С дерева, где в качестве наблюдателя-дозорного с лазерным биноклем сидел Белорус, раздался крик сойки — наш условный сигнал «Немедленно замаскироваться!». Как вспугнутые лягушки в болоте, мы попрыгали в кусты и закамуфлировались кто как мог. Вот когда пригодились тренировки по филд-камуфляжу на любой местности!..
Буквально через минуту ничто не выдавало нашего присутствия, мы словно растворились в лесу. Правда, я тут же спохватился: «А как же Корреспондент? Ведь у него нет навыков… выдаст нас, как пить дать!». Однако, Рамирова в моем поле зрения не было, и я успокоился.
Вдали послышался быстро нараставший гул моторов, и вскоре почти над нашими головами из неба вынырнули и зависли два боевых вертолета. Люки их были открыты, и оттуда наружу торчали длинные стволы крупнокалиберных пулеметов. Опознавательные знаки на борту вертолетов почему-то были тщательно замазаны, как у угнанных автомашин… В одном люке сидел, свесив ноги за борт, человек в пятнистой, как у нас, форме и, меланхолично жуя жевательную резинку, внимательно, но в то же время свысока (и в прямом, и в переносном смысле) оглядывал лес. На коленях у него лежал в готовности ранцевый огнемет с саморегулируемой струей. Такую штуковину я наблюдал в действии год назад, на учениях «Солджерс оф Пис»… Впечатление от СЛИМа — именно так именовалось это адское оружие — осталось, как говорится, «полные штаны»…
Мне показалось, что человек из вертолета смотрит прямо на меня, и я представил, как сейчас он, продолжая перемалывать челюстями нескончаемую жвачку, пустит струю горящей гадости по кустам — просто так, для профилактики и отчетности — и как мы будем, подобно душам грешников, поджариваться на негасимом огне…
Сзади меня послышалась непонятная возня, но не успел я оглянуться, как все опять смолкло.
Между тем, человек, восседавший над нашими головами подобно этакому божку, энергично выплюнул «чуингам» в лес, что-то буркнул через плечо кому-то в кабине вертолета, и геликоптеры, развернувшись, на бреющем полете ушли восвояси.
— Видели, как нас ловят? — спросил лейтенант, когда мы покинули свои укрытия.
— Интересно, — флегматично сказал Гаркавка. — И почему на них наша форма?
— Вертолеты и оружие — тоже наши, — добавил Гувх. — Какой-то линейный детерминизм!
— А вот Василий действительно принял этих типов за наших, — сказал Артур, кивая на смущенного Ромпало. — Хотел уже вылезти из укрытия и помахать ручкой «землякам».
— Что-о? — Бык упер указательный палец в Белоруса. — Три наряда вне очереди, ефрейтор-мор! И не в столовую, а пол в казарме драить! Не забудьте мне напомнить после возвращения в бригаду!
— А, может, это действительно были наши? — спросил Эсаул. — Что, если нас ищут, чтобы вывезти отсюда?
— И ты, Брут? — мрачно спросил лейтенант, и даргинец потупился. — Вот что: нужно немедленно уходить из этого проклятого места, иначе нас отловят здесь, как зайцев! Для выполнения задания нам срочно требуется машина. Но объявлений в газетах мы давать не будем, а сделаем ход конем… Выйдем к шоссе, заодно пройдем мимо населенного пункта Сосновка и посмотрим, что там творится.
— Кстати, а где Корреспондент? — вспомнил я про журналиста по ассоциации с газетами, о которых упомянул в шутку командир.
Мы огляделись. Рамиров будто испарился.
Аббревиатура и Плетка кинулись обыскивать окрестности, но так и не нашли нашего сопровождающего. К поискам подключились и другие, но Корреспондент словно провалился сквозь землю.
— Сбежал он, что ли, от нас? — с досадой воскликнул Бык.
— Кто? — с интересом спросили сзади.
Мы разом обернулись. Рамиров спокойненько стоял, опираясь на высоченную сосну, и делал вид, что не понимает нашего замешательства. Десять искушенных в вопросах маскировки лбов не могли найти на редколесье одного гражданского!.. Не знаю, как другие на этот счет, но если бы я умел краснеть — то покраснел бы до корней волос.
— Идем дальше, командир? — невозмутимо осведомился Гаркавка.
