Если мы обратимся к главе, символично названной "Роковой вопрос", где данная тема наиболее часто – в книге – возникает, то роковым окажется не столько еврейский, сколько "русский вопрос", который, как уже говорилось, и стал главной причиной гибели Есенина.

Еврейский же вопрос поднимается Сергеем Куняевым на разном уровне: декрета об антисемитизме, государственной политики, "дела четырёх поэтов", отношений Есенина с различными писателями, возлюбленными и "подругами" поэта и т.д. Во всех случаях Куняев, на мой взгляд, корректен, объективен, в оценке событий и человеческих судеб исходит из того, что руководители страны, среди которых было много евреев-выродков, хотя и наносили главный карательный удар по имперскому, великодержавному русскому народу, досталось и остальным… И главным "антисемитом" в данной главе является не Есенин или Куняев, а Бикерман, которому принадлежат наиболее резкие высказывания по данной теме, такое, например: "Теперь еврей – во всех углах и на всех ступенях власти. Русский человек видит его и во главе первопрестольной Москвы, и во главе Невской столицы, и во главе Красной Армии … Русский человек видит теперь еврея и судьёй и палачом … Неудивительно, что русский человек, сравнивая прошлое с настоящим, утверждается в мысли, что нынешняя власть – еврейская, и что потому именно она такая осатанелая. Что она для евреев и существует, что она делает еврейское дело, в этом укрепляет его сама власть".

А вообще, господа В.Шубинский, Д.Быков, К.Азадовский и многие другие, надоели вы с искусственной проблемой антисемитизма и "еврейским вопросом"…

Параллельно с "Сергеем Есениным" Куняев вынашивал книгу о Николае Клюеве, начальные подступы к ней были сделаны более 20 лет назад. В первую тоненькую книжку критика "Огнепалый стих" (М., 1990) вошли пять статей, четыре – о Есенине, одна – о Клюеве. Книжка вышла с предисловием Вадима Кожинова тиражом в 75 тысяч экземпляров. Правда, вскоре власть захватили демократы, либералы, а ещё через время мы стали цивилизованной страной, и теперь у нас книги по критике выходят (если, конечно, выходят) тиражом в 500 экземпляров, как в США и Европе…

Клюев, человек и поэт, личность для исследователя, думаю, ещё более сложная, неподъёмная, чем Есенин. И нужно обладать недюжинным творческим мужеством и большими, разносторонними знаниями (прежде всего в области, условно говоря, старообряд- чества), чтобы взяться за эту тему. Сергей Куняев взялся…

На сегодняшний день в "Нашем современнике" опубликована часть работы "Ты, жгучий отпрыск Аввакума…", но уже вполне определённое впечатление сложилось.

Сергей Куняев учёл стратегические ошибки своих предшественников (В.Базанова, К.Азадовского и др.), о чём свидетельствует первая глава его книги. В ней подробно характеризуется старообрядчество и различные секты с опорой преимущественно на исследователей ХIХ – начала ХХ веков. Характеризуются и применительно к роду, семье, судьбе Николая Клюева. И акценты в трактовке этих вопросов Куняев расставляет иные, нежели его предшественники.

Закономерно, что в книге особое место занимает вопрос человеческих и творческих взаимоотношений Н.Клюева и А.Блока. Он рассматривается во многих исследованиях, в том числе Василия Базанова "С родного берега: о поэзии Николая Клюева" (М., 1990) и Константина Азадовского "Жизнь Николая Клюева" (С.-Пб., 2002). Сергей Куняев, следуя давней традиции, обильно цитирует первые два письма Клюева Блоку, но его комментарии принципиально отличаются от оценок того же К.Азадовского, одного из самых известных клюевоведов. Разногласия этих авторов в значительной степени определяются восприятием проблемы "Клюев и народ".

