– Тогда, как же ты можешь…

– Просто я понимаю и их точку зрения.

– Ну да. Сеньор Обективный. Хочешь меня убедить, будто понимаешь. Игра на сочувствии.

– Садовник умирает, чтобы получить информацию, которая тебе, скорее всего, уже известна.

– Неправда. Я не знаю, был ли разум pequeninos производным деятельности вируса.

– Можно было бы проверить укороченный вирус, не убивая Садовника.

– Укороченный… Ты сам выбирал это слово? Все-таки лучше, чем кастрированный. Укорачиваем конечности, опять же – голову. Остается одно туловище. Бессильное. Неразумное. Сердце, бьющееся без всякой цели.

– Садовник…

– Садовник обязательно хочет сделаться мучеником. Хочет умереть.

– Садовник просит, чтобы ты пришла к нему поговорить.

– Нет.

– Почему нет?

– Оставь меня в покое, Миро. Ко мне присылают калеку. Хотят, чтобы я встретилась с умирающим pequenino. Как будто бы я могла предать целую расу, потому что умирающий приятель… к тому же еще и доброволец… просит меня об этом из остатка своих сил.

– Квара.

– Ну, слушаю.

– Ты действительно?

– Disse que sim! – рявкнула та. Ведь сказала же, что так.

– Ты, возможно, права в данном вопросе.

– Как это мило с твоей стороны.

– Но ведь они же тоже могут.

– Я уже говорила, что ты объективен.

– Ты говорила, что им нельзя предпринимать решений, в результате которых pequeninos могут погибнуть, не проконсультировавшись вначале с ними самими. Разве ты…

– … не делаю того же самого? А какой у меня имеется выход? Опубликовать собственное мнение и устроить голосование? Пара тысяч людей и миллионы pequeninos на твоей стороне… но ведь еще имеются миллиарды вирусов десколады. А решает большинство. Так что вопрос закрыт.

– Десколада не обладает сознанием, – еще раз сказал Миро.

– Чтобы ты знал, – заявила Квара. – Мне уже известно об этой новейшей теории. Эля прислала мне транскрипцию. На какой-то зашмырганой планетке-колонии, какая-то китаянка, понятия не имеющая о ксеногенетике, выдвигает совершенно придурочную теорию, а вы все ведете себя так, будто уже ее доказали.

– Ладно, докажи, что она неправильная.

– Не могу. У меня нет доступа в лабораторию. Лучше ты докажи мне, что это правда.

– Это доказывает бритва Оккама. Самое простое объяснение, совпадающее со всеми фактами.

– Оккам был средневековым пердуном. Самое простейшее объяснение, которое сходится со всеми фактами, всегда звучит так: Это сделал Бог. Или же: эта старуха, живущая напротив, это ведьма, и это она все это натворила. В этом и состоит вся ваша гипотеза… с тем только, что вы даже не знаете, где ведьма живет.

– Десколада появилась слишком неожиданно.

– Не в результате эволюции. Об этом я знаю. Она должна была откуда-то прибыть. Прекрасно. Но даже если она появилась искусственным путем, это вовсе не означает, будто сейчас она не обладает сознанием.

– Она пытается нас убить. Это не рамен, а варельсе.

– Ну, понятно, иерархия Валентины. А откуда мне знать, что это десколада – варельсе, а мы – рамены? По мне, разум – это разум. Варельсе, это всего лишь название, придуманное Валентиной для определения разума-который-мы-решили-убить. Рамен же означает разум-которого-мы-решили-еще-не-убивать.

– Это безжалостный противник.

– А что, имеются какие-то другие?

– У десколады нет уважения к чужой жизни. Она хочет всех нас уничтожить. Она овладела pequeninos. И все затем, чтобы отрегулировать эту планету, а затем взяться за следующие.

По крайней мере раз Квара позволила ему завершить такое долгое предложение. Может это значит, что она и вправду его слушает?

