Голос полковника порой спадал, но каждое слово было слышно — такая тишина воцарилась на плацу. И Юре хотелось тут же ответить комдиву, тут же сказать ему: слышу, понимаю, верю!
Солдаты по очереди покидали строй, четким шагом выходили к столу, вслух читали присягу, ставили свою подпись.
Присягнул Жора Белей.
Присягнул Костя Журихин.
Присягнул Фитцжеральд Сусян.
Они произносили слова солдатской клятвы — их слышали командиры и все солдаты на плацу. И разве можно поверить в эту минуту, что земля не имеет ушей, что не имеют ушей поля и реки, горы и леса? Разве не поверишь, что, как живые люди, слышат города и села, дома, заводские корпуса, памятники павшим? Ведь и им присягают солдаты!..
Суровые и великие слова присяги читали вслух друзья Максима Синева, и он, Максим Синев, узнавал и не узнавал своих друзей — строгих, сильных, решительных. Они клянутся защищать Родину, не щадя крови и жизни ради победы над врагом. И эта клятва делает их богатырями — они берут на себя богатырское дело!
Сейчас их видит, их ждет, в них верит недремлющий и неутомимый всадник на вороном коне. Он позовет их в бой, и они пойдут, а с ними — военная тайна, прославленная тайна о верности, храбрости и бесстрашии, о клятве, которую нельзя нарушить, о воинской спайке, которую не разорвать, о воле к победе, о воле, которую не перебороть…
Сейчас выйдет Юра Козырьков…
Услышав свою фамилию, Юра шагнул вперед. Он шел к столу, на котором лежал текст присяги, шел к бюсту Ленина, шел к Красному знамени части. Это был самый высокий и самый трудный миг его жизни, и он собрал все силы, чтобы твердо прошагать несколько метров, не поддаться волнению, не потерять голос, не сбиться.
Он шел и ощущал на себе взор отца. Отец был с ним, был и такой, каким помнился по военным фотокарточкам, — юный, стройный, смешно суровый; был и такой, каким стал в последние годы, — полуседой, погрузневший, сдержанный, проницательный. Отец молчал, и надо было самому все сделать так, как сделал бы отец, окажись он на месте Юры. Что говорить — настала пора действовать, и ни к чему подсказки…
Юра помнил присягу наизусть, но читал ее, водя глазами по строчкам. Слова присяги знали все вокруг, но Юра произносил их, как новые, как только что родившиеся в его сознании, проверенные и подтвержденные его сердцем. Он хотел, чтобы все слышали его клятву, все поверили, — он клянется навсегда.
Юра произнес последнее слово и поднял глаза, посмотрел на комдива, на капитана Малиновского, на лейтенанта Чепелина, на подполковника Синева, на пионера Максима Синева, посмотрел в их глаза.
«Слышим. Понимаем. Верим», — говорили их глаза.
«Слышу. Понимаю. Верю», — сказал взор отца.
Юра взял со стола ручку и в чистой графе против своей фамилии, напечатанной на машинке, вывел: «Ю. Козырьков». Без завитушек, без хвостиков.
Он вернулся в строй. Стал рядом с Фитцжеральдом Сусяном. Почувствовал, как качнулся и зашагал Прохор Бембин…
Потом, когда последний солдат принял присягу, снова заговорил комдив полковник Велих: поздравил новичков, полноправных солдат Советской Армии.
Потом зазвучал Гимн Советского Союза.
Потом рота торжественным маршем прошла по плацу, перед знаменем, перед бюстом Ленина, перед командиром дивизии и другими командирами.
Рота шагала, и, точно приноравливаясь к ней, по солнечному небу летели легкие облака. И в том же ритме пел ветер, шелестела зеленая листва.
Утром, сразу после завтрака, участникам кросса разрешили: познакомиться с трассой — вывели из расположения в рощу, на полянку, на которой уже была разметка: «старт-финиш».
Сержанты развели ребят группками и, как заправские тренеры, принялись инструктировать.
Ромкин посадил своих на траву, сам остался на ногах. Развернул схему.
— Начинаем установку. Наше отделение, как известно» единственное выступает в полном составе.
— Разрешите? — привстал Жора Белей.
— Что там у вас? — недовольно спросил сержант.
