Потом они стали говорить громче, я несколько раз услышал слово «часы», Доминик поднес левую руку к глазам.

Затем, тяжело вздохнув, встал, походил немного, посмотрел вокруг и сел на камень, положив винтовку на колени. Моралес остался в горизонтальном положении.

Великолепно! Все время я боялся, что они забудут о необходимости выставить часового. Они, слава богу, не забыли, что упрощало мою задачу.

Я испачкал ладони и лицо свежей грязью на случай, если старая начала отваливаться. Как приятно пахла эта смесь перегноя и земли. Потом осторожно покинул свою позицию, чтобы осмотреть лагерь с тыла и флангов. Обошел его три раза, постепенно расширяя круги, чтобы удостовериться, что никто не поступает со мной так же, как я поступаю со своими жертвами. Через некоторое время решил, что мои подозрения на этот счет относятся к области метафизики.

Подошел к ним, на этот раз гораздо ближе, чем раньше. Доминик встал и отправился в дозор. Я наблюдал за ним в течение не менее пятнадцати минут, пока он бродил, шевелил кусты и всматривался в темноту. Мои глаза уже привыкли к темноте, насколько позволял эффект Пуркинье,[20] кроме того, немного помогало призрачное сияние лунного диска.

Он снова сел на камень, и я приблизился еще на несколько футов. Я мог бы расправиться с ним при помощи мачете, если бы решил напасть немедленно. Но ведь я был уверен, что он закричит, может быть, даже успеет сделать несколько выстрелов, прежде чем я с ним покончу. Моралес тотчас проснется, и мне тоже придет конец. Я должен был покончить с Домиником в полной тишине.

Я подполз ближе, дыша широко открытым ртом.

Он снова встал и огляделся. Я замер.

Он отошел влево и остановился. Таким образом он подошел ближе ко мне, а от Моралеса его отделяло футов двадцать — двадцать пять. Пистолет по-прежнему висел у него на ремне, а винтовку он оставил у камня. Я никак не мог объяснить его действия…

…пока он не сорвал горсть листьев с ветки и не расстегнул ремень. Положив его на землю, он расстегнул штаны и спустил их вместе с трусами до колен.

Я начал двигаться прежде, чем он успел присесть.

Бесшумно подкрался к нему.

Конечно, не самый приятный способ умереть, но я не собирался смотреть этому дареному коню в зубы.

Он должен был умереть. Я не мог рисковать, пытаясь просто лишить его чувств. Если первый удар окажется неудачным, мне не справиться с двумя здоровыми мужчинами.

Доминик уперся обеими руками в землю для равновесия, а голову наклонил вперед.

Я поднялся на колени, выдвинул левую ногу. Поднял мачете высоко над головой и встал.

Человеку свойственно ошибаться. Жаль.

Лезвие, уже ринувшись вниз, зацепилось за какую-то проклятую лиану.

Доминик услышал, что-то прохрипел, вскинул руки и свалился на левый бок.

Я услышал хруст кости в руке, когда промахнулся мимо его шеи. Он закричал.

Я выпустил из руки мачете и попытался правой дотянуться до ремня с пистолетом. Левой обхватил его за шею и поднял на ноги перед собой.

Увидел вспышку, услышал выстрел как раз в тот момент, когда мои пальцы нащупали и расстегнули кобуру. Два выстрела были сделаны в мою сторону, прежде чем я смог открыть ответный огонь. Доминик вздрагивал при каждом выстреле. Моралес израсходовал все патроны, я выстрелил дважды, и этого оказалось достаточно, чтобы он выронил пистолет и упал на землю.

Доминик обмяк в моих объятиях, я услышал, как Моралес ругается. Разжал руку, позволив Доминику, ставшему моим щитом, упасть на землю. Моя левая рука была в чем-то мокром и липком. Я не мог определить, его это была кровь или моя.

Я перешагнул через Доминика и медленно направился туда, откуда он пришел. Приблизился к камню, на котором он недавно сидел, расположился на нем и стал наблюдать за Моралесом.

Он поднял голову и посмотрел на меня. Я не мог различить черты его лица.

— Я ранен, — сказал он через некоторое время.

— Я бы ни за что не догадался, — сказал я.

Он долго молчал.

— Уайли? Овидий Уайли? — спросил он. — Это ты?

