Дым, шипенье пара, крики и стоны раненых, треск сокрушаемого ударами дерева… И вдруг тишина. Княжеская ладья прорвалась через цепь греческих кораблей. Впереди был простор Русского моря. Гребцы налегали на весла, дружинники обрывали и сбрасывали в воду дымящиеся клочки бычьих шкур.

Грохот битвы удалялся.

Князь Игорь стоял на корме, силясь разглядеть в дыму, чем закончилось сражение. Вместе с ним прорвалось не больше десятка русских ладей, а остальные погибали в огне. Повернувших к берегу ждала греческая конница, нетерпеливые всадники в блестящих латах, потрясая копьями, мчались навстречу им по мелководью. Несколько десятков ладей, не доплыв до берега, повернули к полуночной стороне, недосягаемые ни для конницы, скакавшей вдоль берега, ни для глубоко сидевших в воде триер.

— Мудро решили, — проговорил Игорь, указав рукой на эти ладьи. — Если до ночи продержатся на мелководье, раньше нас будут в Киеве. А вот нам следует поспешить, чтобы уйти от погони…

Но друнгарий Феофан не преследовал беглецов. Может, не надеялся догнать быстроходные русские ладьи, а может, просто высокомерно презрел их. Да и то верно: кому страшны брызги разбившейся о камни волны?

Чтобы избежать встречи с кораблями херсонского стратига, которые могли подстеречь возвращавшиеся ладьи возле устья Днепра, князь Игорь приказал кормчим плыть прямо через море к Босфору Киммерийскому.[13] Кружной путь надолго отсрочил возвращение князя в Киев.

За окнами тихо шелестели листвой березы.

Ольга любила это чистое дерево и велела посадить березы на своем вышгородском дворе. Березы оставались для Ольги сладким воспоминанием детства. Где-то во Пскове осталась ее березка, посаженная отцом в день рождения дочери. Какая она теперь? Поди, выросла вровень с крышей?

Помнится, батюшка любил звать ее, Ольгу: "Моя березка…" Каким бесконечно далеким стало то время!

Ольга перегнулась через подоконник, сорвала березовый листок.

Заметив удивленно-почтительные взгляды Асмуда, бояр Вуефаста и Искусеви, презрительно поджала губы, нахмурилась.

Давно минули времена, когда Асмуд надоедал юной княгине своими советами, а боярин Вуефаст хвастался былыми подвигами и украдкой жаловался приятелям, что, дескать, обидел его князь Игорь, когда отослал со своего большого двора на двор малый, вышгородский. Теперь оба гордились званием Ольгиных бояр, были преданными и послушными слугами. А о чудине Искусеви и говорить нечего: из безвестности подняла его княгиня Ольга, от простого воя до знатного мужа. Смирно стояли бояре у порога, ожидая, когда обратится к ним княгиня.

Еще вчера приехал в Вышгород сотник Свень, возглавивший прорыв немногих уцелевших ладей вдоль болгарского берега. Однако Ольга тогда не пожелала говорить с ним и отослала к боярам. Пусть Асмуд и Вуефаст сами расспросят вестника несчастья, а утром, когда уляжется волнение и отстоится правда, расскажут ей. Главное она уже знала: войско разбито, а о князе Игоре нет никаких вестей. Сумеет ли он переплыть коварное море? А если переплывет, то проберется ли благополучно через печенежские степи?

Как бы то ни было, на скорое его возвращение нельзя надеяться. Не воспользуются ли отсутствием князя соседние правители, чтобы напасть на Русь?

Ольге впервые приходилось думать о защите рубежей одной, без князя Игоря, и она почувствовала, что способна на это, совсем не женское, дело, потому что нити, которые протянулись от ее вышгородского двора к киевским старейшинам, к старцам градским иных земель, к сельским мирам и подвластным племенам, достаточно крепки и надежны — потянуть за эти нити, и зашевелится Русь, начнут стекаться в Вышгород вои, и послушные ее воле воеводы поведут могучие рати на врага.

