Значит, «Долг». Хорошее название.

Тимур зашел в бюро пропусков. Над каждым из четырех телефонов висел листок с номерами, местными и городскими. Тимур из осторожности позвонил по городскому. Безлико вежливый женский голос ответил, что Лев Степанович в отъезде, попробуйте позвонить в конце месяца. Тимур поблагодарил и вернулся к Генке.

– Нормально? – спросил Генка.

– Нормально. Гони домой.

В принципе ничего нормального не было. Хотя нет, что-то все же открылось. Возникла ясность, чего и откуда ждать. Чей заказ и так далее. Но сам этот факт вызвал раздражение и досаду. На кой хрен ему головная боль? Вроде все решили: конец войне, полное забвение за давностью лет – и вот на тебе! Тимур никому не был должен, ему должны. И этот блядский должник, только что помилованный, вдруг его заказал. Ну, не гнида? И ведь ничего не знал, не мог знать. В курсе были считанные люди, а из них осталось двое: обреченный Лешка и он, Тимур. Было еще двое, но их уже нет: Федьку поймала лавина в горах, а Хромченко погиб в Африке. Завербовался, хотел дочке квартиру сделать, а в результате у дочки ни квартиры, ни отца. Вот и все, кто знал, даже Генка ни о чем не имел представления. С самого начала так договорились: только между собой, прочих не втягивать, не подставлять людей. И не втягивали.

Одно сразу же стало понятно: из дому надо уходить. Оставаться нельзя, рано или поздно подстерегут. Выхода нет, придется залечь на дно. Вот только где оно, это дно?

* * *

Буратина что-то почувствовала, слава Богу, в душу не лезла, только молчала вопросительно. Он ее даже трахнул, чтобы показать, что все нормально, все под контролем. Одно с ней было определенно хорошо: ничего не требовала и потому думать не мешала.

Впрочем, особенно и думать не приходилось, прежнее ремесло приучило решать быстро, за секунды. По сути, он все решил еще там, в бюро пропусков небоскреба, где на восьмом этаже милосердные люди помогают ветеранам горячих точек. Но за решением пошла вторая стадия: все обкатать и проверить. Он и проверял, лежа рядом с девчонкой, грея в ладони маленькую грудь. Интересно, у фригидных всегда сиськи маленькие?

Где искать нору, тоже было понятно. Обещал же деревянному человечку море – значит, и ехать надо на море. Вот только на какое?

– У тебя паспорт есть?

– А как же, – сказала она, – ты чего думаешь, малолетка?

– Загранпаспорт.

– Такого нет.

– Почему так?

– А зачем? В Испанию пока никто не звал.

– Паспорт надо иметь. На всякий случай.

– Как презерватив? – ухмыльнулась она.

– При чем тут презерватив?

– А ты не слышал? Говорят, у умной девушки в сумке всегда три презерватива: вдруг кобель окажется страстный, или не страстные, но сразу трое.

– Значит, так, – сказал Тимур, – завтра соберешь торбу, лучше не чемодан, а сумку, недели на две. Ну, и паспорт, естественно, какой есть. С десяти до трех управишься?

– У нас Наташа говорит: нищему собраться, только подпоясаться. А куда поедем?

– В Крым, – сказал он, – хотела на море, вот тебе и будет море.

Ни в какой Крым он не собирался. Но в связи с обстоятельствами лучше, чтобы настоящий маршрут не знал никто. Даже Буратина. Ей же будет спокойнее.

* * *

Генка подогнал свой «лексус» к четырем, и они, с час помотавшись по пробкам, выехали за Окружную на Варшавку. Тимур время от времени поглядывал назад. Вроде никто не вел, но поток был густой, можно и не заметить. На первом же большом перекрестке свернули вправо, потом опять вправо и минут пятнадцать стояли у придорожного кабачка. Все было спокойно. Никто не остановился ни вблизи, ни в отдалении. Поэтому развернулись и вновь вырулили на трассу.

Генка довез их до Тулы и подождал, пока сядут на проходящий поезд. Не в Крым.

Тимур понимал, что большой нужды в этих сложностях нет. Но так когда-то учили, и он знал, что учили правильно. Сто раз сойдет, а на сто первый сорвется. А чтобы срывалось – нельзя. Всякий срыв – это халтура или неграмотность. Вроде кляксы в тетрадке у первоклашки. Профессионал на кляксу не имеет права, потому что каждая клякса может оказаться последней.

