— Нести далеко? — спросил я. — Es lejos? В этом квартале? Puedo ayudar que… нести… las tazas.[53]

— Нед, нед. Прямо здезь.

— Ну хорошо, давай только быстро. — Я взял три чашки, прижав двумя к груди третью; он взял оставшиеся три, построив их в своеобразную пагоду. Я неохотно последовал за ним на выход.

— Жо, — сказал рабочий, распахнув дверь обильно оштукатуренным ботинком и указывая правым локтем на первый этаж здания прямо напротив нас.

Если бы это был фильм, увиденное заставило бы меня выронить все три кофе. В рапиде. Но это был не фильм, и я их не уронил. Я просто грязно выругался несколько раз подряд.

В широкой витрине шла суета, свойственная ремонту на завершающей стадии. Визг дрели сверху смешивался с лязгом молотка по водопроводной трубе. Я насчитал не менее пяти человек, мечущихся с ведрами краски, пассатижами и кухонным оборудованием. Двоих из них я даже узнал — Диего и Пеле, соратников Орена. Все двигались настолько быстро, что внести в это уравнение кофеин грозило серьезными heridas. [54] И в центре всего этого маячила огромная, явно дорогая вывеска, напечатанная на глянцевом холсте и растянутая на всю витрину:

ДЖЕЗВА ДЕРГАНОГО ДЖО

МЫ ОТКРОЕМСЯ БЫСТРЕЕ,

ЧЕМ ВЫ ПРОИЗНЕСЕТЕ «ЭСПРЕССО»

Эти устрашающие слова завивались вокруг аббревиатуры-логотипа «Дерганого Джо», состоявшей из трех латинских «J». Первое представляло собой правую сторону чашки, меньшее по размеру второе вписалось в ее ручку, а сплющенное третье служило блюдцем. Затраты на один этот дизайн, скорее всего, заткнули за пояс весь бюджет «Кольшицкого».

— Gracias, — поблагодарил доминиканец, который за это время раздал свои три кофе, и жестом предложил освободить меня от моих.

— De nada,[55] — мрачно ответил я. — Как скоро это место откроется? Donde… нет, cuanto… да черт. Que dia este cafeteria… abierto?[56]

— Dos semanas.

У нас на все про все было две недели. И какие недели! Вторая половина августа, самое скучное, душное, дохлое время года, когда останавливается вся коммерческая деятельность, кроме продаж кондиционеров, журналы выпускают двойные номера, полностью написанные стажерами, пока редколлегия загорает в Хэмптонах, [57] а сам факт нахождения на Манхэттене равносилен признанию, что жизнь не удалась.

Я поплелся обратно в «Кольшицкий». Я ударил кулаком в стену, слегка. Я сделал себе двойной эспрессо и заглотнул его залпом, как рюмку виски. Я позвонил в «Самоцвет» и попросил Берту.

Она была «на встрече». Я закрыл лавку — какая, на фиг, разница? — сам дошел до «Самоцвета», отмел возражения секретарши и промаршировал прямо в офис Берты. Встреча была между ней и бутербродом с ростбифом и продвигалась живо.

— Приятного аппетита, — сказал я. — Когда «Припадочный Джош» подписал свой договор аренды?

Берта подняла голову и втянула висевший в углу рта кусок латука.

— Прошу прощения?

— «Падучий Джек». Когда?

— «Джезва Дерганого Джо?»

— Да хоть «Джемы Джима Джармуша». Факт в том, что они въезжают в дом напротив, они будут продавать кофе, и вы об этом знали, когда сдали помещение нам.

— Ах, да все у вас будет нормально. «Джо» — это обычная лавочка с кофе на вынос. Вы гораздо изысканнее. Люди любят поизысканнее.

— Я помню, как Нина прямым текстом вас спросила, кто въедет в здание напротив. Нам было сказано, что это не кафе.

— Я сказала, что это не «Старбакс».

— Неправда. Вы сказали, что там будет розничная торговля.

— Кофе тоже розничная торговля.

Я очень глубоко вздохнул.

— Хорошо. Возможно ли, что господин Сосна с пониманием отнесется к нашим… изменившимся обстоятельствам… особенно в свете того, что он, кхм, получает прибыль от наших конкурентов?

— Извини, дорогой, — сказала Берта. — Че-то я тебя не понимаю.

— Да черт возьми, ты сможешь попросить Ави скостить пару сотен с нашей аренды?

