– Тебе что, правда, так уж важно, чтобы она его нашла? – поинтересовался я.

– По крайней мере хоть успокоюсь, – ответил Эпаминондас. – Я ведь был совсем молодой, тут является она, вытаскивает меня из семейства, хоп, сажает к себе на яхту, и вот с тех пор…

– На волоске, – проговорила Анна, ей явно не улыбалось продолжать разговор на эту тему, – можно подумать, после трех лет меня может смутить какой-то волосок. Ладно, если уж ты начал, давай поговорим про Константинополь. Сам знаешь, не будь там тебя, я бы сейчас шлялась где угодно, только не по морям и океанам…

– Пока она его не найдет, – пояснил мне Эпаминондас, – не будет мне покоя на этом свете.

– Даже не в борделе дело, – заметила она, – просто там дышать было нечем…

Лицо у Эпаминондаса сразу прямо засветилось.

– Точно, – подтвердил он, – стоило мне рассказать ему эту историю, а он мне и говорит, да, это я и есть, давай, сообщи ей, пусть едет. По правде сказать, мне это сразу как-то не понравилось, даже насторожило, из-за дела, которым он занимался. Когда ты вернулась на яхту, я ведь тебе еще не говорил, я все же набил ему морду. Даже шрам организовал что надо.

– Ну, ты и прохвост, – со смехом сказала она, – это чтоб еще больше все запутать.

– Ладно, – проговорил Эпаминондас, – раз так, теперь я тебе вообще больше ничего не буду рассказывать. – Потом разочарованно добавил: – Хотя можешь не сомневаться, я все равно буду их тебе посылать, свои депеши.

– Ах, – отозвалась она, – единственное, чего бы тебе не следовало делать, так это посылать мне свои депеши.

Но у Эпаминондаса, похоже, была какая-то своя задумка. Это сразу бросалось в глаза. Правда, пока он не торопился ее выдавать, видно, чтобы получше подготовить почву.

– Что ни говори, – сказал он, – а по-моему, этот Пьеро с семнадцатого километра стоил нам хлопот.

Она глянула на меня и тихонько рассмеялась, будто удачно пошутила.

– Во всяком случае, – не унимался Эпаминондас, – это единственное, что мне удалось отыскать в этом хреновом департаменте. – И едва слышно добавил: – При нынешних ценах на бензин никто не смог бы добиться большего.

Анна наклонилась к нему и с большой нежностью в голосе проговорила:

– Похоже, ты не очень-то доволен результатами. Ну, давай выкладывай, что там у тебя на сердце.

– Конечно, давай говори, – подхватил я. – Если уж ты ей не скажешь, то кому же тогда вообще рассказывать?

– Да нет, не стоит, – возразил он, – настроения нет.

Однако тут же все выложил, и в наилучшем виде.

– Учитывая, что это за тип, – заключил он, – я теперь уверен, что искать его надо не здесь, а где-нибудь в Африке.

Как и полагается после подобного заявления, воцарилась мертвая тишина.

– Но ведь Африка-то большая, – отозвалась Анна. – Ты бы хоть уточнил где.

Он уточнил. Это длилось не меньше получаса. Мы с ней слушали довольно рассеянно, потому что думали совсем о другом. Речь шла о том, чтобы пойти в Дагомею и найти там одного бывшего матроса с яхты, некоего Луи, родом из Марселя, – она помнила его. Так вот, как раз на прошлой неделе этот самый Луи написал Эпаминондасу, чтобы узнать его мнение насчет одного типа по имени Жеже, с которым он познакомился в Дагомее, в племени эве, неподалеку от Абомея, и который, как утверждает Луи, вне всякого сомнения, и есть тот самый матрос с Гибралтара. Эпаминондас пока что ничего не ответил Луи, потому что счел более уместным прежде поговорить с Анной. Он рассказал нам про эве. Очевидно, что уже успел неплохо просветиться. Оказывается, есть такое племя кочевников, занимаются сельским хозяйством, часть года живут на плоскогорьях Атокары. Места там очень красивые, озера и куду[1], хоть и мелкие, но все же. Короче говоря, он не может ручаться, есть ли у Луи веские основания, чтобы заставлять ее тащиться в такую даль. Пусть сама решает. Что и говорить, даль несусветная… Хотя, судя по тому, что он о нем знает… Говорил Эпаминондас долго и много, то и дело перескакивая с одного на другое и мешая очарование куду с магическими чарами Гибралтарского матроса. Слишком долго. А мы уже слишком долго глядели друг на друга. Полностью поглощенный своими эве, он ничего не замечал.

