— А если я вдруг наткнусь на твоего папу с мушкетом в руках да огромной псиной рядом? — спросил один из бедняков.
— Не наткнетесь, сэр, — ответил юный Элвин. — Я ведь из Церкви Вигора, а тамошние поселенцы не особенно горят желанием встречаться с проезжими путниками.
Им понадобилось почти десять секунд, чтобы вспомнить, где они слышали имя Церкви Вигора раньше.
— Да ведь это те поселенцы, которые участвовали в бойне на Типпи-Каноэ, — сказали они. — Это те люди, на руках которых выступает кровь.
— Так что вы с ними не встретитесь, — кивнул Элвин.
— А это правда, что они заставляют каждого прохожего выслушать ужасную повесть о том, как они хладнокровно перебили множество краснокожих?
— Не сказал бы, чтобы они были так уж хладнокровны во время бойни, — ответил Элвин. — И эту повесть они рассказывают только тем, кто забредает в сам город. Поэтому спокойно проезжайте мимо, не тревожьте их. Перевалив через Воббскую реку, вы снова очутитесь на равнинах, где вас с радостью примут поселенцы. Это десятью милями дальше.
Они больше не стали спорить, даже не спросили, почему ему не приходится рассказывать о тех страшных событиях. Одного упоминания бойни на Типпи-Каноэ было достаточно, чтобы заставить замолчать самых говорливых — сразу наступало молчание, проникнутое святым, почтительным отношением, будто ты очутился в церкви. Потому что даже те бледнолицые, которые яро осуждали людей, проливших кровь краснокожих на Типпи-Каноэ, знали, что, оказавшись там, сделали бы то же самое и тогда бы это их руки истекали кровью, пока они не расскажут встречному незнакомцу об ужасном поступке, который когда-то совершили. Это осознание вины держало многих путников в стороне от Церкви Вигора и окрестных поселений в верховьях Воббской реки. Так что бедняки с благодарностью приняли башмаки и одеяла Элвина и двинулись дальше, радуясь, что теперь их от дождя будет закрывать надежная холстина, а ноги сына обуты в крепкие туфли.
Вскоре Элвин сошел с дороги и углубился в леса, в непроходимые чащобы. Будь на его ногах обувка, он бы трещал, хрустел и шумел, словно продирающийся сквозь бурелом бизон, — так шумело большинство бледнолицых, которые осмеливались бродить по лесам. Но, отдав башмаки, он стал словно другим человеком. Вместе с Такумсе он обежал все леса этой земли, побывал на севере и на юге, и за время скитаний юный Элвин научился ступать как краснокожий, слышать зеленую песню живого леса и двигаться в совершенной гармонии с нежной зеленой музыкой. На бегу он даже не задумывался над тем, куда поставить ногу, земля сама становилась мягкой под ногами юного Элвина; его вели, ни один сучок не ломался под ступней, ни один куст не вцеплялся в одежду своими колючками. За собой Элвин не оставлял ни единого следа, ни единой сломанной ветки.
Он двигался в точности как краснокожий. И вскоре, когда одежды белого человека начали стеснять его, он остановился и разделся, засунув их в котомку, после чего побежал дальше голый, как младенец, ощущая, как листья трутся о его обнаженную кожу. Вскоре бег полностью поглотил его, и он совершенно забыл о своем теле, превратившись в частичку живого леса, двигаясь вперед и вперед, все быстрее, обходясь без еды и питья, но только набираясь сил. Так краснокожий человек может бежать по лесу целую вечность, не остановившись ни разу и покрывая за один день сотни миль.
Вот как надо путешествовать. Зачем трястись в скрипучих деревянных повозках, увязающих в песке и тонущих в болотистых дорогах? Зачем влезать на спину лошади, чувствовать, как зверь потеет и устает под твоим весом, становясь рабом спешки? Надо просто стать человеком, войти в лес, почувствовать ступнями землю, подставить лицо ветру и погрузиться в сновидения. Так он и бежал.
