Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Владимир Бондаренко МАТУШКА

Вот и не стало моей родной матушки. Как писал Николай Рубцов: "Матушка возьмёт ведро, молча принесёт воды". Его упрекали, мол, что он сам за водой сходить не мог. Но в том и волшебство любой нашей матушки, что пока мы сами о чём-то подумаем, что-то наметим, матушка уже сама и обед нам приготовит, и постель застелет, и заплату где надо поставит, ничего не говоря, никого не упрекая. Просто – по-матерински.

Вот и моя матушка, совсем юная ещё девочка, семнадцатилетняя учительница в поморском селе Малошуйка, преподавала таким же юным и непослушным недорослям в первые послевоенные годы уроки истории и литературы. До этого она уже успела добровольно прослужить почти все годы войны во фронтовом госпитале, санитаркой помогая раненым. "Какая я фронтовичка", – шутила она, хотя немцы неоднократно бомбили все фронтовые госпитали, сколько бы полотнищ с красным крестом над ними ни висело. Но кровь и пот армейский впитала от раненых на всю жизнь. В конце войны после учительских курсов поехала учительствовать. Вот там и встретила моего будущего отца. Как рассказывала позже: прилетел к нашей школе на белом коне, в полушубке, весь такой боевой, и сразу к ней – заприметил видно заранее. Где уж выдержать натиск такого героя? Сразу и под венец, а вскоре и моя старшая сестра Вера появилась...

Сказать честно, папа мой утаил поначалу от мамы, что в Малошуйке он явился в роли большого начальника по строительству железной дороги, которую они протянули в первые годы войны с Мурманки до Вологды в рекордные сроки, не совсем по доброй воле. Сначала за излишнее усердие в проведении коллективизации в родной Покровке под Харьковом – за головокружение от успехов – его, юного тогда председателя сельсовета, отправили на долгие годы в Сибирь, строить первый БАМ. Тогда на Украине был повальный голод, в промышленных центрах жили лучше, хотел вывезти в Харьков своих родителей, но не успел, родители скончались и похоронены в саду около собственного дома. Вернуться в Харьков на учебу отцу уже не дали, послали в Сибирь. Он ещё удивлялся: какая комсомольская стройка БАМ-Тында, да я по ней ещё до войны ездил, только рельсы срочно сняли для строительства под Сталинградом рокадной дороги, а так вся дорога была готова. После БАМа папу послали на Белое море и, как часто бывает, сами зэки руководили строительством своих объектов, занимали даже большие посты, и бомбу атомную, и ракеты первые, между прочим, неплохо сделали. И железные дороги по всей России проложили, до сих пор ездим.

Как тоже нередко бывало в те годы, отец мой, Григорий Дмитриевич Бондаренко, выйдя из лагеря, не стал никуда уезжать, на той же стройке и остался, вольным специалистом занимая тот же пост. Сразу после освобождения от финнов Петрозаводска его отправили туда, восстанавливать разрушенные пути, и мама естественно с ним. Вырвалась лишь на короткий период в Архангельск, утешить свою матушку Веру Ильиничну, родившую нашей родине двенадцать детей, из них восьмерых фронтовиков, шестеро из которых и остались лежать на полях сражений. Помните жестокую фразу маршала Жукова, сказанную Черчиллю: "Ничего, наши женщины ещё наро- жают". Можно поразиться этой фразе, а можно заметить два разных подхода к войне и сбережению народа. Французы предпочли сберечь свою нацию, без боя сдали Париж, всю Францию, и даже поражались героизму русских добровольцев из эмигрантов в рядах французской армии, мол, чего вам ещё надо... Так пол-Европы Гитлер и взял без боя, от Польши до Норвегии.

И был другой, жестокий русский подход – умираем, но не сдаёмся. Конечно, можно было сдать и Ленинград, и Сталинград, мол, где-нибудь в Сибири уцелеем. Но тогда, думаю, Гитлер и его наследники и поныне правили бы всем миром. А уж что было бы с евреями, пусть они сами подумают.