Бык молча сплюнул в траву.
Еще на подходе к Сосновке мы почуяли запах гари и, не сговариваясь, прибавили ходу. Данный «населенный пункт» был, оказывается, небольшой деревушкой. Был — это подходящее слово, потому что в тот момент, когда мы его увидели, он уже существовал, как говорят в Одессе, «и не то чтобы да, и не то чтобы нет»…
Мы залегли на опушке леса метрах в двухсот от окраины деревни и принялись изучать то жуткое зрелище, которое представляла собой Сосновка.
Половина домов была сожжена дотла, от них остались лишь головешки да остовы печей с нелепо торчащими трубами. Но и в уцелевших избах не было заметно признаков жизни. Зато признаков смерти было полно. Посередине единственной улицы лежали трупы коров. На одном из пепелищ маленькая девчушка копалась в слое золы и пепла. Чуть подальше виднелся каким-то чудом уцелевший колодезный сруб с «журавлем», на котором болтались два бесформенных мешка.
— Канцевич, — приказал Бык, — быстро к девчонке! Расспроси ее, что и как… В случае чего — бегом обратно, мы тебя прикроем.
Перебежками я добрался до девочки, то и дело прячась на всякий случай за всевозможными укрытиями. Несколько раз мне попадались трупы, в том числе и женщин, но задерживаться и разглядывать их у меня не было ни времени, ни, если честно, желания — уж слишком они были изуродованы…
Когда до девочки осталось не больше пяти метров, я поднялся из-за остатков забора и направился к ней, одновременно озираясь по сторонам. Я думал, она испугается меня, но девчонка даже не вздрогнула. Глаза ее остались безучастными, когда в них отразилась моя фигура.
Вокруг было неестественно тихо. Ни лая собак. Ни пения петухов. Ни человеческих голосов. Так не бывает вблизи жилья. Неужели всех тут убили?!.
— Ты одна здесь? — спросил я девчонку.
Не могу похвалиться большим опытом общения с детьми, особенно девчонками, тем более — в таких экстремальных условиях, поэтому в дальнейшем язык мой выдавал на-гора шаблонные фразы.
По-моему, я спросил еще, как ее зовут и где ее родители.
Но девочка смотрела на меня как на пустое место и молчала. Лицо ее, испачканное сажей, по-прежнему ничего не выражало. Оглохла она, что ли?
Лишь когда я уже отчаялся выудить из нее хоть какую-нибудь информацию, она показала глазами на колодезный «журавель».
Только теперь я увидел, что там висит. Два трупа: мужчина и женщина средних лет. Руки связаны за спиной куском колючей проволоки, к груди каждого прикреплена табличка на русском и английском (эта продуманность меня почему-то больше всего взбесила!):
Судя по всему, их повесили не очень давно…
Я сглотнул сухой комок в горле и до боли в пальцах сжал свой «ган».
— Кто это сделал? — спросил девочку.
Она, не мигая, глядела на меня своими синими, но не яркими, а как бы потухшими глазами. Потом разлепила пересохшие губы и почему-то по-французски сказала:
— Туа!
Я не поверил своим ушам. Как сказал бы на моем месте Аббревиатура, у меня возник «эмоциональный стресс».
— Я?! — для большей наглядности я ткнул себя в грудь пальцем. — Ты обвиняешь меня?!
— Уи, — равнодушно проговорила девчонка с чисто русским акцентом. — Сэте туа ки а тюэ ма мэр ы мон пэр.
Что переводилось, если я не забыл еще французского, как «Это ты убил мою мать и моего отца».
— Да нет, послушай, ты что-то путаешь! Разве я мог бы?..
Она не стала меня слушать.
— Дядя, а у тебя нет хлебушка? — спросила она уже по-русски. — Дай покушать, и тогда я никому не скажу, что ты убил моих родителей.
Я совсем было растерялся от таких заявлений. Но тут же понял, что бедняжка тронулась умом от неожиданного горя…
Я судорожно сбросил с плеча и, обрывая застежки, открыл свой «горб». Не помню, что я доставал и совал ей — вначале в ручонку, потом в подол ситцевого платьица, а потом просто на черный снег золы. Наверное, я отдал ей все, что у меня оставалось съестного… А в голове билась мысль: как же так, как же так?!.