— Зачет же личный…
— Личный, — согласился сержант. — Это и на Олимпийских играх личный, а ведутся неофициальные подсчеты, выясняется, какая страна выступила сильней. Всякому дорог престиж государства.
Прохор хмыкнул:
— Интересно, какое мы будем представлять?
— Свое отделение — вот какое государство!.. Любой из нас, где бы он ни был, что бы он ни делал, обязан заботиться о чести своего боевого коллектива! Разве я не понимаю, что кубка нам не видать?.. Не видать. Его разыграют двое парней из третьего взвода — они разряды по бегу имеют, они сильней нас…
— Если у нас нет шансов, зачем выходить на старт? — спросил Жора Белей.
Сержант поглядел на Жору: всерьез спрашивает?
— Мы должны показать, на что способны. Мы должны хорошо пройти дистанцию и финишировать всем отделением, без потерь! Тут придется выложиться! — объяснил сержант. — Наша задача: на трассе вести друг друга, помогать друг другу. Все — за одного, и один — за всех!
Заглядывая в схему, сержант сообщил, что километровый круг начинается на этой вот полянке, что со старта бегуны углубятся в рощу и метров триста пройдут по колее, затем по лесной тропинке, а затем по дорожке, выложенной плитняком, затем по другой тропинке и в конце, до финиша, по обочине шоссе, хочешь — по асфальту. Дистанция будет обозначена красными треугольниками на шнуре — в сторону не убежишь. Одно не забыть — пробежать три круга.
У судейского столика толпятся офицеры с повязками на рукавах.
На краю поляны — оркестр. Он непрерывно играет веселое и задорное.
Между оркестром и судейским столиком — пространство для разминки участников.
Вторую половину поляны, ту, что за «стартом-финишем», занимают зрители.
Жара спадает — солнце уже скатывается к морю. Почти вся поляна в тени. Потягивает приятный сквознячок. Среди зрителей немало гражданских. И девушек. Все они в легких светлых одеждах. На многих девушках брючки, кофточки без рукавов — плечи обнажены. И у Лены. Она с Ирой стоит на клочке травы, еще не залитой тенью, и волосы ее едва не вспыхивают под солнцем. Она улыбается, она перехватывает взгляд Юры и поднимает руку, приветливо машет, что-то говорит.
Обогнув судейский столик, приближаются подполковник Синев и Максим. Юра бежит им навстречу, жмет протянутые руки.
— Желаю тебе показать все, на что ты способен, — говорит подполковник Синев. — Не падай духом, и все получится.
— Да, да! — соглашается Юра.
Лена подняла руки над головой, сцепила кисти: дескать, жму руку и желаю успеха!
— Да, да! — повторяет Юра — для нее повторяет, хотя она его не слышит на таком расстоянии.
— А ты чего не в настроении? — спрашивает Юра Максима.
— Уезжаю завтра…
— Так и мы завтра уезжаем. Все, дружище, первый класс закончили, переходим в следующий.
— Вы уезжаете учиться…
— Так и ты учиться!
— Так я в школу. А вы в армии остаетесь…
— Настанет и твой черед! — обещает Юра.
— Козырьков, разминаться, разминаться! — окликает сержант Ромкин.
— Иду!
Юра присоединяется к своим ребятам, высоко вскидывая колени, бежит по траве.
…Максим желал Юре победы. И всем солдатам желал победы — и тем, с кем был знаком, и тем, с кем не был знаком. И всего сильнее желал для себя — добиваться победы с ними заодно, в солдатском ряду. Но это было невозможно — солдаты уйдут со старта сами, без него.
…На вороных конях сидят всадники, слышен храп и перестук копыт, звучит мужественная команда, и всадники покидают поляну, молодые всадники, в папахах, с саблями, с лицами Юры Козырькова, Прохора Бембина, Кости Журихина, Жоры Белея, Фитцжеральда Сусяна — Максим узнает их и провожает. Надолго провожает. И обидно ему, Максиму, что расти еще и расти, до той поры, когда станет взрослым и взберется на своего вороного коня и возьмет в руку свою светлую саблю.
Лейтенант Чепелин, судья на старте, построил ребят, проверил их по списку, вывел на белую линию, расположил в несколько рядов, вышел чуть вперед и в сторону, поднял руку со стартовым пистолетом:
