И ройся в женихах, как бы в сору!

Своими заграничными уловками

Тебя начнут к взаимности склонять –

Духами, золотыми блохоловками –

Тех блохоловок даром нам не нать!

На что, скажите, русской раскрасавице

На шею надевать такой позор,

Коль от рожденья бани на чурается

Маркизам заблошнившимся в укор?..

…Надменный бритт и сумрачный германец,

Спесивый лях и куртуазный галл…

Ужо мы с женихов поспустим глянец

И поглядим, какой из них удал!

***

Ликует Анталия. Нежится Ницца…

И только у нас в безрассудстве своём

Закатное небо меж туч кровянится,

И месяц серпом проступает на нём.

Есть галльское небо в изящном плюмаже

Несущихся за горизонт облаков.

Есть гуннское – цвета мерцающей сажи,

Под чьей паранджой скрыта поступь веков.

Античное небо, какому не внове

Пить воду с лица средиземных морей.

И – скифское – цвета запёкшейся крови,

Закатное небо Отчизны моей.

То царский багрец разольёт над Россией,

А то полоснёт по глазам кумачом…

О твердь спотыкаясь ногами босыми,

Не тщусь подпереть его бренным плечом.

Не льщусь удивить его пением лиры

(Пред русскою бездной достойней молчать!).

…Гляжу в него взглядом обугленно сирым,

И глаз от него не могу оторвать.

***

Москва, люблю твою сирень,

Что возле университета

Цвела в застойный майский день,

Будя в душе моей поэта.

То пятизвездие цветов

Благоуханнейшей сирени

Сулило больше, чем любовь –

Сулило сладость вдохновений.

Прилежно чту науку ту

Конца двадцатого столетья –

Сквозь смуту, морок, маяту

Цвести победным пятицветьем.

…И душу сквозь родной раздрай

Доселе озаряет светом

Тот яростно цветущий май,

Мне ставший университетом.

***

Измельчали мы, измельчали…

Мы не те, что были вначале.

Где косая сажень в плечах?

Где Перунов огонь в очах?

Где предания отчего края?

Расклевала картавая стая...

Где любовь, что веками нам снилась?

Триаршинной косой удавилась.

Алой лентою кровь утекла…

Вот такие, мой друже, дела.

***

И ты называешь всё это судьбой,

Мой город степной на полынном просторе,

Что каждое наше свиданье с тобой –

Мой новый побег от тебя, и не боле?!

Не слишком ли быстро, однако, бегу?

А вдруг ты однажды меня не догонишь.

На льду оскользнёшься, увязнешь в снегу,

Пургой захлебнёшься, бураном застонешь?

И ты называешь всё это судьбой –

Что я, позабыв повседневную прозу,

Надменно несу на свиданье с тобой

Живого дыханья крещенскую розу?

С тобою осталась навек зимовать,

Забытая мной в неуютном домишке

Стихов моих первых сестрица-тетрадь,

Что позже прославит тебя, ставши книжкой.

Зачем я тогда же её не сожгла?..

Теперь же, по улочкам снежным слоняясь,

Я б, может, гораздо счастливей была –

На радость друзьям и зоилам на зависть.

***

На куриный переступ

Да на воробиный скок,

Тьме кромешной дав отлуп,

Прибавляется денёк.

Впрочем, курица – не птица,

И не сокол – воробей…

Неумолчно вьюга злится,

Колобродит у дверей.

Хоть и ходит величаво

Зимовея за окном,

Но на смену ледоставу

Поспешает ледолом.

Скоро, словно неудачник,

Не снеся былых обид,

Лёд скукожится, заплачет,

С рёвом к Волге побежит.