– Знаю я твое дело, – Батяня и не хотел, да улыбнулся – не меняется Саныч с годами! – Небось разворот на сорок градусов.

– Ты же сам знаешь, когда десанту хреново, надо принимать меры, – растопырил два пальца капитан, приготовившись их тут же загибать для пущей убедительности. – А мер всего две – или выброс адреналина обеспечить, что в наших условиях пока проблематично и чего нам еще вполне обеспечат в будущем. Либо...

– Зарядиться.

– Так точно!

– Саныч, пойми, я же не против. Но мы же с тобой не в отпуске, – с сомнением покачал головой Андрей. – А если эти кадры что-то на сегодня спланировали?

– А тебя что, этот глист с ноутбуком не предупредил ни о чем?

– А о чем он должен был предупредить?

– Да у нас именно что отпуск начался! – рассмеялся капитан. – Майор, расслабься. Двое суток минимум нас трогать не будут – нанесенные нашим ушам раны обязаны зажить. Иначе вместо активации всяких там центров получится сплошное неудовольствие для организма. Ясно? А потому ничто не мешает двум доблестным офицерам Российской армии как следует отдохнуть.

Батяня вздохнул – аргумент, конечно, железный. Но...

– Саныч, как представлю себе местное кафе офицерское, так твоя затея мне сразу нравиться перестает.

– А кто про кафе сказал? Идем ко мне.

– В общагу?

– Конечно. Заодно и тебе заселиться надо. Кстати, обеспечивают по высшему разряду – отдельную комнатушку каждому.

– А где продукт стратегический возьмем? – Батяня уже понял, что «отдых» сегодня столь же неизбежен, как победа коммунизма.

– Так все заготовлено давно! – всплеснул руками капитан. – И стаканы помыты даже. Осталось только шпроты открыть да хлеб нарезать. Идем, майор!

В открытое окно комнаты в офицерском общежитии вливался тихий летний вечер. Где-то на плацу горланили строевые песни роты, выведенные на вечернюю прогулку и поверку. Во дворе шумела детвора, еще не призванная бдительными матерями ко сну – в военном городке за безопасность детей можно было особо не волноваться. Из окон общежития то тут, то там доносилась музыка, смех, звон посуды – в части только вчера выдавали денежное содержание, а потому свободные от службы и собственных квартир офицеры развлекались как могли.

В комнате Саныча дым стоял коромыслом – выпив, здоровяк просто не расставался с сигаретой. Но, надо отдать капитану должное, хозяином он оказался гостеприимным и изобретательным. Вытащив в проход между двумя койками прикроватные тумбочки и сдвинув их, капитан соорудил вполне приличное подобие стола, накрытого старой газетой. Упомянутые уже шпроты, колбаса, хлеб, маринованные огурчики в красивой пузатой банке да здоровая бутылка минералки занимали на этом столе место видное, но не почетное – главным продуктом все-таки была водка. Уже две бутылки опустели и спрятались под подоконником, третья потеряла половину своего содержимого, но, судя по блеску глаз капитана, явно была не последней в его закромах.

Парни успели наговориться. И о службе, и о личном. Третий тост, по традиции, выпили не чокаясь. Произнесли здравицу и в честь десанта. И за любовь. И за дружбу. За успехи в боевой и политической. Вспомнили не только ушедших, но и старых товарищей – кто сейчас чем занимается. Поснимали кителя, оставшись в одних тельняшках. В общем, с головой погрузились в нормальную офицерскую пьянку, когда водка пьется не пития ради, а чтобы отдохнуть, забыться, переключиться от реальности к миру спокойному, тихому и размеренному.

Вот только одной темы они, не сговариваясь, почему-то до поры до времени тщательно избегали – повода, по которому довелось им сегодня встретиться. Наверное, чтобы перейти к ней, офицерам нужно было достичь определенной кондиции. И первым не выдержал Саныч.

Ткнув сигарету в пустую банку из-под шпротов, служившую ему пепельницей, капитан откинулся спиной к стенке и пристально посмотрел на Лаврова.

– Не, ты мне скажи, Андрюха, на кой черт ты согласился участвовать в этом эксперименте, если он, судя по всему, абсолютно тебе не нравится? Я чего-то не понимаю.

Лавров усмехнулся:

– А ты сам про себя ответить сможешь?

– Смогу!

