— И что у них за история?

— Ну, есть некоторые расхождения. По английской версии, братья из знатного римского рода во время правления императора Диоклетиана вынуждены были переодетыми спасаться от его армии. Криспин стал учеником сапожника и отправился по приказу хозяина в Кентербери — отвезти туфли дочери императора, Урсуле. Молодые люди полюбили друг друга и тайно обвенчались. Тем временем Криспиниан стал римским солдатом, получил множество наград и сумел убедить императора, что в этом браке нет ничего ужасного, потому что братья по крови принадлежали к аристократии. 25 октября брак был утвержден, с тех пор этот день стал традиционным праздником сапожников.

— Какая милая история.

— Но есть еще французская версия. В этой истории братья попали в какие-то неприятности и были вынуждены бежать из Рима. Военачальник императора, Максимиан, поймал их в Суасоне, попытался утопить, окунал в кипящее масло и покрывал тела расплавленным свинцом, но все же не смог убить. В конце концов он обезглавил их. Кости братьев были разделены и помещены в двух храмах в Северной Франции. Больные люди приходили, чтобы приложиться к мощам, веря в то, что они обладают чудодейственной целебной силой.

— Мне больше нравится английская версия.

— Мне тоже. А какие туфли ты хочешь?

— Я не думала, что ты станешь спрашивать. Я считала, что их образ уже сложился в твоей голове. — Не думая о том, что делает, она приблизилась и коснулась его лица. У него была гладкая кожа. Ей безумно захотелось ощутить запах его кожи.

— Что ты со мной делаешь? — Его голос стал низким и неуверенным.

— Ничего. — Она отдернула руку, понимая, что дразнит его, это ей нравилось.

— Не говори так.

— Хорошо, я не буду. — Сегодняшний день был похож на сон. И здесь, в тишине его мастерской, они могли делать все, что им вздумается. Это касалось только их двоих. — Я хочу, чтобы ты дотронулся до меня.

— Где?

— Везде.

Он обнял ее за талию и, проведя сквозь хаос комнаты, слегка приподнял, чтобы усадить на край рабочего стола. Она медленно откинулась назад среди его эскизов, бумага резко заскрипела за спиной.

Закари смотрел на нее сверху, улыбался, и она сгорала от нетерпения, желая большего, как вдруг неожиданно потолок громко заскрипел. Кто-то ходил по магазину прямо у них над головами.

— Черт возьми! — Он резко отодвинулся от нее, нервно обернувшись через плечо. — Она сказала, что не придет.

Женевьева неохотно выпрямилась.

— Разве это имеет значение? Она не видит нас. Она ведь не догадывается, что я здесь.

Теперь потолок ритмично поскрипывал, Ольга, должно быть, ходила вдоль по комнате.

— Мне очень жаль. — На его лице застыло беспокойство.

— Почему ты боишься ее?

Он отрицательно покачал головой:

— Просто она заслуживает того, чтобы к ней относились с уважением.

— Она влюблена в тебя. — Женевьева соскользнула со стола. — Это каждому ясно.

Он снова покачал головой:

— Я могу позвонить тебе завтра?

— Полагаю, что да, месье Ренар. — Она чувствовала горечь.

— Женевьева. — Закари крепко обнял ее за плечи. — Мы встретимся завтра, где-нибудь в другом месте. Там, где сможем побыть вдвоем.

— Я не знаю, Паоло.

Она чувствовала его запах. Этот потрясающий лимонный аромат.

— Скажи да, — молил он.

— Да, Паоло, мы встретимся завтра.

Наверху, в магазине, Ольга сидела за конторкой, ее спина была прямой, как кочерга.

Женевьева пробормотала небрежное приветствие, пробежала мимо, но Ольга ничего не ответила и не поднялась, чтобы открыть дверь. Выходя на улицу, Женевьева обернулась. Русская все так же бесстрастно сидела за столом. В ней чувствовалась опустошенность, ее лицо казалось лицом мертвеца, лишенным чувств.