Азадовский называет поэта "страстным народолюбцем" и утверждает, что тот "возвеличивает русский народ". Куняев же не ставит под сомнение "правду" клюевского народолюбия и с позиций этой "правды" трактует отношения поэтов: "И не стал бы писать Клюев подобного письма, если бы не почувствовал в Блоке человека, радеющего за народ, не понял бы, что Блоку нужна помощь в познании духовных поисков народа". Своё восприятие данной многосоставной проблемы, отличное от видения и Сергея Куняева, и Константина Азадовского, я выразил в статье "Подземный рост души" ("Литературная Россия", 2007, № 16), поэтому скажу предельно кратко. Николай Клюев был выразителем идеалов той части народа, которая собственно народом, то есть православным народом, не являлась. Отсюда и мотив разрешения крови по совести у Клюева и Блока, и "сектантство" обоих поэтов, роднящее их с Мережковским и другими символистами, при наличии явных разногласий по иным вопросам. И если Азадовский обходит стороной эти разногласия, то Куняев акцентирует на них внимание читателя.

Он, характеризуя блоковские статьи "Реалисты" (она у Азадовского даже не упоминается), "Литературные итоги 1907 года", "Религиозные искания и народ", в частности, утверждает: "Блок не питал никаких иллюзий в отношении своих недавних друзей – Андрея Белого, Сергея Соловьёва, Эллиса, не говоря уже о Дмитрии Мережковском и Зинаиде Гиппиус. Черта была подведена, о чём он со свойственной ему предельной честностью написал 20 апреля 1907 года: "Реалисты исходят из думы, что мир огромен и что в нём цветёт лицо человека – маленького и могучего… Они считаются с первой (наивной) реальностью, с психологией и т.д. Мистики и символисты не любят этого – они плюют на "проклятые вопросы", к сожалению. Им нипочём, что столько нищих, что земля кругла. Они под крылышком собственного "я"".

Клюев для Блока, по Куняеву, – выразитель правды народной, по Азадовскому, – "эталон честности и гражданственности". И в качестве иллюстрации Азадовским приводится следующая дневниковая запись Блока: "Дважды приходил студент, собирающий подписи на воззвании о ритуальных убийствах (составленном Короленкой). Я подписал. После этого – скребёт, на душе тяжёлое (у Блока запятая стоит не после "скребёт", а после "на душе". – Ю.П.). Да, Клюев бы подписал, и я подписал – вот последнее".

Ранее Станислав Куняев уже прокомментировал этот эпизод в "Ритуальных играх": "Достали Блока. Дважды приходили. "Скребёт на душе", оглядка за помощью на Клюева… Не выдержал великий поэт давления "либерального террора" и признался сам себе в своей слабости…" ("Наш современник", 2005, № 8).

Естественно, что практически все исследователи творчества Н.Клюева обращают внимание на его внешний вид, которым начинающий поэт шокировал публику в Петербурге. В.Базанов в так называемом "ряжении" Клюева видит прежде всего манифестацию своей духовной родословной, своей связи с национальными традициями, уходящими корнями в Древнюю Русь. То есть о ряженьи как таковом в понимании одного из первых исследователей Клюева речи не может идти. Л.Киселёва в необычности поэта предлагает видеть "своеобразный культурный подвиг юродства" ("Наш современник", 2005, № 8). Стилизация – вот, с точки зрения К.Азадовского, ключ к жизни и творчеству Н.Клюева (Азадовский К. Жизнь Николая Клюева. – С.-Пб., 2002). Эту идею подхватывает и развивает К.Кедров в рецензии на книгу К.Азадовского ("Вопросы литературы", 2003, № 3).

Подобную версию применительно к Клюеву, Есенину, Клычкову, Ширяевцу одним из первых озвучил Вл. Ходасевич в письме к Александру Ширяевцу. Сие письмо, как и реакцию Сергея Есенина на него, Куняев приводит в рецензии "Чем Русь издревле дышит…" ("Наш современник", 2008, № 8). Естественно, что и сам критик высказывает свою точку зрения по данному вопросу. Процитировав Ширяевца, "Дыши всем тем, чем Русь издревле дышит…", он заключает: "Поверить подобным строчкам и её автору в начале ХХ века для многих не представлялось возможным – отсюда и толки о "стилизации" и "маскараде", не утихшие по сей день".