1. Беседуя недавно о расслабленном, лежавшем на одре при купели, мы нашли богатое и великое сокровище, не землю раскопав, а вникнув в его душу; нашли сокровище, заключающееся не в серебре, в золоте и драгоценных камнях, но в твердости, любомудрии, терпении и великой надежде на Бога, которая драгоценнее всякого золота и всякого богатства (разумеется 12-я беседа против аномеев, в которой говорится о расслабленном, лежавшем при овчей купели (Ин. 5:2–9)). Вещественное богатство подвергается, и нападениям разбойников, и наговорам клеветников, и хищению воров, и злоумышлениям рабов, а когда избегает всего этого, обладателям его часто причиняет величайший вред, раздражая глаза завистников, и чрез то производя бесчисленные бури. Духовное же богатство далеко от всех этих неприятностей и выше всякого такого бедствия, не боится ни разбойников, ни воров, ни завистников ни самой смерти. Оно и смертью не разлучается с обладателем, но тогда особенно и делается для имеющих его надежнейшим приобретением, сопровождает их и переходит с ними в жизнь будущую, бывает дивным заступником тех, с которыми переходит туда, и делает милостивым к ним Судию. Это богатство и мы нашли в великом изобилии, сокрытым в душе расслабленного. Свидетели тому вы сами, с великим усердием черпавшие его, но не исчерпавшие. Таково свойство духовного богатства: оно подобно потокам вод, или – лучше – превосходит и их обилие, умножаясь тем более, чем более почерпающих его. Входя в душу каждого, оно не разделяется и не уменьшается, но принимается каждым всецело, и остается постоянно неиждиваемым и никогда неоскудевающим. Так случилось и тогда. Столь многие приступали к этому сокровищу, и все почерпали оттуда по своим силам; но что я говорю о вас, когда оно с того времени и до настоящего дня, сделав бесчисленное множество людей богатыми, само остается во всей свое целости. Не будем же утомляться при этом духовном изобилии, но, сколько возможно будем почерпать и ныне, и посмотрим на человеколюбие Владыки, посмотрим и на терпение раба. Тридцать восемь лет находясь в неизлечимой болезни и постоянно испытывая страдания, он не роптал, не произносил богохульных слов, не укорял Создателя, но мужественно и с великою кротостью переносил свое несчастье. Откуда же, скажет кто-нибудь, это видно? О прежней жизни его в Писании ничего ясно не сказало ведь нам, а только открыто, что «тут был человек, находившийся в болезни тридцать восемь лет» (Ин. 5:5, 6), а что он не роптал, не негодовал, не озлоблялся, этого оно не прибавило. Нет, оно открыло и это, если вникнуть внимательно, а не поверхностно и не как-нибудь. В самом деле, когда ты слышишь, с какою кротостью беседовал он с подошедшим к нему Христом, который был неизвестен ему и почитался за простого человека, то можешь представить и прежнее его любомудрие. Когда Христос сказал: «хочешь ли быть здоров?» (Ин. 5:6), то он не сказал ничего такого, чего можно было ожидать, например: ты видишь, что я лежу столько времени расслабленным, и спрашиваешь, хочу ли я быть здоровым? Не издеваться ли пришел ты над моими страданиями, не порицать ли, не насмехаться ли и шутить над несчастьем? Ничего такого он не сказал и не подумал, но с кротостью отвечал: «так, Господи» (Ин. 5:7). Если же по истечении тридцати восьми лет он был так смирен, так кроток, когда у него сокрушена была вся крепость и сила мыслей, то представь, каков он должен был быть в начале страданий. Вы все знаете, что больные бывают не одинаково раздражительны в начале болезни, и по прошествии долгого времени, но больные особенно бывают неспокойны, когда болезнь задерживается на долгое время: тогда они бывают несносны для всех. А этот, по прошествии стольких лет так любомудрствуя, так незлобиво отвечая, показывает, что он и в прежнее время переносил свое несчастье с великою благодарностью. Итак, размышляя об этом, будем и мы подражать терпению подобного нам раба; его расслабление может укрепить наши души, потому что нет человека столь слабого и нерадивого, который бы, представив величие этого несчастья, не стал переносить мужественно все приключающиеся бедствия, хотя бы они были самые тяжкие. Таким образом, не только исцеление его, но и болезнь послужила нам к величайшей пользе: исцеление его побудило души слушателей к славословию Владыки, а болезнь его и расслабление расположило вас к терпению и побудило к такой же ревности, или – лучше – и чрез него открылось человеколюбие Божие. Подлинно, самое поражение такою болезнью и продолжение недуга на столько времени есть дело величайшего попечения Божия. Как художник золотых вещей, бросая в горнило золото, оставляет его плавиться в огне дотоле, пока не увидит, что оно сделалось чистейшим, так точно и Бог попускает душам людей искушаться бедствиями дотоле, пока не сделаются они чистыми и светлыми, пока от этого искушения не приобретут великой пользы. Так и это есть величайший вид благодеяния.

