Токтакия был опытным воином и сумел хорошо приготовиться ко встрече. Половину своего войска он оставил в городе, а другую половину выдвинул на несколько верст вперед и спрятал ее в пустых зарослях камыша, у берега Сыр дарьи.

Тохтамыш, не встретив по дороге никакого сопротивления, подошел к Сыгнаку на рассвете. Не видя на стенах и у запертых ворот ни одной живой души, он попробовал ворваться в город, но едва его воины полезли на стены, на них обрушилась лавина камней и стрел. Поняв, что его перехитрили, но еще не подозревая самого худшего, он приказал своим войскам отойти от стен и окружать город для осады.

К вечеру Сыгнак был обложен со всех сторон, и Тохтамыш, согласно обычаю, предложил осажденным сдаться, всем обе-

щая в этом случае пощаду. Но когда посланный им бирючпрокричал у главных ворот это предложение, – в него, вместо ответа, полетели стрелы. Тохтамыш иного и не ожидал. Он приказал своим воинам варить пищу и отдыхать, но к рассвету быть готовыми к общему приступу.

Ночь прошла спокойно. Но едва начало светать, с тыла на осаждающих обрушились три тумена ак-ордынцев, оставленных в засаде. Их вел лучший из темников Токтакии, эмир Казанчи, сумевший приблизиться незаметно и напасть врасплох. К счастью, в лагере Тохтамыша все были уже на ногах, готовясь к приступу, и это отчасти спасло положение. Завязалась жестокая сеча, в которой все преимущества были на стороне нападающих: они шли сосредоточенной массой, тогда как войско Тохтамыша было растянуто вокруг огромного города и менее всего ожидало нападения с тыла. Когда же, в довершение всего, распахнулись все городские ворота и из них с устрашающими воплями хлынули нескончаемые потоки всадников, – положение Тохтамыша, зажатого между двух огней, сделалось отчаянным. Не прошло и получаса, как войско его было разгромлено и побежало. Но спастись и уйти от погони в этот день удалось лишь немногим.

В момент нападения Тохтамыш, с группой приближенных, находился неподалеку от главных ворот и потому сразу же попал в самую гущу боя. Он не успел надеть доспехов, и это упущение сослужило ему хорошую службу: ничем не выделяясь среди других воинов, он не привлекал к себе особого внимания и до конца битвы оставался неузнанным, тогда как эмир Казанчи все усилия прилагал к тому, чтобы прорубиться к стоявшему в стороне пустому шатру царевича, возле которого развевался семихвостый ханский бунчук. Это ему удалось не без труда, так как нукеры Тохтамыша отчаянно защищались, что укрепляло уверенность эмира в том, что Тохтамыш находится среди них. Но, овладев в конце концов шатром и перерубив всех его защитников, он не обнаружил здесь того, кого искал.

Карач– мурза, все время находившийся рядом с Тохтамы-шем, очень скоро заметил ошибку эмира Казанчи и решил ею воспользоваться. Исход битвы, почти с самого начала, был ему совершенно ясен: их воины, из которых половина не успела даже сесть на коней, гибли тысячами и если еще продолжали драться, то лишь в надежде прорубиться сквозь ряды противника и спастись бегством. И Карач-мурза понял, что

Бирюч – глашатай.

пока остатки их туменов не побросали оружия, а Тохтамыш никем не узнан, – надо попытаться его спасти

Собрав вокруг себя десятка три нукеров, он отдал им нужные приказания, и, окружив Тохтамыша, они дружно врубились в ряды неприятеля, прокладывая себе дорогу к реке. Почти все другие старались пробиться в сторону степи, – ибо никто не верил в возможность уйти вплавь через Сырда-рью, – а потому ак-ордынцев было тут сравнительно мало, и небольшой отряд Тохтамыша, без особого труда вырвавшись из окружения, во весь опор понесся по берегу, вдоль реки.

Думая, что это простые воины, поначалу их никто даже не стал преследовать. Но, на беду, как раз в этот миг сюда подскакал эмир Казанчи, хорошо знавший Тохтамыша в лицо и искавший его по всему полю сражения. В одном из беглецов он сразу узнал царевича и, крикнув ближайшим воинам, чтобы следовали за ним, пустился в погоню.

