Повторяя «Не могу, не могу», Кароль била себя журналом по лбу: раз, другой, третий, с каждым разом все сильнее.

Джоэл опять посмотрел на Кендру, надеясь найти поддержку. Но Кендра была абсолютно выбита из колеи, и единственное, чего ей хотелось, – бежать подальше от этого места, пока состояние Кароль не усугубилось. «Больше никаких визитов сюда, – пообещала себе Кендра. – Нужно держаться вместе с детьми, подальше от судьбы, кармы, рока или как там это называется».

По выражению лица и позе Кендры Джоэл интуитивно понял, что ему придется расхлебывать ситуацию в одиночку. В комнате не было ни нянечки, ни медсестры – никого, кто мог бы прийти на помощь. Да даже если бы кто-то и появился – Кароль не была опасна для окружающих. С самого начала ее пребывания в этом заведении стали понятны здешние правила: пока больной не представляет угрозы для жизни, никто не придет на помощь.

Джоэл попытался отвлечь мать.

– Мама, скоро день рождения Тоби. Ему исполнится восемь лет. Я пока не придумал, что ему подарить. Денег-то у меня немного, но кое-что есть. Фунтов восемь я накопил. Может бабушка пришлет что-нибудь, тогда я смогу…

– Поговори с отцом! – Мать вцепилась Джоэлу в плечо. – Поклянись, что поговоришь с ним! Я хочу домой. Ты понял?

Она прижалась к Джоэлу, и тот ощутил запах грязного тела и грязных волос. Ему стоило больших усилий не отвернуться.

Однако Тоби был лишен подобной деликатности. Он отбежал от Джоэла и схватился за Кендру.

– Тетя, поехали обратно! – умолял он. – Джоэл, давай уйдем отсюда!

Тут Кароль словно очнулась от сна и впервые увидела съежившегося Тоби и застывшую Кендру.

– Кто это? – закричала Кароль еще громче. – Кто эти люди, Джоэл? Кого ты привел ко мне? А где Несса? Где она? Что ты с ней сделал?

– Несс не пришла… Не смогла. А это Тоби и тетя Кен, мама. Ты их прекрасно знаешь. Конечно, Тоби сильно вырос. Ему скоро восемь. А тетя Кен…

– Тоби, – повторила Кароль.

Она словно углубилась внутрь себя, роясь в памяти, как потерпевший крушение в поисках деталей катастрофы. Кароль присела на корточки и отклонилась назад, переводя взгляд то на маленького мальчика, то на Кендру. Она силилась понять, кто эти люди и, что более важно, чего они от нее хотят.

– Тоби, – бормотала она. – Тоби, Тоби.

Вдруг лицо Кароль осветилось радостью: видимо, всплыл подходящий образ. Джоэл испытал облегчение, и Кендра обрадовалась, что кризис миновал.

Но словно монетка из пальцев, видение ускользнуло, и лицо Кароль переменилось. Она пристально посмотрела на Тоби и выставила перед собой ладони, словно защищаясь от мальчика.

– Тоби! – резко бросила она, и теперь это имя звучало как обвинение.

– Правильно, мама. Это Тоби, – кивал Джоэл. – Ты права.

– Мне надо было спрятаться от вас! – вопила Кароль. – Я хотела спрятаться, когда услышала поезд. Кто-то мне помешал. Кто? Кто мне помешал?

– Нет, мама, не надо…

Кароль опустила голову на грудь и вцепилась руками в свои рыжие волосы.

– Хочу домой. Немедленно. Джоэл, позвони отцу. Передай, что я хочу домой. Боже, боже, боже, почему я ничего не помню, почему?

Поскольку замечать, кто из учеников класса социально-психологической поддержки испытывает трудности с адаптацией входило в обязанности мистера Истбурна, он, несмотря на эмоционально изнурительный роман с безработной актрисой, имеющей суицидальные наклонности, заметил наконец, что Джоэлу Кэмпбеллу требуется внимание. Мистер Истбурн это понял, когда один из его коллег в третий раз выудил Джоэла из укромного угла, где тот обедал, и привел к психологу на доверительную беседу, во время которой предполагалось установить, с чем у мальчика проблемы. Разумеется любой, у кого есть глаза, видел, что Джоэл держится особняком, у него нет друзей, говорит, только если к нему обращаются, да и то не всегда, на переменах пытается слиться с доской объявлений, с мебелью, с обстановкой, в которой находится. Мистеру Истбурну предстояло отыскать в душе мальчика причину подобного поведения.

