— Нет. Просто тишина.

— Звук дыхания, шарканье ног, какой-нибудь шум?

— Не знаю. Я сама запыхалась. Может быть.

— Пошли. — Я схватил чемоданы. — Есть другой выход из дома?

— Да, в конце подвала, — ответила она. — Что-нибудь не так?

— Потом, — сказал я, ускоряя шаг.

Я почувствовал покалывание в ступнях, в ладонях, в затылке. Когда спустился на первый этаж и направился к двери в конце вестибюля, на которую указала Мария, почувствовал сухость во рту. Я читал где-то, что это очень древний рефлекс, предназначенный для уничтожения запаха во время бегства от хищников. Весьма поучительно узнать, насколько твое тело не смогли изменить несколько тысячелетий цивилизации.

У двери я замедлил шаг, чтобы Мария смогла ее открыть, найти выключатель и пойти вперед на появившийся тусклый огонек. Ступени были шаткими и крутыми. Единственная лампочка, похожая на грязный плод, висела над заваленным инструментами столом. Мы шли мимо разбитой мебели, сломанных бытовых приборов, грязных коробок, перетянутых пыльными веревками, бюста Муссолини, пачек заплесневелых газет и журналов, покрытых паутиной.

Наконец мы подошли к двери, и Мария не без труда отперла ее. Я первым поднялся по осыпающимся кирпичным ступеням и оказался в широком переулке, озаренном светом из задних окон дома.

— Куда? — спросил я. — Мне не хотелось бы облегчать им жизнь.

— Направо, — сказала она. — Почему тебя так встревожил этот звонок?

— Вечер начался с такого же, потом погибли трое.

— Ты?..

— Да. Двоих.

Она провела меня по переулку до угла, не сказав больше ни слова.

Сделав еще несколько поворотов, я уже не понимал, в каком направлении мы идем. Я замерз, боль в плече пульсировала при каждом шаге. Впрочем, от этой боли меня отчасти отвлекала головная.

Несколько крыс, увидев нас, поспешили спастись бегством. Шума уличного движения почти не было слышно. Я отсчитал еще двести шагов и остановился.

— Подожди.

Опустил чемоданы на землю, потер плечо, попытался восстановить дыхание. Подмышки были мокрыми от пота, истертые ступни противно ныли.

Вдруг я почувствовал прикосновение ее руки. Ее ладонь была прохладной.

— Тебя трясет, — сказала она. — Ты ранен и устал. Я понесу чемоданы.

— Просто дай мне отдышаться.

Но она взяла чемоданы, и я не стал возражать. Я не знал, сколько еще времени смог бы их нести.

— Далеко до главной улицы? — спросил я, плетясь за ней.

— Нет, уже близко, — ответила она.

Она солгала. Мне показалось, что мы шли безумно долго, прежде чем оказались на освещенной улице и увидели прохожих и машины.

— В следующем квартале есть кафе, — сказала она, поворачивая налево.

— Отлично.

Мы вошли в бар, в котором почти никого не было. Заняли столик в углу, рядом с дверью, и поставили чемоданы за стулья.

— Быстро найди телефон, позвони в полицию, назовись, сообщи свой адрес и скажи, что тебе кажется, что кто-то пытается проникнуть в твою квартиру. И повесь трубку. Потом вызови такси.

— Хорошо, — сказала она и ушла.

Я заказал два бренди, выпил свой бокал, потом осушил и ее. Пока она звонила, заказал еще два бренди и закурил.

— Все в порядке, — сообщила она, усаживаясь напротив. — Сделала все, как ты сказал.

— Отлично.

— Что происходит? — шепотом спросила она. — Овидий, ты никогда не ввязывался в подобные дела. Миллионные кражи… убийства…

— Поверь, у меня нет ни малейшего желания сейчас этим заниматься. Я совершил нечто такое, что напугало кого-то, помимо меня самого. Судя по всему, ты тоже в опасности. Из-за Клода, из-за меня. Тебе ничего не угрожало, пока не появился я, значит, катализатором стал именно я. Понятия не имею почему и собираюсь это выяснить. Я попытался вспомнить все, что сделал, приехав в Рим, но так и не смог найти ответ. Может быть, я чересчур ленив или не замечаю очевидных вещей. Мы обязаны все выяснить, чтобы остановить их, прежде чем они нас достанут. А это означает, что в данный момент мы должны спастись бегством, держать их на расстоянии и подготовиться к ответному удару.

