Силы оставили бывшую красавицу. Она пошатнулась — и, словно зеленая пчела из колдовского эликсира заморийского некроманта, — полетела вниз, на камни мостовой.

Терен разваливался и умирал. Конан старался больше не ввязываться в драки. Люди и без него вполне успешно отправляли своих сородичей на Серые Равнины.

Конан решил, что разумнее всего побыстрее убраться из этого места, с каждой терцией становившимся все менее гостеприимным, и устремился по направлению к городской стене. Это оказалось не так-то просто сделать. Узкие кривые улочки имели обыкновение предательски сворачивать в противоположном направлении, переплетаться друг с другом, а то и вообще — заканчиваться тупиком.

Наконец он набрел на узкую кривую улочку, казавшейся несмотря на разрушения, смутно знакомой, Конан двинулся вперед и вскоре вышел па рыночную площадь..

Некогда оживленное место теперь выглядело ужасно. Кругом валялись трупы горожан, разломанные прилавки и раздавленные фрукты. Остро пахло пряностями, просыпавшимися из прорезанных мешков и свежепролитой кровью. В воздухе кружили перья и жужжали мухи.

— Остановись, варвар! — послышалось сзади.

Конан оглянулся. Перешагивая через тела своих подданных, к нему приближался Нилам, царь Терена. Его развевающиеся золоченые одежды были пропитаны кровью, лицо покрыто тонким слоем известки, в волосах запутался колючий плющ.

В безжизненных глазах владыки плескалась смерть, а изрезанные руки сжимали длинный клинок, с бурыми ручейками на лезвии.

Конан наметанным глазом отметил, что по всему выходит — царь неплохо владеет мечом. Хорошего бойца можно определить уже по тому, как он держит в руках клинок.

Чувствуется, что остановившееся время не помешало владыке постоянно тренироваться в рукопашном бое. Впрочем, может быть Круг Времени застал его как раз за этим занятием и все последующие зимы Нилам уже был вынужден совершенствовать мастерство, вне зависимости от собственного желания.

Конан усмехнулся.

— Я никуда и не ухожу, царь! Как видно ты вспомнил о той награде, которую обещал мне, если я успешно справлюсь с твоим поручением? Что ж, я готов ее получить!

Нилам ловко перепрыгнул через обломок каменной скамьи и подошел к Конану на расстояние равное длине копья.

— Сейчас ты получишь, свою награду, варвар! И, клянусь Нергалом, ты останешься доволен, ибо я дарую свободу твоей душе, выпустив ее из этого неуклюжего тела. Скоро ты предстанешь перед своим богом Кромом, варвар, и сможешь поведать ему, что пал от меча настоящего воина. Ты умрешь от руки царя — и это самая щедрая награда, смертный, которую только бы мог измыслить твой скудный разум!

— Я уже говорил тебе, царь, что предпочел бы звонкую монету! — ответил киммериец, — но почему сердце твое полно ненависти? Ведь до сих пор я не был твоим врагом?

Нилам посмотрел на него с презрением:

— Ошибаешься, варвар! Теперь ты мой враг! Но это не твоя вина. Ты сделал, что обещал, но теперь мой город и мой народ катятся в преисподние Зандры. И душа моя не успокоится до тех пор, пока я не вырву твое сердце и не положу его на алтарь Темной Кали, моля ее о милости для себя и своих подданных. Ты разгневал небожителей, варвар и только твоя смерть может искупить это! Теперь ты будешь умерщвлен. Так повелели боги и я каждое мгновение слышу их тихие голоса.

Конан прекрасно понимал, что Демоны Темных Глубин отобрали у несчастного последние крупицы разума, но даже это, не могло его примирить с необходимостью становиться жертвой на затерянном островке Жемчужного архипелага. В конце концов у него еще оставалось еще много незавершенных дел, и он вовсе не собирался бросать их на середине, только потому, что кому-то так захотелось.

— Защищайся, царь! — крикнул Конан, и первым бросился в атаку.

Тот легко отбил удар и даже сумел слегка задеть киммерийца, начертав на его предплечье будущий шрам.

— Смирись, варвар! — пробормотал Нилам, — Смирись и покорись воле Бессмертных!

