Мужчину, занимавшегося экипировкой Султанова, все называли Дед. Прозвище явно преждевременное. Ему вряд ли исполнилось сорок. Несмотря на это, волосы Деда были белыми как январский снег. Одет он был в черную униформу без знаков отличия, навроде той, что носят армейские ремонтники. Дед навесил на Султанова бронежилет, и тот сразу почувствовал себя тягловой лошадью.
— Полное ощущение, что на меня повесили чугунную ванну, — пожаловался он.
— Терпи, целее будешь, — сказал Дед.
В этот момент Султанова тонко кольнуло в сердце. Он охнул и поерзал внутри громоздкого панциря.
— Что случилось? — от глаз Деда, казалось, ничего не могло укрыться.
— Сердце что-то закололо.
— Это сейчас поправим, — пообещал Дед, достал плоскую фляжку и налил в колпачок. — Не тушуйся, хлебни валерианки спецназовской.
Султанов влил в себя нечто. Спирт был таким крепким, что казался не жидким, а скорее твердым, состоящим из углов. Через мгновение Паша приосанился.
— Я чувствую себя героем, — сообщил он Деду.
Потом он заметил, что тот отстегнул ему липучки и закрепляет в специальные петли с внутренней стороны жилета нечто. Пистолет.
— Это что? — не понял Султанов.
— Это для самозащиты, — как ни в чем не бывало, пояснил Дед. — Приказ генерала. Какой же ты герой без оружия?
— Логично, — кивнул Султанов.
Дед закрепил на нем фурнитуру спецсвязи, после чего подал знак наблюдающему за их действиями офицеру, тот приставил мегафон и крикнул:
— Внимание! Мышковецкий, не стреляйте! К вам идет Султанов!
По цепочке побежало: "Внимание! Не стрелять!" Султанову показалось, что там, наоборот передергивают затворы. Он вышел из-за стоящих машин на свободное пространство, обернулся и спросил у Деда:
— Как я выгляжу?
— Отлично, парень. Теперь ступай к центральному входу, только не беги.
Султанову казалось, что его шаги отдаются во всем городе. "А уж выстрел вообще во всей области услышат. Интересно, покажут меня в таком случае в программе "Время"? — подумал он. И тут же одернул себя. Свят, свят. На втором этаже одно из окон отсутствовало. Султанову почудилось там некое движение.
— Эдик, не стреляй! Это я! Я не вооружен! — крикнул он.
Вопреки ожиданиям, ответ донесся совсем с другой стороны, из окна на третьем этаже.
— Павел Петрович, это вы?
— А кто же еще? — крикнул Султанов. — Бывший писатель, бывший преподаватель и прочая бывшая.
На душе сделалось легко и бесшабашно. Валерианка Деда действовала волнообразно, то накатывая, то, опять оставляя в душе липкий страх. Черт, он же сам писал в своих романах о подобных спецназовских штучках. Они же туда чего только не добавляют, чтобы подавить элементарный страх. Видно, или с непривычки или Дед вальнул ему лошадиную дозу, но он словно с катушек сорвался. Тем дальше, тем пьянее и безрассуднее.
— У вас точно нет оружия?
Паша уже открыл рот, чтобы соврать, но в этот момент очень некстати забарахлила рация. В наушниках раздалась целая серия небольших взрывов, в результате которых он остался всего на шаг от того, чтобы оглохнуть на одно ухо. А потом послышался донельзя спокойный голос:
— Выбрось пистолет, старпер.
Голос был не Деда, но у Паши возникла твердая уверенность, что его он тоже когда-то слышал. Но для воспоминания был выбран не очень удачный момент.
— А зачем же вы мне его цепляли? — шепотом возмутился он в микрофон.
Говоривший не обратил внимания на его стенания и повторил:
— Если хочешь жить, выбрось пистолет.
Султанову пришлось подчиниться. Под неловкими пальцами затрещала липучка.
Султанов распахнул жилет. Выудил пистолет, нажатием кнопки (у Димки была похожая игрушка, он знал, куда нажимать) вывалил обойму, затем уронил пистолет следом. После этого на асфальт полетел сам жилет.
— Что ты делаешь, идиот? — завопил воскресший в эфире Дед. — Подними пистолет немедленно!
— Спокойно, старпер! — произнес Султанов и крикнул Мышковецкому. — Все, Эдик, я чист. Можешь мне верить.