– Я могу согласиться с частью гипотезы Вань-му, – призналась Квара. – С очень разумным предположением, будто десколада регулирует гейялогию Лузитании. Собственно говоря, если хорошенько подумать, это даже становится очевидным; объясняет большинство разговоров, которые мне удалось зафиксировать, передачу информации от одного вируса к другому. Думаю, что через несколько месяцев такое известие доходит до всех вирусов на планете… Такое может действовать. Но управление гейялогией не доказывает отсутствия сознания. Ведь можно поглядеть на это иначе: десколада проявляет альтруизм, берясь за регуляцию гейялогии целой планеты. И еще – озабоченность. Львица, атакующая напавшего, чтобы защитить своих детенышей, лишь подчеркнула бы наше к ней уважение. Десколада именно это и делает: она нападает на людей, чтобы защитить то, за что сама отвечает – живую планету.

– Львица, защищающая собственных детенышей.

– Я так считаю.

– Или же бешеная собака, пожирающая наших детей?

Квара замолчала, обдумывая.

– А может, и то, и другое? Почему бы нет? Десколада пытается регулировать климат этой планеты. Но люди становятся все более опасными. Для нее именно мы являемся взбесившейся собакой. Мы выкорчевываем растения, являющиеся элементом ее системы управления; садим собственные, которые на указания десколады никак не реагируют. Из за нас некоторые pequeninos ведут себя странно, они уже не слушаются. Мы сжигаем леса в тот момент, когда десколада пытается создать их большее количество. Так что совершенно естественно, что она пытается от нас избавиться.

– И поэтому старается с нами покончить.

– Это ее привилегия! Ну когда же вы поймете, что у десколады есть свои права?

– А у нас – нет? Или же у pequeninos?

Квара вновь прервала поток слов. Никаких немедленных контраргументов. Все это давало надежду на то, что она и вправду слушает.

– А знаешь, Миро?

– Что?

– Они сделали правильно, что прислали тебя.

– Правда?

– Потому что ты не один из них.

«Это факт», – подумал Миро. "Уже никогда не буду «одним из».

– Вполне возможно, что нам не удастся договориться с десколадой. И вполне возможно, что она является искусственным творением – биологическим роботом, реализующим свою программу. Но может – и нет. Только они же не позволят мне проверить.

– Что ты сделаешь, если тебя пустят в лабораторию? – озабоченно спросил Миро.

– Не пустят, – махнула рукой Квара. – Если ты на это рассчитываешь, то, видимо, не знаешь Эли с мамой. Они посчитали, что мне доверять нельзя – и конец. Ладно. А я посчитала, что нельзя доверять им.

– Целые виды могут погибнуть из-за семейной гордыни.

– Ты и вправду так считаешь, Миро? Гордыни? Разве мною не ведет что-то более благородное?

– Наша семейка исключительно горда.

– Впрочем, совершенно не важно, что ты думаешь. Я руководствуюсь совестью, называй ее гордыней, упрямством или чем хочешь другим.

– Я тебе верю, – сказал Миро.

– Вот только верю ли я тебе, когда ты говоришь, что веришь мне? Все это ужасно запутано. – Квара повернулась к терминалу. Иди уже, Миро. Я пообещала, что подумаю над этим. И слово свое сдержу.

– Посети Садовника.

– Об этом я тоже подумаю. – Пальцы зависли над клавиатурой. – Ведь это же мой приятель, и тебе это хорошо известно. Не бессердечная же я. Конечно приду, обязательно.

– Хорошо.

Он направился к двери.

– Миро, – позвала она его.

Парень обернулся и ждал.

– Спасибо. Ты не угрожал, что эта ваша программа вломится в мои данные, если я сама не предоставлю их вам.

– Понятное дело, что такого и не будет.

– Но ты же знаешь, что Эндрю мне бы стал угрожать. Все принимают его за святого, а на самом деле он издевается над людьми, которые с ним не согласны.

– Он не грозит.

– Я сама видела.

– Он предостерегает.

– Ну извини. Разве имеется какая-то разница?

– Да, – решительно сказал Миро.

– Единственная разница между предостережением и угрозой состоит в том, кто предостерегает.

– Нет, разница в том, как человек это предостережение понимает.

– Уйди, – сказала Квара. – У меня масса работы, даже если я всего лишь размышляю. Поэтому, уходи.

Миро открыл дверь.

– Но спасибо, – прибавила сестра.