Я так много уделяю времени войне, потому что она сформировала мамин характер. Да и любимый её брат Проня, одногодок, с кем вместе играли всё детство, геройски погиб в самом конце войны под озером Балатон.

Это была мамина отдушина – хранить и собирать память о Проне, первом десантнике, ставшем героем Советского Союза, навечно занесённом в книгу памяти своей десантной части, находившейся в советские годы в Кировабаде. Она ездила в Венгрию на могилу, на поле сражения, ездила в Азербайджан в Пронину десантную часть, собиралась поехать в рейс по всему миру, куда её неоднократно приглашали, на теплоходе "Прокопий Галушин", названном так в честь её брата. Когда в очередной юбилей Ленина вдруг в Архангельске надумали переименовать Дворец пионеров имени Галушина в дворец пионеров имени Ленина, мама не побоялась написать письмо в Кремль. К нам приходили из обкома партии, отчитывали за дерзость. И на самом деле, этих ленинских дворцов на Руси многие тысячи, а тут был один имени местного героя, и тот попытались переименовать. Уже больной старухой взбунтовалась она, когда одну из главных улиц Архангельска имени Прокопия Галушина в годы перестройки по просьбе влиятельного азербайджанского землячества вздумали переименовать у нас, на русском севере, в улицу Гейдара Алиева, после его смерти. К счастью, вмешались с нашей помощью местные депутаты, переименование притормозили, испугались новой северной Кондопоги. Хотя при чём здесь азербайджанцы, они знать не знают Галушина, обратились к властям, но чего стоят наши русские продажные власти?

Вот мама так и воевала всю жизнь и за детей, устраивая нас, не отличавшихся крепким здоровьем, в больницы и санатории, и за больного папу, после двух инфарктов отлеживающегося дома, забытого всеми властями, отдавшего все немалые силы свои любимой стране, после железных дорог перешедшего на не менее трудное лесное хозяйство. Может быть в том, что в Карелии после русских больше всего украинцев и белорусов, поднимавших леспромхозы, прежде всего папина заслуга. А финнов насчитали только двух: Финкельштейна и фининспектора, потом оказалось, что это одно и то же лицо. Конечно же, Карелия – это древнейшая русская земля, ещё Обонежской пятиной входившая в Господин Великий Новгород. А мама с её поморским древним родом, служившая во фронтовых госпиталях Карельского фронта, затем проработавшая более сорока лет в Карельском филиале Академии Наук СССР, составившая водный регистр всей Карелии, вручную рисовавшая тушью на кальке все изгибы северных рек, родившая и воспитавшая троих детей, пятерых внуков и девять правнуков, заслуживает самой доброй памяти на древней олонецкой земле.

Мамочка наша и ослепла от своей многочасовой ежедневной работы над картами Карелии. Те, кто нынче сплавляется по её рекам, бродит по туристическим тропам, помните об этом.

Родила троих и, по сути, никогда не отдыхала, не до того было. Я, может быть, поэтому и не понимаю иных жён своих друзей, боящихся слова работа. Мол, мы детьми заняты. Так и мама ими была занята. И неплохие выросли: одна – поэтесса, драматург, доктор наук Елена Сойни, вторая – долгие годы один из руководителей Карельской Публичной библиотеки, да и я вроде не бомжатничаю.

А внуки раскинулись, как стихах довоенных романтиков-ифлийцев: "Пусть от Японии до Англии сияет родина моя". В Японии работает в биохимическом центре мамина внучка Ирина, в Киеве – инженером-физиком внук Дмитрий, там же в основном работает и внук Олег, руководя русско-украинским информационным центром, а в Англии в Ольстерском университете преподаёт юным кельтам древнекельтский язык внук Григорий, ведущий кельтолог России.

1
{"b":"131059","o":1}