— Имеешь в виду, убить их?

— Если необходимо, — сказал я. — Хотя надеюсь, обойдемся без радикальных действий.

— Как ты думаешь, они будут преследовать нас за границей?

Я сделал глоток бренди.

— Думаю, да. Если узнают, где мы находимся. Уверен, предпримут еще одну попытку убрать нас. Несомненно, будут искать нас, если считают положение настолько серьезным, чтобы пойти на крайние меры. Это дело чревато международными последствиями, и след ведет в Бразилию.

— Ты в этом уверен?

— До определенной степени.

— Значит, мы можем вляпаться в историю посерьезнее, чем та, из которой нам удалось выпутаться.

— Возможно. Но на этот раз я буду настороже.

— Они тоже. Кроме того, ты сам сказал, что едва избежал смерти сегодня вечером.

— Все правильно.

— Что же тебя спасло?

— Везенье. У него заклинило пистолет.

Она опустила взгляд и долго смотрела на мои ладони. Волосы немного растрепались, лицо выглядело спокойным в тусклом свете настольной лампы. В этот момент я понял, что она очень привлекательна.

Она подняла голову, машинально улыбнулась и не сразу поняла, что я рассматриваю ее.

— Везение, — сказала она и приподняла бокал.

Буквально через мгновение ее лицо стало мрачным.

— Ты кого-нибудь из них знаешь? — спросила она.

— Нет.

— Кто был третьим?

— Человек по фамилии Мартинсон, — ответил я и тут же задумался, что именно я мог ей сказать по неосторожности. Я, конечно, доверял ей, но… она была неотъемлемой частью дела, и я не знал, какими гранями она соприкасается с остальными частями общей картины. Не было никакой необходимости говорить ей о том, что я стал невольным подставным лицом для ЦРУ.

— Он был моим другом, — добавил я. — Я был у него в доме, когда туда пришли убийцы.

— Значит, это дело в некотором смысле связано с местью?

— Едва ли, — возразил я. — Их было всего двое. Кроме того, им заплатили.

Пока я вкратце рассказывал ей о том, что произошло, ее глаза сверкали каким-то первобытным гневом и она дважды облизнула губы. Детство, наполненное хрониками вендетты? Жажда элементарной справедливости? Или банальная склонность к насилию? Я не мог понять точно. Но ее лицо стало более живым, совсем не похожим на лик Мадонны, который я видел всего несколько секунд назад. Она тихо выругалась, сообразив, что значил тот телефонный звонок, когда в трубке молчали.

— Надеюсь, тот, кто разбился в машине, был человеком из Лиссабона, — сказала она.

Я сидел в пиджаке мертвеца, поиски которого привели меня в Рим, потягивал бренди и чувствовал, как по телу прокатываются приятные волны оцепенения, и пребывал в таком состоянии, пока не приехало такси. Тогда я заставил свои кости восстать, как воскрешенный Христом Лазарь, чтобы вернуться в грешный мир.

Я спал в такси всю дорогу до аэропорта. Спал в рассекавшем небо над Атлантикой самолете, всегда напоминавшем мне пацифистскую эмблему без ободка. Мария растолкала меня перед завтраком, я что-то проворчал, проснулся, поел, принял две таблетки аспирина, откинулся на спинку и снова закрыл глаза. Мне приснился какой-то кошмар, который я, к счастью, не запомнил. Никаких проблем с билетами не возникло, мы сдали багаж и попытались оставаться незаметными до времени вылета. Решили не болтаться по городу, не снимать номер в отеле, оставаться в аэропорту, рассудив, что, даже если нас обнаружат, на людях мы будем в большей безопасности. Но, судя по всему, никто нас не обнаружил, а если и обнаружил, ничего не смог предпринять, и здесь нам помогло именно то, что обычно больше всего раздражало меня в аэропортах — многолюдье. Мария смыла косметику, прикрыла волосы шарфом, надела очки и спряталась за книгой. Мы сидели недалеко друг от друга, но не рядом, и мне удалось подремать, заслонившись газетой. Перед вылетом, когда открылись магазины, мы купили небольшую дорожную сумку, бритвенный прибор, несколько носовых платков, берет и дешевый светлый парик. Не слишком много, но, кроме последних двух предметов, я ничего не смог подобрать в качестве униформы для выхода из самолета.