А что Юрик? Русов направился к прачечной, постучался, и, выспросив, кто там, Роев открыл дверь, зашептал, настороженно оглядывая коридор:
— Значит, вы их забрали с острова? И женщина с ними, да?
— Такая милая девчушка, Юра. Худенькая, глазастая и чуть жива.
— Худенькая, глазастая! И чуть жива, — едко рассмеялся Юрик. — Ох, берегись, Русов! Да из-за нее весь танкер поднимется дыбом. Да вы тут все передушите друг друга из-за нее! — Русов пожал плечами: — И вот что еще, пока о н и здесь, меня на танкере нет, слышите?
— Хорошо-хорошо, — нетерпеливо ответил Русов. — Танюшка будет тебе приносить еду. Гуд бай, мой... «предупредитель».
Да, все хорошо, и они идут домой. Минуют две недели, и в туманной дали покажется зеленый зубчик леса, желтая ленточка пляжей, серые уступы девятиэтажек, шпили башен старинных соборов и краны новостроек родного города. Нинка, конечно же, как всегда, будет в новом платье, с новой прической, вся какая-то «новая» и немного чужая, какой она всегда бывает после очередного его плавания, и такая родная, близкая... А где же боцман? В каюте его не было, и Русов отправился в носовую часть танкера, там в полубаке у боцмана была маленькая кладовка, где стоял верстак, а на полках громоздились банки с краской и олифой.
Сидя в самодельном кресле, боцман прилаживал к пустому, отшлифованному до коричневой зеркальности кокосовому ореху фигурную ручку из красного дерева. Пахло в подсобке свежими стружками, и Русов с наслаждением вдохнул этот земной запах, погладил кота Тимоху, лежащего на верстаке, и тот замурлыкал, завел свою котовью, наверное, морскую песню.
— Погремуха для Танюшкиного ребенка, — сказал боцман и встряхнул орех, отозвавшийся глухим, мягким звуком. — Внутри галька. — Он пошарил в ящике и достал ожерелье из мелких, но очень красивых раковинок. — И вот, ракушков там тоже насбирал. Подарю, когда дитя родит.
— Дмитрич, прости меня за те крики, — сказал Русов, разглядывая ракушки. — Ведь мы не железные люди, срываемся.
— Да о чем ты, Коля. — Боцман потрепал кота по башке. — А за кота спасибо. Столько уже лет по морям-океанам вместе мотаемся. Старушка моя померла, дети разлетелись по всей стране, вот и держимся друг друга... со стервецом этаким.
— Какие красивые. — Русов все разглядывал ракушки. — Лишь у Танюшки, единственной в мире женщины, будет такое украшение: ожерелье из раковин острова Святого Павла.
— Почему единственной? — Боцман пошарил в ящике и достал еще одно ожерелье: — Я и для твоей, для Нинки, сделал. Держи.
— Старшему помощнику капитана Русову подняться в ходовую рубку! — раздалось из радиодинамика. — Русову — срочно к капитану.
— Ну вот, что-то опять произошло, — засмеялся Русов. — Думал, что все-все уже позади, но ведь это и есть жизнь, когда что-то все время происходит, когда все еще впереди, правда, Дмитрич?
Лицо у капитана было очень строгим, официальным, и Русов опять подумал о том, что действительно самые большие для них всех сложности еще впереди. Суша, отчет в управлении, его величество товарищ Огуреев, которому надо будет написать немало докладных, объясняя, почему вопреки указаниям управления было разрешено доктору пересаживаться с танкера на траулер «Коряк»: ведь волнение превышало семь баллов. И почему они на свой страх и риск отправились за пресной водой на остров Кергелен, почему не сторговались с фирмой «Шелл» на более низкую цену за топливо, почему...