— А я верю, — ответил тот. — Заходите в дверь и поднимайтесь.
И Султанов вошел.
В холле отчетливо просматривались следы паники. У стен валялись брошенные в беспорядке ранцы, книги с распахнутыми страницами, вторая обувь.
— Чего застыл, идиот? — раздалось у него во внутреннем ухе. — Иди к лестнице!
— Спасибо, вы очень любезны! — огрызнулся Султанов.
Он прошел вглубь холла, но за следующим поворотом опять замер, пораженный. В штукатурке зияла обширная дыра, а вся стена была забрызгана кровью. Видно здесь убили охранника, понял Султанов. Об этом говорил и опрокинутый стул, на котором, наверное, сидел несчастный. Неясный шум заставил его обернуться.
— Здесь есть кто? — спросил он.
Ему никто не ответил, тогда он спросил уже в микрофон:
— Уберите своих людей из здания! Они мне мешают!
— Какие люди? Там никого нет, кроме преступника и заложника.
Султанов неожиданно сильно кольнуло сердце. Нервы. Однако раньше такого за ним не наблюдалось.
На втором этаже тоже были заметны следы экстренной эвакуации. Расхристанные ранцы у стен. Россыпь шариковых ручек, носовые платки на полу. Опять! Султанову почудилось неясное движение в одном из кабинетов. Решив снять все вопросы, он заставил себя подойти к приоткрытым дверям. На этом его смелость закончилась, и единственное, что не дало ему опрометью убежать, была мысль о том, что даже если в здании есть посторонние, то это либо перепуганные дети, либо спецназ. Класс был пуст, но в глаза Султанову сразу бросился ряд широкостворчатых шкафов, выстроившихся у стены. Ему показалось, что одна из дверей слегка колыхнулась. Он прислонился к стене и опять вызвал своего куратора. Судя по обилию ненормативной лексики, это был Дед.
— Последний раз говорю, уберите своих людей из школы!
— В здании давно никого нет. Дети были эвакуированы около часа назад. С тех пор в школу никто не входил.
— Здесь кто-то есть. Он сидит в одном из шкафов в кабинете на втором этаже. Что мне сейчас делать?
— Выполнять прямое указание, болван! Поднимайся на третий этаж и постарайся больше никуда не сворачивать!
— Охолонись, старпер! — оборвал его Султанов. — Ты бы лучше эвакуации тщательнее проводил? Тут, поди ж ты, пол школы под партами сидит.
Он поднялся на этаж и прямо с лестницы крикнул:
— Эдик! Не стреляй! Это я Султанов! Ты где? Мне в какую сторону идти?
— Сюда идите! — раздался глуховатый голос.
Он прозвучал неожиданно близко, и сердце Султанова на мгновение замерло. Все-таки он не был героем. Обычный, никому не интересный человек с резиновым галстуком. Султанов оборвал себя. Дался ему этот галстук! На ум пришла паническая мысль, что Мышковецкий после убийства охранника окончательно сошел с ума, да и Айса, наверное, он давно убил, а теперь лишь тянет время. И самого Султанова он тоже убьет, этому психу уже нечего терять.
— Не стойте в проходе! Скорее идите сюда! — поторопил его Мышковецкий, появившись на мгновение в одной из дверей. — Это опасно!
Султанов оглянулся и увидел, как по крыше соседнего дома короткими перебежками снайперы занимают огневую позицию. Действительно, они могли принять его за мишень. Султанов быстро шагнул следом за Эдиком. Он хотел закрыть за собой дверь, но был остановлен Мышковецким:
— Не надо. Тогда они подкрадутся вплотную, и я не смогу им помешать.
Эдик сидел на полу рядом с косяком. Лицо его лихорадочно блестело. В замаранных руках пистолет, показавшийся Султанову чересчур большим для удерживающих эго тонких детских ручек. Алекс Обанаев устроился на стуле в дальнем углу класса. Он держал в руках дешевую китайскую поделку, предназначенную для быстрого рисования и стирания. Самое странное, что Айс действительно рисовал. Очень быстро и так же быстро стирал. Оба мальчика не выглядели как-то по-особому. Обычные дети, сидящие на перемене в классе.
— Как вы, ребята? — спросил Султанов.
Айс никак не отреагировал, ни на минуту не прекращая своего занятия. Мышковецкий лишь пожал плечами.