог. — Карточный долг — умри, но отдай! Дело чести, знаешь ли!

— Ах, дело чести? — вкрадчиво спросил Ян. — Хорошо! Только ты, карточный самурай, наверное, забыл, как я тебя в прошлом месяце из полиции за драку вызволял! Скажи — забыл?

— Ну, — цинично усмехнулся Гог. — Это дело прошлое, можно сказать, уже забытое. Что было — то прошло. И ты сейчас мне зубы не заговаривай, а гони-ка лучше монету!

Такая наглость возмутила Рамирова, и он шагнул к Принстонову.