Я сделал большой глоток, и мои выводы стали еще более убедительными. Да-да, у меня больше нет причин оставаться в Бразилии.

Ведь я и оказался-то здесь не по собственной воле. И вот теперь, когда давление ослабло, я с радостью покину эту страну.

Жаль, конечно, что я не успел побродить по музеям и местным галереям, которые действительно того стоят.

Я сделал еще один глоток.

Да, нормальное решение. Останусь в Бразилии на несколько дней, может быть, на неделю. А потом уеду и забуду обо всем, что со мной произошло.

Но тут я вспомнил, что собирался вернуться и убить Моралеса.

Я опорожнил бокал и наполнил следующий.

Прошло четыре дня. Звонили какие-то идиоты, которым я отвечал, что не говорю на португальском, а когда они пытались перейти на английский, вешал трубку. Потом я сам позвонил в администрацию отеля и сказал, чтобы меня ни с кем не соединяли.

Той ночью Мария пришла поздно и легла спать на диване. Потом на диване стал спать я, чтобы дать ей возможность пользоваться кроватью. Мы иногда разговаривали, но не более того. Она по-прежнему считала, что я обошелся гнусно с бедным Уолтером, который не причинил нам своими действиями никакого вреда, — вред причинил я сам, рассказав нашу историю, а он поступил с ней так, как и следовало ожидать. Кроме того, она напомнила, что я до сих пор не принес ей голову убийцы Клода и, по ее мнению, не слишком серьезно отношусь к выполнению этой задачи. На это я ответил, что убийство ее любовника больше меня не касается и что она вольна делать все, что ей заблагорассудится. Я же намерен провести ближайшие несколько дней до отъезда с максимальным удовольствием. Впрочем, она может присоединиться ко мне.

Ей эта идея не слишком понравилась, но иногда она сопровождала меня — полагаю, только ради того, чтобы присматривать за мной. Не рассказывала, чем занималась в мое отсутствие, а я не спрашивал. Знал, что она встречается с Уолтом. Несколько раз он заезжал за ней в отель. Я не общался с ним после инцидента в кафе, он тоже не пытался возобновить наши отношения. Как мне казалось, он поступал мудро.

Вот так я провел эти четыре дня.

Однажды, без сопровождения Марии, я оказался в Музее бразильского искусства. День едва начался, а я почему-то чувствовал себя совершенно разбитым. Вероятно, от избытка приятных ощущений. Слишком много великолепных картин висело вокруг. Слишком часто я пил мартини с земляничным лимонадом.

Я уже начал подумывать о том, что провел достаточно времени в Сан-Паулу. Еще один день, затем перелет в Рио, чтобы быстро там все посмотреть, и — домой.

— Мистер Уайли! Овидий Уайли, — услышал я гнусавый голос за правым плечом и почувствовал, что кто-то дергает меня за рукав.

Медленно повернулся и узрел страшную личность, которая ко мне обращалась. Видом она отдаленно напоминала женщину, ростом футов пять, кожа цвета кофе без молока, ярко-красная блузка, цветастая юбка, огромные старинные сапоги для верховой езды, на ушах — безумного размера медные кольца, на руках — не менее десяти браслетов из разного материала, некоторые из оных напоминали змей, а еще ее тронутые сединой длинные волосы, перевязанные желтым шарфом. Глаза, смотревшие на меня, были самыми темными из тех, какие я когда-либо видел.

— Овидий Уайли? — повторила она, протянув сложенную газету и ткнув толстым большим пальцем в статью.

Я не посмотрел на газету, просто кивнул:

— Да.

— Я хотела бы поговорить с вами, — тихо произнесла она.

— Говорите.

Она осмотрелась вокруг. В зале было лишь несколько человек у дальней стены.

— Не здесь. — Она показала взглядом на дверь. — Прошу вас, — добавила она, видя, что я медлю. — Это очень важно.

— Хорошо.

Я прошел вслед за ней по крылу музея, пока мы не оказались в совершенно безлюдном зале. Она отвела меня от объективов телевизионных камер, подошла ближе и сказала:

— С вами хочет увидеться Эмиль Бретан.

— О? Зачем?

— Хочет что-то вам передать.

— Что именно?