В тот вечер чета Шелби Кинг отправилась в театр с бостонскими знакомыми Роберта, которые заехали в Париж, путешествуя по Европе. Эти Фэншоу были, конечно, просто ужасны. Увидев их в фойе, Женевьева содрогнулась. Друсцилла нелепо суетилась с допотопным тяжелым пальто, Чарльз с маниакальным видом полировал свои очки до тех пор, пока они не засверкали так же ярко, как и его лысина. Женевьева решила убедить Роберта отправиться вместе с ними в Фоли. Там гарантировано легкое и веселое представление и всегда можно раствориться в шумном веселье, подогретом парами шампанского. Обычно в Фоли проходило великолепное шоу, американские туристы вроде этой парочки обожали его. Но Роберт вознамерился продемонстрировать свою «парижскую изысканность» и выбрал билеты на спектакль, который, как он слышал, получил редкие отзывы (хотя сам он не читал ни одного из них). Пьеса, в которой выступали двое мужчин и женщина, одетые как цирковые клоуны, говорящие между собой по-французски быстро и пылко (это было столь типично для Роберта — предположить, что пьеса будет на английском!) и разъезжающие по сцене на велосипедах.

У них была ложа, Женевьеве это нравилось, потому что она преспокойно могла разглядывать людей в зале при помощи театрального бинокля, но сегодня Друсцилла открыла для себя новое преимущество ложи, которое заключалось в том, что вокруг нет посторонних людей и можно без стеснения вопить Женевьеве на ухо.

— А что они сейчас говорят? — Друсцилла наклонялась к Женевьеве, окутывая ее плотным облаком сладчайших духов.

Мысли Женевьевы были поглощены Паоло Закари. «Я хочу его, — твердо сказала она себе. — Я изголодалась по его любви. Почему я должна ждать до завтра?»

— О чем они говорят? — снова прошипела Друсцилла.

— О… — Женевьева сосредоточилась на какое-то время на том, что происходило на сцене, пытаясь уловить обрывок диалога.

— Высокий мужчина сказал женщине, что она похожа на рыбу. А она ответила, что его мать проститутка.

Друсцилла побледнела, что стало заметно даже в полумраке зрительного зала, несмотря на толстый слой румян.

— Тогда коротышка сказал, что долгие годы знал мать долговязого и может поручиться, что она действительно была хороша в постели, и он не слышал ни одного плохого слова в ее адрес.

— Мерси! — Друсцилла обмахивалась программкой. — А вы уверены, что они говорили именно это?

— Абсолютно. — Женевьева вглядывалась в партер. Сегодня вечером там было очень много бриллиантов, декольте и плохих париков. Среди всего этого народа она насчитала не так уж много знакомых.

Друсцилла тщательно исследовала программку.

— Думаю, это вот-вот должно закончиться, но после антракта все снова пойдет своим чередом.

Женевьева попыталась улыбнуться. Кто-то в ложе на другом конце зрительного зала разглядывал ее в бинокль. Женщина. Она не могла разглядеть незнакомку, но у нее возникли смутные подозрения.

В антракте Женевьева отделалась от Роберта и четы Фэншоу под предлогом того, что ей надо припудрить носик, и отправилась в бар в поисках знакомых, с явным удовольствием ловя свое отражение в высоких зеркалах. Смелое платье от Мирбор с абсолютно открытой спиной было из тех нарядов, которые скорее подчеркивают наготу, нежели скрывают ее. Она хотела, чтобы Закари увидел ее в этом платье и его бархатных туфлях. Туфли, как жадные рты, языки, облизывающие и заглатывающие ее ступни… Она все еще чувствовала запах его кожи.

Кто-то похлопал ее по плечу. Вайолет де Фремон в платье, сияющем подобно внутренности устричной раковины, с широким жемчужным ожерельем, обвивающим шею, в изысканных туфельках цвета голубиного пера с крошечными шариками вместо каблучков, инкрустированными перламутром.

— Женевьева, дорогая, как я рада тебя видеть.

— Привет, Вайолет. — Женевьева спросила себя, так ли натянуто выглядит ее улыбка, как у графини.

— Я вспоминала тебя недавно. Мы должны обязательно как-нибудь встретиться за ленчем. — Вайолет перевела взгляд на туфли Женевьевы. — Господи, какой чудесный оттенок бархата. Закари?