2. Итак, не будем смущаться и падать духом, когда постигают нас искушения. Если художник золотых вещей знает, сколько времени нужно держать золото в печи и когда вынимать его оттуда, и не допускает оставаться ему в огне до того, чтобы оно испортилось и перегорело, – тем более знает это Бог, и когда Он видит, что мы сделались более чистыми, то избавляет от искушений, чтобы от избытка бедствий мы не преткнулись и не пали. Не будем же роптать и малодушествовать, если случится что-нибудь неожиданное, но предоставим Знающему это с точностью, очищать нашу душу, доколе Он хочет, потому что Он делает это с пользою и ко благу искушаемых.

Поэтому один премудрый предлагает такое увещание: «Сын мой! если ты приступаешь служить Господу Богу, то приготовь душу твою к искушению: управь сердце твое и будь тверд, и не смущайся во время посещения» (Сир. 2:1,2). Ему, говорит, предоставь все, потому что Он точно знает, когда нужно извлечь нас из печи бедствий. Поэтому всегда должно вверяться Ему, за все благодарить и все переносить благодушно, благодетельствует ли Он, или наказывает, так как и последнее – вид благодеяния. Ведь и врач не тогда только, когда омывает, питает и выводит больного в сады, но и тогда, когда прожигает и отсекает, одинаково бывает врачом; и отец не тогда только, когда ласкает сына, но и тогда, когда выгоняет его из дому, когда укоряет и наказывает, одинаково бывает отцом, и не менее, чем тогда, когда хвалит. Поэтому, зная, что Бог любвеобильнее всех врачей, не исследуй, не требуй от Него отчета во врачевании, но хотя бы он захотел дать нам облегчение, хотя бы наказывал, будем принимать то и другое одинаково, потому что тем и другим Он ведет нас к здоровью, приближает к Себе, и, зная, в чем каждый из нас имеет нужду, и что полезно каждому, и как и каким образом можно нам спастись, Он таким путем и ведет нас. Последуем же, куда бы Он ни повелел идти, и не будем допытываться причины, повелевает ли Он нам идти путем легким и удобным, или трудным и тяжелым, как и этому расслабленному. Таким образом, один вид благодеяния состоял в том, что Бог столько времени очищал его душу, ввергнув ее в пламя искушений, как бы в некоторое горнило; а другой не меньше этого состоял в том, что сам Он был присущ ему в этих искушениях и доставлял ему великое утешение. Он поддерживал его, подкреплял, простирал руку помощи и не допускал до падения. Впрочем, когда ты слышишь, что здесь Он сам присутствовал, не отнимай заслуг у расслабленного, – как у него, так и у всякого другого человека искушаемого и терпеливо переносящего искушения. Подлинно, хотя бы мы были тысячекратно любомудрыми, хотя бы были крепче и сильнее всех, но если не будет Его содействия, мы не в состоянии будем переносить даже малого искушения. Но что я говорю о нас слабых и ничтожных? Хотя бы кто был Павлом, или Петром, или Иаковом, или Иоанном, без помощи свыше он легко побеждается, претыкается и падает. Об этом я прочитаю вам слова самого Христа. Он сказал Петру: «се, сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу, но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя» (Лук. 22:31, 32). Что значит: «сеять?» Водить, обводить, колебать, двигать, потрясать, терзать, как бывает с веществами, просеваемыми чрез решето; но Я, говорит, не допустил, зная, что вы не можете перенести искушения, потому что, выражение: «чтобы не оскудела вера твоя», показывает, что если бы Христос допустил, то вера его оскудела бы. Если же Петр, пламенно любивший Христа, многократно отдававший душу свою за Него, всегда выступавший первым из лика апостолов, ублажаемый Учителем и названный Петром за то, что имел непоколебимую и неизменную веру, был бы низложен и отпал бы от исповедания, если бы Христос попустил диаволу искусить его, как тот хотел, то кто другой может устоять без Его помощи? Поэтому и Павел говорит: «и верен Бог, Который не попустит вам быть искушаемыми сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так чтобы вы могли перенести» (1Кор. 10:13).