— Не знаю. Он мне не сказал.

— Почему мне?

— Этого он тоже не сказал.

— О'кей, я поговорю с ним. Где он?

Она покачала головой:

— Не могу ответить. Могу только отвезти вас к нему.

— Когда?

— Сейчас.

— Ехать далеко?

— Да.

— Мне придется остаться там на ночь?

— Да.

— В таком случае мне хотелось бы вернуться в отель и взять некоторые вещи.

— Нет, — возразила она — Нам следует торопиться.

— Не собираюсь это делать, — буркнул я, — нравится вам это или нет.

— Если так, я не смогу отвезти вас к нему.

Я подавил вздох и немедленно оценил последствия моего отказа. Я уже вычеркнул себя из сценария и понимал, что если поеду с ней, то лишь усугублю свое положение. Кроме того, меня бросили люди, втянувшие в это дурацкое дело.

С другой стороны, приматам свойственно любопытство, и когда существо вроде меня уже потратило уйму времени на выполнение дурацкого задания, ему часто хочется сделать еще один шаг, чтобы задание это стало менее дурацким. Возможно, это так называемая человеческая гордыня.

— Хорошо, — сказал я. — Я поеду с вами.

Она взяла меня за руку:

— Мы должны торопиться.

Я курил и смотрел на проносившиеся за окном джунгли. Это едва не сводило меня с ума. Моя новая спутница, непроизносимое имя которой мы сократили до имени Вера, сидела напротив. Ее нельзя было назвать разговорчивой, и в основном она занималась тем, что чередовала жевание резинки с жеванием табака. Мария сидела через проход и то ли намеренно игнорировала меня, то ли ее и впрямь заворожило зрелище буйной растительности за окном. Водителем был помешанный клоун без одного уха с бутылкой пива в руке. Выпускал он бутылку из рук, только когда мы проезжали мимо других машин, чтобы обменяться замысловатыми жестами с водителями. Потом я узнал, что подобный «дорожный язык» весьма распространен в этой сумасшедшей стране. Он управлял скрипящим автобусом так, что направление движения иногда совпадало с разъезженной дорогой. Иногда что-то пел для нас.

В последнюю минуту я все же успел захватить с собой несколько книг, но чтение меня не интересовало. Мои спутницы тоже не отличались общительностью. Джунгли выглядели однообразными, жара казалась угнетающей.

Мария оказалась спутницей случайно. Мы с Верой встретили ее на выходе из музея. Она как раз собиралась войти. Объяснив, что делать ей нечего, она решила, что сойдет и мое общество, чтобы убить время. Вспомнила, что утром я упоминал о намерении посетить этот музей. Потом поинтересовалась, куда я направляюсь.

Я сказал, несмотря, конечно, на протесты Веры. Не придумал ничего более разумного и безопасного. Жаль.

Она настояла, что проводит нас до автобусной станции, потом неожиданно купила себе билет, что заставило Веру надуться. Она в течение нескольких секунд обдумывала ситуацию, потом согласилась взять Марию с собой.

Мы сели на пригородный автобус, который доставил нас к остановке, где мы пересели на одну из этих «русских гор», пересекавших Мату-Гросу всего за полтора дня.

Когда я предположил, что было бы гораздо быстрее и комфортабельнее воспользоваться самолетом, а не тащиться по дороге длиной более тысячи миль, которая, насколько я знал, выжжена в джунглях напалмом, Вера просто сказала «нет» и не захотела обсуждать этот вопрос. Поэтому теперь я тупо пялился в треклятые заросли и курил сигареты — одну за другой.

Я даже был немного рад, что Мария поехала с нами. Все же я чувствовал ответственность, потому что привез ее в Бразилию и стал одной из причин перенесенных ею здесь страданий. Не хотел, чтобы она решила, что я ее бросил. А еще меня несколько тревожило быстрое изменение моего отношения к ней. Беспокоила смена симпатии злостью по почти запланированному графику. Она, к счастью или несчастью, демонстрировала аналогичное цикличное поведение, но наши циклы редко совпадали. Об этом я думал то с обидой, то с благодарностью. Не был уверен в том, что хочу влюбляться в нее, чувствовал, что это происходит, и был зол на себя за неуверенность.