И выяснится еще, что техническая учеба велась на танкере не лучшим образом, что пока проведено лишь одно профсоюзное собрание, что еще не каждый моряк взял личное обязательство на рейс и что стенная газета не содержала серьезных, глубоких материалов, поднимающих членов экипажа танкера на выполнение принятых на рейс обязательств. И еще выяснится, что у доктора вскрыт перерасход спирта, его заверения, что произошло это по причине «большой летучести этого сложного химического вещества», приняты не будут, и вся эта мелкотишка, незначительные упущения распухнут, обретут форму крупных, и потребуется титаническая работа, чтобы отмести те или иные обвинения, чтобы доказать в конце концов, что главная-то работа выполнена, главные задания на рейс исполнены. Но потребуются еще новые усилия, чтобы выжать из управления положенные за выполнение главных показателей рейсового задания такие важные для всей команды премиальные. Ведь что зарплата моряка? Получил перед выходом в рейс полторы сотни рублей аванса, оставил семье доверенность на бухгалтерию, вернулся с морей — получать нечего, одна надежда на сорок процентов премиальных.
Так невесело размышляя, Русов глядел на капитана, ожидая, какие же еще вести пришли с далекого, такого желанного и пугающего берега, а Горин, глубоко засунув руки в карманы брюк, раскачивался с носков на пятки и, хмурясь, глядел в напряженное лицо своего старшего, своего главного помощника.
— Роев объявляет голодовку, если мы не ссадим наших пассажиров на берег, — проворчал капитан. — Уже отказался от ужина.
— Я с ним переговорю, — сказал Русов и подумал: и только то? — Танюшка с ним поговорит, успокоим парня. Что еще?
— Порт Ресифи передает благодарность за подписью президента республики Бразилия, — сказал капитан и протянул Русову радиограмму. Помялся немного, усмехнулся: — Президентским декретом я, как капитан...
— Минутку, Михаил Петрович, — остановил его Русов и прочитал: — За высокую гуманность, за немедленный отзыв на бедствие, за личный героизм, проявленный Вами, господин капитан, при спасении граждан Федеративной Республики Бразилия, Вы, господин капитан, президентским декретом награждаетесь почетной наградой республики «Орденом Чести», который будет Вам вручен лично в Москве послом Бразилии господином сеньором Рене Карнабелем. Президент Федеративной Республики Бразилия шлет свой привет Вам и всем членам экипажа Вашего танкера. — Русов задумчиво сложил радиограмму и вернул ее Горину: — Поздравляю вас, господин капитан. За личный, так сказать...
— Глупости какие, черт знает что! — воскликнул Горин, но как-то слишком громко, как-то фальшиво все это у него получилось: — Что делать-то? Сообщить, что я тут ни при чем? Отказаться?
— Вот это уж действительно глупости. Вы действительно, капитан, проявили личный героизм, дав указание сойти с генерального курса к острову. А мы что? Исполнили лишь некоторые формальности: высадились на островишко да подобрали там мореплавателей. — Русов засмеялся, хлопнул Горина по животу: — Вот тут будете носить громадную, как блюдце, всю в бриллиантах золотую звезду. Ну, что еще?
— Ресифи сообщает, что в порту Тема находится под погрузкой бразильский теплоход «Сан-Себастьян», который из Темы пойдет на острова Зеленого Мыса, а оттуда в Рио-де-Жанейро. Нас просят подвернуть туда и пересадить на него наших пассажиров.
— Отлично. Это примерно через неделю? Если Юрик заупрямится, то уж не очень-то и долгой будет его голодовка. Все, капитан?
— Огуреев, гм, он тоже награжден президентом Бразилии большой серебряной звездой...
— Что ж, надо послать ему поздравление. Жаль, конечно, что его не было в одной шлюпке с нами, капитан... Так что Огуреев?
— Разрешает встретиться с «Сан-Себастьяном» и поздравляет нас всех со спасением бразильцев и... — Капитан тяжко вздохнул. — Требует подготовки обширного отчета по рейсу.
— Ну и что? Отчитаемся. В первый раз, что ли, Михаил Петрович? Пришлепнете себе на мундир бразильскую звезду, вот и весь отчет. Все у нас в порядке, капитан. Рейсовое задание выполнено, топливо и масло наэкономлены, танкер придет в порт чистеньким, свеженьким, как игрушечка. Никто в рейсе не сбежал, не спился, не утонул, не разложился. Кстати, вы меня, кажется, приглашали к себе, так что же мы топчемся в рубке, отвлекаем внимание вахтенных?
— Видишь ли, Коля, что-то мне не нравится этот нажим в радиограмме Огуреева: обширный отчет... Что стоит за этим? А у нас столько всего. Этот поход за водой, приключения доктора.
— Капитан, я очень устал, честное слово.