– И почему ты здесь, в таком случае?

– Да потому, Батяня, что нас так воспитывали когда-то, – капитан долго без сигареты продержаться не мог – потянулся за пачкой, закурил. – Принцип наш, десантуры, главный какой? Делай, как я! Вот и делаю.

– Ну... – неопределенно протянул Лавров. – Ты же не обязан кому-то что-то доказывать.

– Не, я не про то, – энергично замотал головой Саныч. – Я как представил себе, что пацанва, которая только из Рязанского училища поприходила, на приманку клюнет – страшно стало. Они ж безголовые. У них же только гормоны играют да яйца в штанах жмут. Они же ни пороху не нюхали, ни жизни не видели.

– И что? – слегка подначил друга Батяня.

– Как что! Я – за чистоту эксперимента. Легко этому чипу летехами командовать – пусть мной, старым хреном, поуправлять попробует. Тогда и станет понятно, на что он годится.

– Логично, – согласился Батяня.

– Ну, а ты? – Очередная сигарета, затухая, смачно зашипела в масле, в котором недавно еще плавали шпроты.

– Понимаешь, мне сама идея не нравится, – опустил голову Батяня. – Я всегда считал, что настоящий солдат – с выдумкой, с инициативой. Нестандартные ходы – вот что в бою самое ценное. А не целеуказание, переданное с какого-то компьютера.

– Не вижу связи с твоим согласием, – помотал головой капитан, пытаясь сосредоточиться.

– Да все просто – я хочу доказать, что управляемый воин в современном, напряженном и скоротечном бою – бред собачий.

– И каким таким образом ты собрался это доказывать?

Батяня слегка помолчал, будто раздумывая, стоит ли делиться своими соображениями, а потом перегнулся через стол, подвинувшись ближе к капитану:

– Есть у меня подозрение, что чипы эти не на полигоне будут испытывать.

– Ну?

– Вот тебе и «ну». Проверить и человека, и технику можно только в деле. В бою. Я уверен, что нашу группу, которая из добровольцев соберется, куда-то забросят.

– Куда? – округлились глаза у Саныча.

– Туда, где будет жарко. И где не пейнтбольными шариками стреляют, а настоящие пули летают. А вот тогда-то я и докажу, что чипы эти все – бред сивой кобылы.

Майор откинулся назад, с победным видом глядя на товарища – будто миссия уже выполнена, и он сполна доказал свою правоту.

– Стой, Лавров, как же ты сможешь что-нибудь доказать, если у самого ухо пробито?

Батяня улыбнулся с самым загадочным видом:

– Собственно, именно на это я и рассчитываю... Ладно, хватит перетирать. Наливай, а то водка стынет!

Спасательная операция в устье Ганга продолжалась уже несколько часов. Власти Дакки мобилизовали на помощь полиции армию, и теперь на реке работало больше десяти тысяч человек. Усиленные вооруженные патрули прочесывали берега, а по воде стайками шныряли сотни весельных и моторных лодок. И это были лодки не только полиции и армии – к Гангу устремились сотни мародеров. Они вылавливали трупы, обыскивали карманы их одежды, снимали золотые украшения, выбивали зубы, сделанные из благородного металла... Они не брезговали одеждой и обувью погибших людей, раздевая трупы и сбрасывая их обратно в воду. Даже дорогое белье, которое было на утонувших женщинах, становилось объектом охоты этих мерзавцев.

Надо отдать должное силовикам Бангладеша – с мародерами, застигнутыми на месте преступления, разговор был коротким: пуля в голову – и в городском морге Дакки появлялся еще один труп. Выстрелы эхом разносились по всей реке, но желающих «сделать деньги» на чужой беде от этого меньше не становилось.

К трупам с европейской внешностью и к богато одетым отношение со стороны властей было особым. Для них выделили место в морге крупнейшей частной клиники Дакки. Каждого «привилегированного» утопленника укладывали в отдельный пластиковый мешок, а на ногу вешали бирку с указанием времени, когда он был вытащен из воды. Именно в этом морге сейчас работали трое сотрудников российской дипломатической миссии, пытаясь установить личность каждого погибшего россиянина. И хотя восемнадцать человек из списка пропавших без вести уже было вычеркнуто, судьба еще примерно пятнадцати наших специалистов, отправившихся на тот злополучный концерт, была еще неизвестна...