за несколько дней до свадьбы отца арестовывают и отправляют на Колыму. По-
лучилось так, что и он прошел путем деда... В 1947 году Владыка Григорий его
рукоположил, направив в храм Смоленской иконы Божией Матери на Смо-
ленском кладбище, находящемся неподалеку от нашего дома. Мы жили
на Васильевском острове.
У папы и мамы было трое детей — старший Николай, я и младшая сестра
Елена. Все мы встали на путь служения Церкви. Отец наш был книголюбом. Мы
жили очень скромно, в коммунальной квартире, но папа сумел собрать прекрас-
ную библиотеку. Она насчитывала более трех тысяч томов. В юности я прочитал
то, что большинству наших сограждан стало доступным только уже в период пе-
рестройки и в советское время. И Бердяева, и Булгакова, и Франка, и замечатель-
ные творения нашей русской религиозной и философской мысли начала XX ве-
ка. И даже парижские издания...
«Если Вы согласны с тем, чтобы я в галстуке ходил в церковь,
то готов его повязать...»
Я учился — и неплохо — в передовой школе. По всем статьям должен был
стать пионером. Но не считал это возможным. Помню, меня пригласила для раз-
говора директор школы. А я сказал ей:
— Если Вы согласны с тем, чтобы я в галстуке ходил в церковь, то готов
его повязать.
Она, конечно, ответила:
— Нет.
Можно себе представить ситуацию — тысяча детей в школе, и один маль-
чик без галстука. Я все время находился в состоянии готовности ответить — по-
чему этого не сделал...
Атмосфера в нашей семье была удивительной. Я почти не помню, чтобы
папа с мамой ссорились. Это был очень счастливый брак. Думаю, что и атмосфе-
ра, царящая дома, и ситуация в школе, сопровождающаяся некоей конфронтаци-
ей, — все это и привело меня к принятию решения стать священником.
Уже в 15 лет у меня были четкие убеждения и представление о будущем.
В этом возрасте я ушел из дома и стал жить самостоятельно. Но ушел не потому,
что было что-то не так. Я не мог, чтобы родители все время заботились обо мне
материально. Испросив у них благословение, я поступил работать в Ленинградс-
кую комплексную геологическую экспедицию. Одновременно продолжал учить-
ся в вечерней школе. Я оказался в среде глубоко верующих людей. Это была пе-
тербургская интеллигенция, давшая мне довольно много. Эти люди приучили
меня к серьезной музыке. Мы часто ходили в Мариинский театр, в филармонию.
Общение с ними усилило мой интерес к поэзии, к художественной литературе.
Владыка всех нас защитил от этих холодных ветров
Помню, был троллейбус № 1, который шел по всему Невскому проспекту.
Никогда не забуду этого момента — я ехал и отсчитывал эти остановки. С трепе-
том священным вошел я тогда в здание Духовной семинарии на Обводном кана-
ле. Здесь тогда размещалась епархия. Владыка Никодим1 ютился в маленьких
комнатках. Войдя в кабинет и увидев его, я поразился. Было впечатление, что он
меня уже давно знает. А я как будто с другом встретился. Помню этот пронзи-
тельно-проницательный взгляд. Передо мной был очень сильный человек,
с невероятной силой воли и ума. Поскольку я хотел вначале пойти учиться
в университет, то спросил его:
— Как мне поступить, Владыко? Он задумался и сказал:
— Знаешь, я бы тебе не рекомендовал. Физиков много в нашей стране,
священников мало. Поступай прямо в семинарию.
Никогда я не жалел о том, что послушался.
Семинарию и академию готовили к закрытию. Осуществлялся довольно
жесткий отбор студентов. Делалось это при активном вмешательстве властей.
И начиная с 1960 года в семинарию брали очень мало слушателей. Причем при-
нимали людей очень низкого интеллектуального уровня, чаще всего — душев-
нобольных. А те, кто учился в академии и заканчивал ее, — были молодые, здо-
ровые, симпатичные, достаточно развитые люди. И эта граница воспринималась
мною видимым образом. Входишь, бывало, на трапезу: за столами «гудят» пол-
ные академические курсы: четвертый, третий, второй. Первый — уже поменьше.
А за семинарскими столами — мрак и уныние. Мне было очень тяжело.
Неизвестно, чем бы дело закончилось, если бы опять-таки не Владыка Ни-
кодим. Пока он был жив, мы не чувствовали давления власти, о котором погова-
ривали все. Владыка всех нас защитил от этих холодных ветров. Мы были как
в оранжерее с очень доброжелательной атмосферой, благоприятствующей на-
1 Митрополит Ленинградский и Ладожский Никодим (Ротов, †1978).
шему росту. Когда он умер, эта атмосфера в мгновение разрушилась. И я почув-
ствовал не просто дуновение, а штормовой удар этих ветров. Только тогда по-
нял, чем же был Владыка Никодим...2
Человек жил такой глубокой литургической, подвижнической жизнью...
Будучи совсем больным, Владыка Никодим не мог стоять перед престолом.
Но молитву не оставлял. И мы принесли престол к нему в келью. Учиненный им
иеромонах каждый день совершал Литургию, и Владыка причащался. Он поль-
зовался абсолютной поддержкой и любовью народа. Это особенно проявилось,
когда он умер. Это было что-то потрясающее. В моей памяти — десятки тысяч
людей в «атеистическом» Ленинграде...
Особенности Петербургской богословской школы
Я пришел в очень трудное время. Практически все профессора Санкт-
Петербургской Духовной академии, столпы наши, сошли... Отблески былой сла-
вы, конечно, присутствовали в жизни академии 60-х годов. И по ним мы могли
понять, что такое Петербургская богословская школа. Она была более миссио-
нерской, а значит, и более открытой. Если смотреть с точки зрения диалога ци-
вилизаций, Петербург — это интересное место. Здесь Русское Православие ли-
цом к лицу встретилось с западноевропейской культурой, с этим мощным парт-
нером. Что могло произойти? А то, что западная культура, кстати, и инославие,
присутствовавшие в Санкт-Петербурге, могли если не раздавить Православие, то
оттенить или оттеснить, показать ему его место. А ведь ничего подобного
не произошло. Православие соединилось с этой культурой. И оно не изменилось,
не перестало быть русским. Стало ясно, что Православие — это вселенское яв-
ление, не привязанное к одной культуре или одному народу. Это вселенская ве-
ра, Вселенская Церковь, которая может работать, действовать и оплодотворять
любую культуру, — вот опыт Петербурга. Подобная нацеленность на диалог
с миром подталкивала соответствующее богословское развитие. Надо было со-
хранить эту связь времен. А с другой стороны — уже дать импульс для но вого
развития школы. И мы делали это. Сокровенно, но с полным пониманием того,
что это необходимо сделать. И результат, думаю, был положительный. Да, было
недопонимание. Но не оппозиция, которой вообще в Церкви не было. Достаточ-
но сказать, что в то время председателем Учебного комитета был Святейший
Патриарх Алексий. Тогда еще митрополит Таллинский и Эстонский, Его Свя-
тейшество, находясь в Москве, полностью поддерживал все происходящее
в академии. Я к нему приезжал с учебными планами, показывал, и он со всем
был согласен.
2 Из доклада митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия на конференции «Митрополит
Никодим: наследие и современность» в Санкт-Петербургской Православной Духовной академии: «Как
нам известно теперь, властителями Советского Союза Православие было обречено на уничтожение,
