— Фамилия?

— Чегодов, ваше высокопревосходительство!

— Чем болеете?

— У него, ваше высокопревосходительство, аппендицит. На днях отправляем в Панчево на операцию, — сказал доктор.

— Казак?

— Никак нет, ваше высокопревосходительство! Из херсонских дворян.

Врангель опустился на стоявший рядом с койкой стул. С утра пошаливала печень, он устал. Откинув рукава белой черкески, он положил свои большие холеные руки на рукоять великолепного старинного кинжала и нервно забарабанил указательным и средним пальцами по его ножнам.

— Из херсонских я знаю по Петербургу Орлаева, генералов Эрдели, ну, Толстых, конечно, Крамеровых. — И он вопросительно посмотрел на Чегодова.

— Это все наши соседи по имению, Крамеровы — мои двоюродные братья, хотя и намного старше меня, и Эрдели мои родичи... — Чегодов, встретившись с холодным, равнодушным взглядом Врангеля, умолк, подумав: «Чего это я вдруг раскудахтался! Все комедия: Наполеон разговаривает с солдатом своей старой гвардии!»

Барон, словно прочитав мысли кадета, легко поднялся со стула, похлопал Чегодова по плечу:

— Поправляйтесь, Чегодов, оперировать вас будет бог хирургии, профессор Левицкий. Он эти аппендиксы вырезает что орешки щелкает! До свидания! — И, уже не останавливаясь, направился к ожидающей его у двери свите.

Из лазарета главком проследовал на верхний двор, обошел сотни, поговорил с георгиевскими кавалерами, пошутил, кривя рот улыбкой, с кадетами и обворожил, словно каким волшебным зельем, всех. Держался он орлом, на все смотрел чуть свысока, чему способствовал высокий рост, замечал то, что выпячивали, и не видел того, что старались скрыть.

Прошло добрых три часа. Ему казалось, будто он твердит давно заученный и до смерти надоевший урок. Те же шутки, вопросы и ответы, подобострастные лица офицеров и восторженные, горящие глаза юношей. «Всю жизнь, — думал он, — я играл сначала в солдатики, потом в эдакого блестящего офицера, прожигателя жизни и покорителя дамских сердец, и, наконец, в спасителя России! Если бы кто знал, до чего опротивело изображать из себя главковерха без армии, без территории, пресмыкаться перед сильными мира сего и выпрашивать, выпрашивать без конца».

Вернулся он в отведенные ему комнаты в полном изнеможении, но никто этого не заметил.

Обед начался скучно и чопорно. Справа чинно уселись директор, генералы и преподаватели, слева — митрополит Анатолий, епископ Вениамин и воспитатели. Мелкая сошка разместилась за другим столом. Там было веселей, а к концу обеда даже шумно. Боров то и дело поглядывал на не в меру разбушевавшихся дьяконов и обращал молящие взоры к митрополиту и епископу, но Антоний сидел с каменным лицом, глубоко задумавшись и ничего не замечая, а Вениамин явно избегал его взгляда.

Врангель, чуть улыбаясь, с интересом ждал, как выйдет директор из положения.

Помощь пришла неожиданно в лице Берендса, который встал и, каламбуря, от имени господ офицеров пожелал главкому здоровья и многие лета. И это было как раз то, что нужно.

На середину зала вышел, слегка покачиваясь, протодьякон Вербицкий и затянул свое знаменитое многолетие. Все встали. Низкая рокочущая октава постепенно переходила в громоподобный бас. Шея протодьякона наливалась, краснела, лицо багровело. От голоса, перешедшего в баритон, звенело в ушах и дрожали стекла.

— ...лета-а-а-а-а! — выпалил он наконец как из пушки.

Врангель поблагодарил отцов церкви за молитвы, господ генералов и полковника Берендса за добрые пожелания, протодьякона за необыкновенный концерт, и на этом официальная часть обеда кончилась. Барон тут же раскланялся и ушел к себе.

На другое утро он принял Кучерова.