Расстояние между двумя отрядами было не больше двухсот шагов, и на протяжении трех или четырех верст скачки оно заметно не изменилось. Но Карач-мурзе, голова которого напряженно работала в поисках спасения, было очевидно, что едва на их пути встретится один из многочисленных здесь арыков или иное препятствие, могущее вызвать небольшую задержку, – они будут настигнуты. Броситься вплавь через реку на виду у преследователей тоже не годилось, ибо, пока они отплывут от берега на значительное расстояние, их всех успеют перестрелять из луков.

По берегу между тем начали показываться отдельные, жидкие поросли камышей, вскоре перешедшие в сплошную блекло-зеленую стену, отделившую реку от дороги полосою в несколько десятков сажен. Проскакав вдоль нее с версту, Карач-мурза обернулся и прикинул на глаз количество преследователей. Их было не больше сорока человек. И, сразу приняв решение, он крикнул скакавшему рядом Тохтамышу:

– Сворачивай в камыши по первой же тропинке, которую увидишь, скачи к реке и бросайся вплавь! Я придержу погоню!

Тохтамыш молча кивнул и с середины дороги передвинулся на ее правый край. Вскоре в стене камышей показалась широкая прогалина, в которую он тотчас направил своего коня и почти одновременно услышал, как Карач-мурза скомандовал отряду остановиться и приготовиться к бою.

Он продолжал скакать по узкой тропе и вскоре увидел в десятке саженей впереди мутную поверхность Сырдарьи. Но в этот самый миг конь его, попав ногою в нору какого-то гры-

зуна, споткнулся и полетел на землю. Тохтамыш при падении не пострадал и сейчас же вскочил, но, попытавшись поднять свою лошадь, увидел, что нога у нее сломана. Злобно выругавшись, он побежал к берегу и измерил взглядом ширину реки: в эту пору года она тут не превышала ста двадцати сажен и течение не казалось слишком быстрым. Тохтамыш был хорошим пловцом, а потому, не раздумывая долго, он сбросил с себя одежду и, кинувшись в воду, стал быстро отдаляться от берега.

Эмир Казанчи, мчавшийся впереди своего отряда, сразу заметил, что в тот миг, когда преследуемые повернули коней и изготовились к бою, один из них свернул в камыши. В том, что это Тохтамыш, у него не было никаких сомнений, а потому за несколько секунд до того, как люди его сшиблись с нукерами Карач-мурзы, – он, нисколько не заботясь об исходе этой стычки, выхватил у одного из своих воинов лук и колчан со стрелами и ринулся к берегу.

Прежде чем он попал на дорожку, ему пришлось шагов сорок ломиться через сплошные заросли камыша, и это его задержало: когда он выбрался на берег, Тохтамыш был уже на середине реки.

Спрыгнув с коня, Казанчи наложил стрелу на тетиву лука и, тщательно прицелившись, выстрелил. Вначале ему показалось, что он промахнулся и что стрела ткнулась в воду возле самой головы плывущего. Но в то же мгновение голова эта исчезла под водой, а когда, минуту спустя, она снова появилась на поверхности, Казанчи радостно вскрикнул: его стрела торчала в левой руке беглеца! Однако Тохтамыш, повернувшись на бок, продолжал плыть, действуя здоровой рукой. Ему повезло: он почти сразу попал в полосу сильного течения, которое понесло его вниз по реке, быстро приближая к противоположному берегу.

Тщетно Казанчи пускал в него стрелу за стрелой, – они уже не долетали до цели. Только выпустив последнюю, поглощенный этим занятием эмир услышал за спиной конский топот и, быстро обернувшись, схватился за саблю. Но было уже поздно: Карач-мурза на всем скаку раскроил ему череп и, даже не обернувшись, бросился с конем в воду. Вырваться невредимыми из кровавой схватки на дороге, кроме него, удалось еще четверым. Все они также пустились вплавь через реку, но благополучно достигли другого берега только трое: сам Карач-мурза, пожилой эмир Идику, приставленный Тимуром к Тохтамышу, и татарин Адаш – один из преданнейших нукеров Тохтамыша.

Выбравшись из воды и привязав коней к первой попав– шейся коряге, они сейчас же рассыпались по прибрежным зарослям в поисках Тохтамыша, ибо на отмели его не оказалось, а на зов он не откликался. Вскоре на него набрел Идику и условленным криком позвал остальных.