— А-а, — Берта вдруг стала официозно-торжественна. — Я непременно доложу ему о вашей просьбе.

— Доложи ему вот что, — рявкнул я, но постеснялся послать вдогонку требуемый жест и ретировался обратно в кафе.

Известие о появлении «Дерганого Джо», повергшее меня в параноидальную панику, неожиданно приободрило Нину. Как я с молотильной перекладиной, она нашла конкретного, осязаемого, внешнего врага, на котором можно было сфокусироваться. Нина стала оживленнее, бойче и, посмею сказать, дерганее. Неизбежная схватка придала ее шагу военную четкость. В тот вечер во время нашего обычного ужина в витрине она малевала что-то на листке бумаги и насвистывала — два занятия, за которыми я ее еще ни разу не заставал, тем более одновременно.

— По-моему, ты что-то затеваешь, — сказал я наконец. — Какие-то козни.

— Всем козням козни, — ответила Нина, запуская свое творение через стол. Это было подобие листовки. Она изображала гигантский бумажный стакан кофе, перечеркнутый и заключенный внутри знака «Стоп» в стиле логотипа «Охотников за привидениями». На стаканчике виднелся знак доллара, и множество долларов поменьше сливались в пар, исходящий из-под крышки.

Стакан давил своим дном человеческую фигурку, причем давил довольно реалистично. Бедняга, почти раскромсанный надвое, все еще пытался удержать на весу другую, маленькую чашку кофе. Лозунг на поперечной перекладине знака гласил аккуратно выписанными трехмерными буквами: «НЕТ КОРПОРАТИВНОМУ КОФЕ». Внизу шел текст.

КИПИТ наш разум возмущенный от информации об открытии кафе сети «Дерганый Джо» в нашем историческом уголке Нью-Йорка. Нижний ИстСайд — одна из последних гаваней для новаторского малого бизнеса. «Дерганый Джо» с циничным безразличием к истории и традициям грозит отнять средства к существованию у самых дорогих нам независимых предпринимателей и таким образом разрушить саму ткань нашего сообщества. ПРОТЕСТУЙ! Вынь свое рыло из корпоративного корыта! Бойкотируй поточный кофе! ОТСТОИМ НАШУ ТЕРРИТОРИЮ!

Более внимательное ознакомление с листовкой принесло еще уйму чудесных деталей. Позади гигантского стакана Нина искусно вывела доску с прейскурантом, на которой якобы мелом были указаны размеры кофе («Ведро», «Бадья» и «Цистерна») и соответствующие им цены: «$$$», «$$$$» и «$$$$$».

— Ну, — спросила Нина, — что думаешь?

— Это твой внутренний популист? Приятно познакомиться.

— Серьезно. Ты все-таки критик.

Я еще раз посмотрел на листовку.

— В первую очередь я не уверен по поводу фразы про рыло и корыто. Она создает неверный эффект. Ты называешь читателя свиньей.

— Разумно, — это был классический Нинин ответ, передающий одновременно два послания: что она а) признает свою ошибку и б) не собирается делать абсолютно ничего, чтобы ее исправить. — Что еще?

— Ну, это вопрос точки зрения… — я прочистил горло. — Но хотя основной… идеей этого манифеста является апелляция к антикорпоративным чувствам, чрезмерное изобилие долларовых знаков в твоем рисунке наводит на мысль, что кофе в «Дерганом Джо» несусветно дорог. Мне не нужно тебе напоминать, что мы берем пять долларов за чашку мокка. Во-вторых, мы все-таки не со «Старбаксом» имеем дело. Это региональная среднезападная сеть, открывающая вторую или третью франшизу в Нью-Йорке. Так что я не уверен, что лексикон а-ля Сиэтл [58] уместен для этого случая. И наконец, все это мероприятие может превратиться в бесплатную рекламу нашего противника. На данный момент в нашем квартале только мы знаем, что они скоро откроются. Далеко не факт, что после раздачи листовок люди поддержат твой бойкот. Зато все, бесспорно, будут проинформированы о том, что за углом у них скоро появится «Дерганый Джо».

Если бы я следил за выражением лица моей жены, а не просто наслаждался своими авторитетными трелями, я бы заметил, как оно становится из воинственного разочарованным, а из разочарованного — разъяренным. Мне следовало бы остановиться на разочарованном. Не сказав ни слова, Нина вырвала листовку у меня из рук и направилась к двери.

— Ты куда?

— К ближайшему ксероксу, а ты — высокомерный демагог.