– А почему бы тебе, – проговорила она наконец, – не пойти вместе с нами?

– Даже не знаю, – как-то застенчиво уклонился Эпаминондас.

– Из-за своего грузовика, что ли? – уточнила она.

– Да он даже не мой, – возразил он, – у меня вообще нет ничего своего, кроме разве что шкуры.

Я отлично понял, и не без оснований, намерения Эпаминондаса. Правда, она вдруг ни с того ни с сего заявила, что ей надо немного подумать, и покинула нас. Чем не на шутку потрясла Эпаминондаса. Однако я оставил его наедине со своим недоумением, тоже отправился к себе в каюту и растянулся на койке. Так или иначе, но какой-то жребий был брошен. У меня не хватило времени уточнить, какой именно. В общем, мы отправлялись в центральную Африку. Я заснул в зеленой саванне, где кишмя кишели куду.

Проспал я долго. Должно быть, проснулся где-то перед самым ужином. И тут же поднялся в бар. Ее там не оказалось. Один только Эпаминондас спал крепким сном, растянувшись на двух креслах. Больше никого на яхте видно не было. Я зажег свет. Эпаминондас недовольно заворчал, но не проснулся. Плита для подогрева была выключена, ужина не готовили. Я бегом бросился в трюм и убедился, что обе машины на месте. Потом не спеша снова поднялся в бар, разбудил Эпаминондаса и спросил у него, где она. Он ответил, что я уже знал и без него, – у себя в каюте.

– Она, видите ли, размышляет, – пояснил он. – Если она уже начала размышлять над такими вещами, стоит идти в Дагомею или нет, этому конца-края не видать. Будто над этим надо еще размышлять, да тут и думать-то нечего.

Он сказал, что вскоре после того, как я ушел, она снова появилась из каюты и отпустила всю команду до полуночи на берег. Сказала, что снова отправляемся в путь, только не удосужилась уточнить, куда плывем.

– Я жду, когда она наконец вдоволь наразмышляется, – добавил Эпаминондас, – чтобы предупредить своего агента по перевозкам.

Я оставил Эпаминондаса и спустился к ней в каюту. Впервые я вошел не постучавшись. Зажег свет. Она лежала, одетая, заложив руки за голову, в позе, напомнившей мне, какой я увидел ее тогда, в зарослях тростника. Уселся подле нее. Судя по всему, она плакала.

– Вставай, – сказал я, – Пошли посидим где-нибудь в ресторанчике.

– Я не голодна.

– Ты же всегда голодная.

– Нет, не всегда.

– Эпаминондас, там наверху, уже весь истерзался, ждет, когда ты наконец решишь, плыть к этим эве или нет, ему ведь надо еще предупредить своего агента по перевозкам.

– Конечно, плывем, так ему и передай, нынче же ночью снимаемся с якоря.

Она попыталась что-то вспомнить.

– А куда мы плывем-то?

– Ну, это уж слишком, – заметил я. – Как куда, к дагомейскому племени эве, в район Абомея.

– Ах, да. Это ужасно далеко.

– Дней десять?

– При хорошей погоде. А если нет, то и все пятнадцать.

– У тебя что, нет желания поохотиться на куду, как в книгах Хемингуэя?

– Нет, – ответила она. – Потом добавила: – Это уже двадцать третья телеграмма, с тех пор как я ищу его. – И с улыбкой прибавила: – Мы ведь охотимся совсем не на куду.

– Но раз уж он такая редкая птица, этот матрос, можно для разнообразия пару дней поохотиться и на что-нибудь другое. Ведь надо же время от времени наполнять ягдташ хоть какой-нибудь мелкой дичью. Так почему бы нам не поохотиться на куду?

– А если он окажется у эве?

– Что ж, тогда ты сможешь поохотиться на куду вместе с ним.

Она умолкла. Я не решался смотреть на нее слишком много.

– А охота на куду – это опасно, да?

– Разве что самую малость, ровно столько, сколько нужно. А потом, в глазах мужчин все куду стоят один другого. Так что, как бы тебе сказать, это упрощает охоту.

– А во время охоты на куду разговаривают?