— Значит, я вам не скажу! — Тане стало нестерпимо жарко. Она скорее стянула шапку, расстегнула пальто.

— Так, может, это ты ее… отсюда потеряла?

— Я здесь первый раз! — И вдруг добавила: — А больше никогда не приду!

— Интересно… Книги, что ли, не любишь?

Нет, она любила, именно любила, книги, и библиотеку эту, и людей на улице, и машины, и всю Москву, и всю жизнь.

— Что же ты молчишь?

— Я уезжаю.

— Далеко?

— Я не могу вам сказать… Я, вернее, не знаю.

— Странная ты девочка. Только не гордись этим. «Странная» еще не значит «хорошая»… Теперь ты мне должна сказать; кто? — Она постучала ногтем по кожаному переплету «Мертвых душ».

— Зачем же я вам скажу?

— Затем, что он снова может украсть.

— Не украдет!

В последний раз Таня услышала отголосок разговора, который тихо выползал из не читанной ею книги. Потом она вновь мелькнула мимо зеркала, сбежала по лестнице, по которой надо ходить медленно. Навалилась на дверь… Гришка ждал ее, стоя под крыльцом, как часовой.

«Хотя бы побуду немного в этом саду», — подумала Таня. Направо от главной дорожки шла еще одна, узенькая. Она останавливалась у припорошенной снегом клумбы, посреди которой торчали забытые почерневшие цветы и просвечивала замороженная трава. «Еще оживеешь», — подумала о ней Таня и села на лавочку, покрытую снежной бумагой. Гришка стоял напротив нее.

— Нужно, чтобы я все тебе рассказала?

— Нет! — Он так замотал головой, как будто правда этого не хотел.

— А что?

— Ничего… просто… Давай я тебя буду встречать после школы?

«Я хочу, чтобы Вадим…» Но сказала:

— Зачем?

— Ты что? Глупая? — Он в первый раз улыбнулся спокойно. И губы его то ли заморозились, то ли просто перестали болеть.

— А потом что? — спросила Таня. — Жениться, да?

Он что-то стал говорить — такое, совсем не интересное: «Ну ты даешь! Полный обвал…»

А Таня увидела этого Гришку взрослым. Ему говорят:

«Ты бы, Григорий Иванович… Совсем-то с ума не сходи! Тебе, брат, ведь уже тридцать пять квакнуло…»

А он отвечает: «Найду, понятно вам? Все равно я ее найду!»

И потом его бесшумный вертолет скользит, едва не задевая лапами зеленые ледяные верхушки. А Таня, спрятавшись за торосом, смотрит, как он летит и кружит — сперва где-то рядом, а потом улетает, улетает…

Она снимала в прихожей сапоги, когда бабушка выглянула из кухни. Лицо такое, что… будь готовой ко всему! Но жизнь не угадаешь. И в этом Таня убедилась уже через секунду.

— Тебе мальчик звонил!

Нет, жизнь ни за что не угадаешь. Она как ноты: «до»… А потом ни с того ни с сего — «соль»! А дальше опять «до», а дальше «ми», «фа»!.. И ты стоишь, плечами пожимая; это все зачем?.. А получается мелодия.

Только сейчас, увы, получалась мелодия, от которой Тане приходилось краснеть.

— И… и чего, баб?

— Да рановато, милая! — Она вроде шутила, а вроде и нет.

Тут и зазвонил телефон.

— Тебя! — И бабушка ушла на кухню.

Чувствуя сквозь колготки бугры и щербины родного пола, Таня побежала в большую комнату:

— Але…

— Я понял: это ты украла! — крикнул Вадим.

И Таня легко увидела его в съехавшей на бок шапке, с черным синяком под глазом. Стоял и царапал ключом стену телефонной будки.

— Во-первых, я отдала ее в библиотеку!

Это был хороший ответ. Кое-кого мог бы поучить вести себя!

— Дура! Никогда не суйся в чужие дела! Усвоила, нет, что ты дура набитая?.. Только не клади трубку, а то не узнаешь самого интересного.

— Спасибо большое. Я уже, честное слово, все узнала! — Это она хотела сказать с презрением. Да, к сожалению, не всем оно удается. И получилась только обида.

Но Вадиму-то было плевать на ее голос. Он мчался, как метеорит по небу, и весь горел на лету:

— Знаешь, кто ты на самом деле? Убийца!

Существуют слова до ужаса от тебя далекие. Скажем, «водолаз». Мечтай не мечтай, все равно водолазом не станешь и никто водолазом никогда тебя не назовет. Или там купец. Тоже ведь невозможно себя представить купчиной или… купчихой… И это вот мерзкое слово тоже было неприменимо к Тане — так ей казалось всегда… Нет, не казалось — это было наверняка! Теперь вдруг ее назвали убийцей.

— Я сейчас приду, — она прошептала. И почувствовала, что какие-то особенно холодные слезы ползут по ее щекам.

Бабушка все оставалась на кухне, поэтому Тане ничего не надо было объяснять, она просто выбежала на улицу… И остановилась, опомнилась: в одном платье, на ногах только колготы… Дело не в холоде, а в том, как сразу все удивятся, испугаются. Хорошо, что кругом никого! Легонько подпрыгнула… Трудно ли ей было долететь до родного окошка… Но еще на лету жуткий испуг схватил ее: «А вдруг бабушка…»

Тут она и вошла!

— Таня?.. Ты что на подоконнике делаешь?

— Я… бабушк… форточку хотела прикрыть. Дует чего-то…

— А что колготки в снегу? — Тут увидела растерянное Танино лицо: — Ну, ничего, ничего… Просто не делай так больше.

Вадим стоял в будке около кино «Спартак»: шапка, съехавшая на ухо, фингал под левым глазом — в общем, все точно. Только про пальто она забыла — две пуговицы расстегнуты, а две другие вырваны с мясом… И к этому «летчику» она бы вышла из-за тороса и помахала б рукой — пусть он ее увидит.

Но знала: Вадим не станет полярником, а главное — никогда не будет ее искать… Тане представился денек, отделенный от этого дня многими и многими годами. Вадим идет с дочерью. Наверное, из детского сада. Так же вечернее солнышко досвечивает, как сейчас, и метель, тоже как сейчас, крутит не торопясь, подсыпает под ноги снежку. И Таня — невидимая, неслышимая — бежит им навстречу: «Это я! Это я!» Но не может докричаться, не может попасться им на глаза… Так иногда бывает во сне, и, может, Таня просто вспоминает сейчас сон?..

Вадим по-прежнему ведет за руку свою дочь.

«Пап, — она говорит, — смотри, как снег красиво переливается!» — И показывает прямо на Таню.

«Где снег? — говорит Вадим. Он и дочку-то свою не замечает, он все думает, думает. — Переливается?.. А, верно…»

Вадим увидел быстро шагавшую к нему Таню:

— Слушай, как ты меня нашла? — Но спросил это без радости, без удивления, а просто как ученый, который оторвался от микроскопа: мол, во, надо же, новая бактерия появилась! Посмотрел на Таню, задумчиво изучая — правда, как на бактерию: — Ну, отвечай!

Таня подумала наврать. Причем что-то нескладное, длинное: якобы Гришка всегда звонит ей из этого автомата… Она просто пожала плечами.

Вадим прищурился, закусил губу, так стоял некоторое время.

— Я не собираюсь узнавать, как ты залезла ко мне в квартиру и как ты своим рассказом усыпила Гриху-дурака. И как ты меня нашла… Мне чихать на это! Поняла? Я не собираюсь тобой восхищаться. Кто ты и как ты — да будь кем хочешь. Я с вами в эти игры про сказки не играю.

— Ну и не играй, — пролепетала она. — Тебя не заставляют…

— Помолчи! И послушай… Сумела мне все испортить, сумей поправить… Хоть фокусы индийские показывай, а мне нужно, чтобы она осталась жива.

Таня, стоявшая до этого с опущенной головой, быстро глянула на Вадима:

— А?!

— Ворона-кума!