Когда-то их куратор Михаил Макарыч (собственно, не Михаил и не Макарыч, его настоящее имя никто не знал) дал им всем, а Тимуру особенно, урок, который навек запомнился. Тимуров друг Федька, прилично бацавший на гитаре, сочинил песню под Высоцкого, а Тимур, тогда еще романтик, предложил сделать ее гимном школы. Песня была суровая, с обещанием умереть за святое дело. Повел Федьку к Макарычу, не сомневаясь – поддержит. Макарыч выслушал песню и сказал, что не пойдет. «У тебя, – повернулся он к Федьке, как там: „Если надо, умрем“? А я вас чему учу? На что натаскиваю? Вы должны выполнять любое задание, выигрывать любой бой, выходить из любой ситуации. А умер – значит, проиграл. Пехота может умереть, танкист может – а ты нет. При нашей выучке умирать не профессионально».

Потом, уже без Макарыча, Тимур сам учил пацанов, умеющих все, кроме главного. И с кайфом повторял им эту фразу, даже не по необходимости, а потому, что уж очень была хороша. Красивая фраза. И точная. Лет десять парень наращивает физику, еще года три, или пять, или семь уходит на главное. И после этого от какой-то вшивой пули – в яму? Стоило ли столько времени готовиться, чтобы в дурную секунду уйти в ноль? Это солдатики идут в атаку, и в штабе уже просчитано, что из сотни останется семьдесят. Математика! А в морском резерве счет на штуки, и ни одну терять нельзя. Пехотинца можно призвать, и через месяц уже казарму подметает, а через три склад сторожит. А морского резервиста не призовешь, его призывать неоткуда.

В купе оказались бабы, примерно сорокалетние, да еще из торговли, да еще пьющие, да еще компанейские. Тимуру пришлось соответствовать, Буратина уклонилась, скорчив рожу и сложив ладошки на животе.

– Беременна, что ли? – спросили бабы.

– Отчасти, – бестолково брякнула девчонка, видимо, к вопросу неготовая.

– «Отчасти», – передразнила баба потолще, – залетела, так рожай.

– Рожу, – пообещала Буратина, и от нее бабы отстали.

Выяснилось, что они едут в Сочи, в пансионат.

– А мы, – сказал Тимур, – в Новороссийск.

Буратина посмотрела на него с недоумением. Он не реагировал.

Уже наутро, когда стояли в коридоре, глядя на сухую степь за окном, девчонка спросила:

– А мы что, не в Крым?

– Не в Крым, – сказал он.

– Но ты же говорил…

– Не будешь мужикам верить! – отшутился Тимур. – Да ты не огорчайся, на Кавказе море то же самое. И горы повыше. И Россия, а не Хохляндия, на границе документы не спрашивают.

– А там что, заграничные нужны?

– Хватает российских, но мало ли что. Вдруг ты в розыске?

– Или ты, – сказала она с улыбкой, но глядела при этом в упор.

– Или я, – благодушно согласился Тимур. Серьезных разговоров он в данный момент не хотел, да и место было не для душевных откровений.

Пришлось вернуться к компанейским теткам.

* * *

Билеты у них были до Сочи, но сошли раньше, на платформе, где поезд стоял две минуты. Поселочек был приятный, три улочки тянулись вдоль моря, четвертая, живописно кривая, уползала в ущелье. Все это называлось «Новый винзавод» – видимо, в честь скромных развалин на склоне ближнего холма. От пляжа поселок был отрезан двумя дорогами, железной и шоссейной, обе шумели – но когда приезжающих на море пугал шум? Комнату сняли у бабуси, вдовы путевого обходчика, цена была божеская, да и Тимуру на цену было, в общем, плевать: понадобятся деньги, будут деньги. Ему море было не в новинку, много воды, и все. Но забавно было заодно с девчонкой второй раз пережить первое впечатление: она только что не вопила от восторга. Так и прожили весь первый день: Буратина смотрела на море, а Тимур на нее. Купались почти непрерывно и умотались так, что идти куда-то ужинать не было сил, и вечерний харч получился пролетарский: батон и литровая бутылка местного красного вина, по бабусиной наводке купленная у соседа.