Бежал он весь день и всю ночь, даже утром не остановился. Как он находил дорогу? Он слышал плеск наезженного тракта слева от себя, ощущал покалывание, зуд притоптанной земли, и хотя дорога эта вела во многие деревушки и городки, он знал, что вскоре она приведет его к Хатраку. Ведь именно по этому тракту ехали его родители, братья и сестры, строя над каждым ручейком и речушкой крепкие мосты, везя новорожденного Элвина в повозке. С тех пор он ни разу не шел по этой дороге, даже не видел ее, но тем не менее знал, куда она ведет.
На следующее утро он вышел из леса и очутился на окраине волнами катящегося по холмам поля, покрытого зелеными ростками маиса. Слишком много ферм появилось в освоенной части страны, так что лес потерял силу и уже не мог удержать Элвина в сновидении.
Некоторое время он стоял на опушке, приходя в себя и вспоминая, кто он такой и куда направляется. Музыка зеленого леса еще плескалась в нем, постепенно отступая. Он знал лишь, что перед ним находится город, а пятью милями дальше несет воды река — это он чувствовал. Однако рекой этой был Хатрак, а значит, раскинувшийся перед Элвином город и есть то место, куда он направляется.
Элвин решил сделать небольшой крюк и добраться до города по лесу. Впрочем, теперь у него не было выбора — последние мили пути он должен преодолеть как обыкновенный белый человек, либо ему даже с места тронуться не удастся. Такого он никогда не видел — он и не представлял себе, что на земле есть настолько освоенные места, что фермы, приткнувшиеся друг к другу, разделяет лишь рядок деревьев или невысокий забор. Не это ли увидел Пророк, заглянув в будущее страны? Мертвый лес оттеснили, и на замену ему пришли бесконечные поля, которые не примут краснокожего, в которых не спрятаться оленю — даже бобру здесь негде будет приткнуться в зимней спячке. Если Пророк увидел именно это, неудивительно, что он увел краснокожих на запад, за Миззипи. Ибо здесь краснокожему человеку жизни нет.
Элвину было немножко страшно и чуточку грустно оставлять позади себя живые земли, с которыми он сроднился, словно с собственным телом. Но он не был философом. Он был всего лишь одиннадцатилетним мальчиком, и, честно говоря, ему хотелось поглядеть на настоящий восточный городок, такой благоустроенный и цивилизованный. Кроме того, его здесь ждало одно важное дело, он ждал этой минуты целый год — с тех самых пор, как узнал, что на свете есть некая девочка-светлячок, которая присматривает за ним и помогает стать Мастером.
Он вытащил из котомки одежку, неторопливо оделся и побрел по краю поля, пока не вышел на дорогу. Элвин понял, что находится на правильном пути, когда дорога уперлась в ручеек: над маленькой струйкой воды, через которую легко можно было бы перепрыгнуть, стоял крепкий крытый мост. Этот мост, как и все остальные мосты между Хатраком и Церковью Вигора, построили его отец и братья, и случилось это одиннадцать лет назад, когда Элвин был совсем крошкой и цеплялся ручками за мамину грудь, трясясь в катящейся на запад повозке.
Элвин двинулся по дороге, идти оставалось совсем чуть-чуть. Он сотни миль пробежал по девственному лесу, но в дорогах белого человека не было зеленой песни, а поэтому мальчику было неоткуда ждать помощи. Через пару миль он сбил себе пятки, покрылся с головы до ног пылью, проголодался и страшно захотел пить. Оставалось надеяться, что он уже близко к цели, иначе ему придется пожалеть, что он отдал свои башмаки.
Знак у окраины дороги гласил: «Город Хатрак, территория Гайо».
По сравнению с недавно возникшими деревушками поселенцев это был настоящий город. Конечно, он и в подметки не годился французскому Детройту, но то было иностранное место, а этот городок — он принадлежал американцам. Дома и строения очень напоминали постройки в Церкви Вигора и прочих поселениях, только выстроены они были более умело, да и размерами побольше. Главную дорогу пересекали четыре улицы, на которых стояли банк, парочка лавок и церквей. Здесь имелось даже здание местного суда, и на пути Элвину попалось несколько небольших магазинчиков с табличками «Законник», «Доктор» и «Алхимик». Ну, раз здесь начали селиться ремесленники, значит, город стал настоящим, а не просто «подавал надежды», как это было с Церковью Вигора до бойни на Типпи-Каноэ.
