Бюрократизм имеет заслуги перед революцией: она склеила расползавшиеся части народа, пронизала их волей к порядку и приучила к однообразному пониманию обычных вещей...

Что нам дают вместо бюрократии? Нам дают — доверие вместо документального порядка, то есть дают хищничество, ахинею и поэзию.

Нет! Нам нужно, чтобы человек стал святым и нравственным, потому что иначе ему деться некуда. Всюду должен быть документ и надлежащий общий порядок.

Бумага лишь символ жизни, но она и тень истины, а не хамская выдумка чиновника.

Бумага, изложенная по существу и надлежаще оформленная, есть продукт высочайшей цивилизации. Она предучитывает порочную породу людей и фиксирует их действия в интересах общества.

Более того, бумага приучает людей к социальной нравственности, ибо ничто не может быть скрыто от канцелярии".

Вдумайтесь в эту поистине гениальную теоретическую демагогию, которая намного превысит все суммарные, тоже демагогические разглагольствования того же "блистательного" Остапа Бендера или словоизлияния зощенковских говорунов из "Голубой книги", и вы всеми фибрами души почувствуете огромную разницу между подлинной сатирой и весёлым зубоскальством.

Но Иван Федотович Шмаков не только, так сказать, теоретик от бюрократов-чиновников. Он еще и прекрасный практик. Вспомним, что первыми его делами при "врастании в губернские" были: резолюция о превращении посёлка Гора-Горушка, что "жил тихим хищничеством с железной дороги", в вольное поселение "по принципу немецкого города Гамбурга" с изъятием у жителей неиспользованных ими земель и с передачей последних "в трудовое пользование", и попытка реорганизовать свой подотдел, сократив его штат в восемь раз или "на тридцать семь единиц", — тут чувствуется размах очень вдумчивого и рачительного администратора, жаль, правда, что его практические деяния не получают поддержки.

Однако именно эта практическая административная жилка и позволила произнести Шмакову импровизированный искромётный монолог на юбилейном вечере начальника учреждения Бормотова, монолог как бы выбивающийся из общей теории автора "Записок государственного человека".

"— Кто мы такие? Мы за-ме-сти-те-ли пролетариев! Стало быть, к примеру, я есть заместитель революционера и хозяина! Чувствуете мудрость? Всё замещено! Всё стало подложным! Всё ненастоящее, а суррогат! Были сливки, а стал маргарин: вкусен, а не питателен! Чувствуете, граждане?.. Поэтому-то так называемый, всеми злоумышленниками и глупцами поносимый бюрократ есть как раз зодчий грядущего членораздельного социалистического мира".

"Членораздельный социалистический мир" н

ынче приказал долго жить. В России опять "строится" нечто нечленораздельное. Но посмотрите, как животрепещуще звучат шмаковские слова о том, что всё настоящее заменено суррогатом, а панегирик в адрес бюрократии как о зодчем грядущего, как о силе, сумевшей склеить "расползавшиеся части" (это уже не революция, а как раз бюрократия) общества и навести в нём более или менее сносный порядок или хотя бы видимость его — разве это не торжество шмаковских идей?..

Иван Федотович Шмаков мечтал об обществе, в котором "деловая официальная бумага проела и проконтролировала людей настолько, что, будучи по существу порочными, они стали нравственными".

Разве мы теперь живём не в таком обществе? Разве канцелярская бумажка не символизирует нынче" стабильность" ("надлежащий общий порядок" и "однообразное понимание обычных вещей"), разве она не управляет действиями людей на всех уровнях жизни? Попросите-ка предпринять что-либо без этого самого "апостола" документального порядка, и вас неминуемо сомнут, сотрут в порошок. Остается только недоумевать: почему это воплощённые в жизнь шмаковские идеи не получают открытой поддержки со стороны правящего режима (имею в виду опять же этакое "безразличие" к платоновской сатире)? Впрочем, недоумение наше можно объяснить еще и таким фактором.

Торжество шмаковской концепции стало, можно сказать, необратимой сущностью нашего бытия, но она, эта концепция, не смогла бы победить и утвердиться, если бы не было Бормотовых — этих "государственных" мужей, что сумели прихватизировать полтора десятилетия назад рычаги управления страной. Вспомним, что и платоновский Степан Ермилович Бормотов — этот "носитель неуклонного государственного взора" — выдвинулся в управленческие вожди отнюдь не за революционные заслуги. Это чиновник-наймит или как бы сегодня сказали менеджер-временщик, готовый служить кому угодно и какому угодно режиму. И в отличие от Шмакова, Бормотов совсем не выделяется административным усердием и порядочностью. Напротив, на замечание Шмакова о творящейся в бормотовском учреждении почтовой волоките Бормотов замечает: "А как же в Вавилоне акведуки строили? Хорошо ведь строили? — Хорошо! Прочно! А почта ведь там раз в полгода отправлялась, и не чаще!.."

И само собой разумеется, что "Шмаков сразу утих от такого резона Бормотова и недоуменно вышел".

Да, демагогия Бормотова совсем из другого теста, нежели "научно-административный" подход к "достоинствам" бюрократии Шмакова. Ведь Бормотовы созданы, чтобы лавировать, а не теоретизировать. И, лавируя, управлять... отраслью, областью и страной, если хотите. ("Ещё давно Бормотов сказал, что в мире не только всё течет, но и всё останавливается. И тогда, быть может, вновь зазвонят колокола. Бормотов, как считающий себя советским человеком, да и другие не желали, конечно, звона колоколов, но для порядка и внушения массам единого идеологического начала и колокола не плохи. А звон в государственной глуши, несомненно, хорош, хотя бы с поэтической точки зрения, ибо в хорошем государстве и поэзия лежит на предназначенном ей месте, а не поёт бесполезные песни.") Потому-то для людей типа Бормотова почти не существует никакой разницы между губкомом и епархией, между профсоюзом и ремесленной управой. Они ждут своего часа, когда "всё останавливается"), и совершенно без особых усилий вписываются в "руководящую элиту", для которой "история текла над... их головами", когда всё становится подложным и суррогатным, но и в этом суррогате они могут узреть массу достоинств, а в оболванивании и ограблении народа сыскать необходимый "государственный резон".

А Шмаковы, к несчастью, и нынче, будучи субъктивно честными людьми, теоретически обосновывают закономерность притязаний Бормотовых на власть. И пока будет существовать и процветать симбиоз Шмаковых и Бормотовых, торжество шмаковщины как особой формы организации общества, вернее, особой формы управления этим обществом, останется непоколебимой...

Андрею же Платонову, гениально запечатлевшему это "бессмертное" явление, увы, никогда не заполучить благосклонности властьпредержащих и их прислужников, потому как... "кто сам плут, тот другим не верит".