Преподаватель психологии обладал одним ценным качеством, которое делало его уникальным педагогом: он знал пределы своих возможностей. Он презирал напускное дружелюбие и понимал, что попытка наскоком завоевать доверие сложного подростка обречена на провал. Поэтому мистер Истбурн рассматривал себя лишь членом педагогического сообщества, общая задача которого – оказывать посильную помощь ученикам, от развития навыков чтения до избавления от страхов.

Таким образом, вскоре после поездки к матери Джоэл оказался с глазу на глаз со странноватым англичанином, которого звали Айвен Везеролл, – белым джентльменом за пятьдесят, любящим носить охотничьи куртки с кожаными заплатками на самых разных местах и мешковатые твидовые брюки, удерживаемые высоко на талии при помощи подтяжек и ремня. У него были некрасивые зубы, но свежее дыхание, хроническая перхоть, но всегда чистые волосы. Гладко выбритый, с маникюром, наглаженный, Айвен Везеролл прекрасно помнил, что значит быть изгоем, так как прошел через дедовщину и издевательства закрытой школы. Низкий уровень либидо с тринадцати лет обрек его быть белой вороной.

У него была в высшей степени странная манера выражаться, настолько отличающаяся от всего, к чему привык Джоэл, – даже от тетиной речи, – что сначала мальчик думал, будто Айвен Везеролл над ним издевается по полной программе. Айвен употреблял такие фразы, как «Вправе ли я», «Будьте любезны», «Абсолютно верно», «Желаю здравствовать». Когда он ждал ответа, его голубые глаза за стеклами очков в металлической оправе неуклонно смотрели прямо на Джоэла. Мальчик был вынужден либо встречаться с ним взглядом, либо опускать голову. Как правило, он выбирал второе.

Их встречи происходили дважды в неделю. Первую Айвен начал с того, что церемонно поклонился.

– Айвен Везеролл к вашим услугам, – произнес он. – Сегодня вы не изволили оказаться в поле моего зрения. Тем более приятно вас видеть. Прогуляемся или вам угодно присесть?

После столь дикого вступления Джоэл не мог вымолвить ни слова, поскольку был уверен, что над ним измываются.

– В таком случае осмелюсь принять решение, – продолжал Айвен. – Поскольку дождь представляется неизбежным, предлагаю воспользоваться гостеприимством свободной аудитории. Будьте любезны пройти со мной.

И он повел Джоэла в маленькую комнату. Там он бросил свое долговязое тело на красный пластиковый стул и ногами обхватил его передние ножки.

– Насколько я понимаю, вы относительный новичок в здешних краях. Вправе ли я узнать, где вы обитаете? В каком районе?

– Иденем-истейт, – выдавил Джоэл, упорно рассматривая свои руки, теребившие пряжку ремня.

– О, там находится гигант, созданный мистером Голдфингером. Вы живете в этом сооружении?

Джоэл сообразил, что Айвен имеет в виду высотку Треллик, поэтому отрицательно мотнул головой.

– Жаль. Я сам живу в тех местах и всегда мечтал получше изучить это здание. Нахожу его несколько мрачноватым. Осмелюсь спросить, для чего нужен бетон? Придать этому дому сходство с тюрьмой нестрогого режима, только и всего. И эти бесконечные этажи, этажи… Нет, мы вправе требовать, чтобы задача жилищного строительства в послевоенном Лондоне решалась иным, более радующим глаз способом.

Джоэл отважился взглянуть на Айвена, пытаясь понять, издевается тот или нет. Айвен смотрел на мальчика, склонив голову набок. За время беседы он поменял позу и теперь сидел, откинувшись назад; стул стоял на задних ножках. Айвен дружески подмигнул Джоэлу.

– Между нами, Джоэл, – сказал он доверительным тоном, – я отношусь к тому типу людей, которых называют «английский чудак». Безобидный экземпляр, такого занятно пригласить на обед и угостить им американцев, мечтающих повидать «настоящего англичанина».

Айвен пояснил Джоэлу, что таковых сложно найти в этой части Лондона, где маленькие квартирки занимают огромные семьи алжирцев, азиатов, португальцев, греков и китайцев. Сам он обитает один («У меня даже нет волнистого попугайчика»), но ему нравится такой образ жизни, потому что оставляет много времени для различных хобби.