— То, что от меня осталось.

— Я не должен был тебе доверять.

— Весьма проницательно с твоей стороны.

Случайный луч лунного света показал, что его винтовка лежит достаточно близко от него.

Я встал и подошел, держа его под прицелом. Ногой откинул пистолет в кусты и отодвинул винтовку так, чтобы он не мог до нее дотянуться.

Перевернул его на спину. Он позволил это сделать, не издав ни звука. Его рубашка и брюки были пропитаны кровью.

Сунув пистолет за ремень, я аккуратно снял с него рубашку, чиркнул спичкой и осмотрел его.

— Плохо? — спросил он, посмотрев мне в глаза.

— Две дыры, одна — в плече, вторая — в животе, — сказал я, потушив спичку. — Еще где-нибудь болит?

— Кажется, нет, — ответил он, тяжело дыша. — Не знаю. Живот болит сильно.

Я нашел его флягу, сделал глоток, дал попить ему, приподняв голову, и еще раз попил сам. Его рубашкой стер кровь с плеча, потом туго свернул, намочил водой и прижал к ране на животе. Положил его ладонь на рубашку, помог сесть и прислонил спиной к дереву. Закурил сигарету и передал ее ему.

— Спасибо, — сказал он.

Я вернулся к камню, взяв с собой флягу.

— Ловко у тебя получилось, — сказал он. — Не ожидал.

Я хмыкнул, решив, что он имеет в виду произошедшее только что. Он продолжил:

— Как тебе удалось так быстро вызвать их в поселок? Простое совпадение или за все нужно благодарить именно тебя?

— Немного повезло, — уклончиво ответил я, не желая признаваться, что сам ничего не понимаю.

Он закашлялся и издал короткий стон.

— Ну? — спросил он напряженным, как мне показалось, голосом. — ПОЛУЧИЛ то, что хотел?

— Да.

— Ты уверен?

— Что ты имеешь в виду?

Он фыркнул.

— То, что сказал. Никогда не следует обольщаться, верно?

Я не стал показывать, что меня встревожили его слова. В конце концов, какое мне дело, если с документами что-то не так?

И все-таки это меня встревожило. В самом деле обидно, если после всего, что нам пришлось пережить, эти бумажки окажутся бесполезными. Меня совершенно не интересовало, правильно они будут использованы или нет. Но намерения Эмиля казались мне наименее неприятными, и я испытывал желание помочь их осуществлению. Скорее всего, Моралес просто пытался выйти из игры не слишком изящно, и я решил больше не обсуждать с ним этот вопрос.

Я сходил за флягой Доминика. К нему самому прикасаться не хотелось, тем более забрасывать его ветками.

Я дал Моралесу еще попить и с удовольствием услышал, как участилось его дыхание.

— Давно узнал обо мне? — спросил он.

— Что ты на самом деле не полицейский, а служишь в должности Тупамары — или как ты себя называешь? Что ты можешь быть Саси? — спросил я. — Я не знал. Начал подозревать лишь после того, как ты отпустил нас.

Он хмыкнул:

— Ты должен был найти меня или бумаги?

Я не мог не почувствовать легкого торжества, потому что на самом деле бродил с завязанными глазами и чувствовал, как хвост осла щекочет предплечья.

— Конечно бумаги, — сказал я. — Сам ты никогда не считался слишком важной персоной.

Он зарычал и сплюнул.

— Процесс надо мной станет знаменитым! Вдохновляющий лозунг для всего движения! Будут похищать дипломатов и требовать моего немедленного освобождения. Ты хапнул больше, чем сможешь удержать, Овидий. Взяв меня, ты лишь укрепил движение!

Он закашлялся, схватился за живот и застонал.

— Они скоро придут? — спросил он.

— Кто?

— Твои коллеги, постоянно сующие нос не в свои дела. Не знаю, как вы еще называете этих свиней. Настал момент твоей славы. Когда они придут, наконец?

— Чувствуешь себя хуже? — поинтересовался я.

Он выругался.

— Мог бы захватить с собой морфин для неотложной помощи! — прорычал он.

— Кажется, виной всему некоторое недопонимание с твоей стороны, — сказал я, вернувшись к камню и глотнув воды. — Меня совершенно не интересует, Саси ты или нет. Мне важно, что ты — Моралес, и я поклялся тебя убить.