— Ты убедил меня, царь, что богам потребна жертва! — отозвался Конан, — только почему бы ей не стать тебе? Ведь жертва царской крови куда лучше, чем тело какого-то варвара.

Конан попытался сделать обманное движение, потом стремительно ударил слева. Нилам отбил его атаку со скукой на лице.

— Сражайся, как мужчина, варвар! — захохотал он, обнажив крепкие зубы, — подойди ближе и ударь мечем. Или прими смерть, как и подобает воину.

Конан сделал выпад, потом еще один. Темный меч взвихривал тяжелый воздух, но правитель rio-прежнему не получил ни одной царапины. В ярости Конан нагнулся, нащупал обломок деревянного бруса и запустил его в Нилама. Царь ловко отпрыгнул в сторону и укрылся в тени, под террасой одного из домов, выходящих на площадь. Краем глаза варвар увидел какое-то движение наверху. Не упуская из виду своего противника — он чуть сощурил глаза — вверху на третьем ярусе бесновалась безобразная старуха с ворохом седых косичек на голове.

Варвар занял оборонительную позицию. Он решил беречь силы и больше не нападал, рассчитывая, что рано или поздно царь хотя бы на мгновение потеряет бдительность. Когда безумец устанет, вот тогда и следует наносить удар. В конце концов в бою не всегда побеждает сила, часто верх одерживает тот у кого больше терпения и выносливости. Он осторожно перехватил меч левой рукой, а правой вытащил ханасульский кинжал, тот самый, что он обнаружил близ останков Шевадана.

Вдруг в воздухе мелькнула какая-то тень и что-то тяжелое рухнуло прямо перед Ниламом, подняв тучу разноцветной пыли от рассыпанных пряностей.

Царь, не ожидавший этого вздрогнул и на мгновение отвел глаза, бросив взгляд на мертвое тело у своих ног.

Этого хватило.

Конан резко взмахнул рукой.

Ханасульская сталь, которая как гласит легенда, режет даже утренний туман, запев песнь крови и пустоты, рассекла вязкий воздух и, блеснув в лучах солнца, вонзилась в глазницу безумного владыки.

Нилам несколько раз судорожно сглотнул, как будто что-то невысказанное застряло в его горле и медленно осел на землю.

— Дешевле было бы рассчитаться за работу, — тряхнул головой Конан, — Кром, ну почему же мне так не везет с нанимателями?

Варвар подошел к распростертым телам. Одежда старухи показалась ему знакомой. Он наклонился и перевернул труп. Сомнений нет, перед ним была та самая красотка, которая предлагала оскопить варвара и бросить в море.

Теперь красоткой ее не назвал бы даже слепец.

— Никогда бы не подумал, что сварливость так быстро уродует женское лицо, — вздохнул варвар. — Боги, вы зря разгневались на эту несчастную женщину, я ведь уже и позабыл о ее наветах.

Он сделал несколько шагов, нагнулся и выдернул кинжал из царской глазницы. Нилам лежал, полуоткрыв рот, как будто силился что-то произнести напоследок.

— Не знаю, что ты там хотел сказать, но думаю это уже неважно, — заметил Конан.

Стена дома перед киммерийцем задрожала. Варвар отскочил. Камни, из которых она была сложена, раскрошились и поползли вниз. Со страшным грохотом дом обрушился, погребя под своими обломками тела безумного царя и старухи с тысячей косичек.

Конан двинулся прочь.

На краю рыночной площади бились мертвецы-мальчишки. Они яростно рвали зубами друг друга в клочья и играли отрубленными головами, словно мячом. Поодаль носились изувеченные трупы шакалов: отрезанные лапы стучали когтями по брусчатке, оторванные хвосты извивались, а головы клацали зубами, норовя вцепиться мертвым сорванцам в лодыжку.

По земле мелькнула быстрая тень. Затем другая. Конан поднял голову. Это Тысячи черных птиц опускалось на город. Шелест множества крыльев по звуку напоминал листопад в осеннем аквилонском лесу.

Черная стая прилетела за мертвецами и — и не собиралась улетать без добычи.

Птицы кружили в воздухе, некоторые пикировали вниз, чтобы отхватить сильным клювом кусок от валяющегося трупа. А мертвецы поднимались и пытались ловить птиц непослушными окоченевшими руками.