Медленно, незаметно не только для других людей, но и для самой Ольги накапливалась у нее власть. Везде появились верные, лично от нее зависимые люди. Щедрость княгини оборачивалась благодарной преданностью избранных и завистливым желанием остальных стать поближе к правительнице. Возвышение Ольги длилось долгие годы, чтобы в эти опасные осенние дни обратиться в подлинную власть над Русью. Ольга видела за собой эту власть и бросала короткие, повелительные, непререкаемые слова:

— Асмуду собирать воев. Пусть сходятся к Вышгороду и Витичеву, копятся до поры в воинских станах. Искусеви готовить ладейную рать, идти на низ Днепра. Вуефасту ставить крепкие заставы от печенегов. Пошлите гонца в Киев, пусть люди крепят стены и собирают осадный запас. И без промедления! Без промедления!

Бояре разом поклонились и торопливо затопали к двери, как будто их сиюминутное поспешание могло ускорить многотрудные дела, порученные княгиней Ольгой. Поспешание являло их усердие, не более того, но Ольга удовлетворенно улыбнулась. Усердие — залог успеха любого дела.

В гридницу несмело заглянул Добрыня, служивший Ольге на почетном месте стража-придверника.

— Позови сотника, что прибежал с моря.

Свень успел помыться в бане, отоспаться, переодеться в чистое и нарядное. Но куда спрятать исхудавшее лицо, выпирающие скулы, дрожащие пальцы вестнику несчастья?

— О том, как бились пешцы, знаю, — медленно заговорила Ольга. — И о ладейной рати тоже знаю. Скажи мне, муж, что поразило тебя в этих битвах?

Что подломило воев?

Свень, облизывая кончиком языка потрескавшиеся сухие губы, без раздумий ответил:

— Греческий огонь! Будто молнию небесную имеют греки и, пуская ее, жгут нас. Потому и одолели они, а бились мы сильно…

Сказал и умолк, глядя на Ольгу преданными глазами.

Ольга не спросила больше ничего, хотя могла бы и спросить и возразить. Не только в греческом огне дело, но и в многочисленности византийского флота и войска. У императора Романа, как донесли знающие люди, 120 тысяч воинов, а князь Игорь столько не собрал. У императора в войске одни опытные ратоборцы, а с Игорем пошли воями горожане и смерды.

Греки давили панцирной конницей, а воины Игоря сражались на суше пешими, коней-то в ладьях не привезешь. Все это так. Но Ольга поняла, что Свень все-таки подсказал нечто самое главное. Греческий огонь не только опалил русский строй на суше и пожег ладьи, но и поразил воинов устрашающей неожиданностью, надломил дух войска. Удивить — значит победить!

Этот завет княгиня Ольга спустя много лет передаст своему сыну Святославу, и тот сам будет удивлять и побеждать врагов…

Вопреки ожиданиям осень прошла спокойно. Не ратными были соседи с закатной стороны, венгры и поляки. Херсонский стратиг не послал воинские триеры в устье Днепра. Печенеги, как всегда осенью, откочевали к морю, на теплые пастбища. И княгиня Ольга велела распустить воев из Вышгорода и Витичева. Бояре начали готовить дружину для зимнего полюдья. Нарушенная неудачным морским походом жизнь возвращалась на круги своя.

Кружным путем по Дону, Северскому Донцу и Сейму возвратился князь Игорь. Невеселым было его возвращение. Немногие дружинники и вои уцелели, и великий плач стоял тогда в Киеве и в иных градах русских. Почестный пир возвратившегося князя больше походил на тризну. Игорь сидел тихий, сумрачный, постаревший. Густо серебрилась в бороде свежая седина, а волосы на голове стали совсем белыми. Старик стариком, даже багряный княжеский плащ его не красил. Сразу после пира князь уехал в Вышгород, к Ольге.

Надломленный поражением, он искал женской ласки и сочувствия. Искал и нашел так необходимое ему в тяжкую пору человеческое тепло. Ольга приняла его в свое растопленное жалостью, еще не изведавшее подлинной любви сердце. Неистребимо женское начало даже в повелительнице, поднимается оно над прошлыми обидами и даже над рассудком. Первой весной стала для Ольги та хмурая вышгородская осень.

И как плод запоздалой неистовой любви, на макушке следующего, 942 лета, в щедрый на солнце и грозы июль, месяц-сенозорник, месяц-страдник, родился княжич Святослав. С этого лета начал отсчитывать дни своей короткой, но яркой жизни великий воитель земли Русской, князь-витязь.