— Много воды утекло со времени нашей последней встречи, генерал, — пожимая руку Кучерова, начал барон, — многое переменилось. Неизменна лишь наша любовь к родине. И мы продолжаем бороться за ее освобождение. Обстановка в мире складывается в нашу пользу. Кончился медовый месяц Франции с Совдепией после того, как сытый рантье убедился, что ему не получить с русской голытьбы долгов по военному займу. Подписано Локарнское соглашение. В Лондоне готовится конференция, посвященная плану Гофмана[18]. В Германии и Италии, на Апеннинах и Балканах вопрос о ликвидации коммунистической опасности почти решен. Граничащие с Советским Союзом Румыния, Польша и Прибалтийские государства на Западе и Япония на Дальнем Востоке готовы нас всемерно поддерживать. Склонна оказать нам помощь и Великобритания... Да! Интеллидженс сервис, от услуг которой мы раньше отказывались, сейчас вместе с нами изыскивает способы борьбы с коммунистической опасностью. РОВС, как вам известно, ориентируется на великого князя Николая Николаевича, благодаря чему ведет за собой основные массы эмиграции. Александр Павлович Кутепов с присущей ему энергией умножает число ячеек и подпольных боевых групп в центре и на периферии Совдепии на предмет готовности к решительным действиям в надлежащий момент. — Врангель помолчал, повернувшись к окну, потом снова перевел взгляд на собеседника.

«Кутеп-паша, командир Преображенского полка, — подумал Кучеров, — из тех, кто спокойно разгуливал под пулями, презирая смерть, у кого устав превыше всего, кто невозмутимо вел в атаку своих гвардейцев на пруссаков в Августовских лесах, или цветные полки — корниловцев, марковцев, дроздовцев — в степях Украины... И этот бритоголовый генерал-лейтенант и георгиевский кавалер, с бешеным взглядом чуть раскосых карих глаз, скуластый и смуглый, как азиат, с небольшой черной бородкой и повадками хищника, сейчас с врагами России готовится к «решительным действиям в надлежащий момент» против своей родины, против своего народа!»

— Поэтому, — продолжал барон, проведя пальцами по лбу, словно что-то вспоминая, — мы усиленно забрасываем туда своих людей. Занимается этим ряд организаций, которые находятся под общим руководством, вернее, контролем РОВСа. В этом же заинтересованы и некоторые иностранные разведки. С ними мы сотрудничаем. В частности, Интеллидженс сервис... Вам это не нравится, генерал? — спросил он, уловив мелькнувшую в глазах Кучерова искорку.

— Не нравится, выше высокопревосходительство! И категорически.

— Жаль, а мы очень рассчитывали на вас. Вы ведь лично знаете Джонсона, этого мнимого латыша в станице Марьинской. Его по-другому звали.

— Блаудисом, ваше высокопревосходительство.

— Это значения не имеет! Скажите лучше, каково мнение об этом человеке? Можно ли ему доверять,

«Что ему сказать? На рожон лезть нельзя!» — подумал Кучеров.

— По правде говоря, я затрудняюсь ответить на ваш вопрос, — промямлил Петр Михайлович.

— Коль вы такой правдолюб, то объясните, каким образом английской разведке стало известно, что вы, именно вы, — он ткнул в его сторону пальцем, — были у него?

— Не знаю, — пожал плечами Кучеров.

— И вам неизвестно, кто совершил нападение на связного?

— Нет, ваше высокопревосходительство, я не знаю, о чем вы говорите!

— А что делал в то время ваш друг вахмистр Попов?

— Страховал меня. Потом объезжал посты. А утром, убедившись, что Блаудис покинул дом, приехал в штаб. К тому времени меня уже отвезли в Ачуев.

— Видите ли, — несколько замявшись, протянул баров и, глядя в глаза Кучерову, продолжал: — обстановка требует мобилизации всех сил и ресурсов. Дзержинский преподал нам хороший урок. Но гибель Савинкова не означает конец подпольной работы. Успешно действует МОЦР[19], организовано «Братство русской правды», мы возлагаем большие надежды на подрастающую молодежь. Весьма серьезную организацию представляет «Общество галлиполийцев», состоящее из молодых офицеров, устав которого утвержден мной и генералом Кутеповым. Активен «Имперский союз»... Нам важно координировать и направлять по должному руслу их действия, подогревать до кипения ненависть ко всему советскому, особенно у молодежи, и если из кадет мы не сможем сделать офицеров русской армии, то обязаны сделать их офицерами контрреволюции! — Врангель закашлялся, вынул платок, вытер им губы, и Кучеров заметил кровь.