Чехов не мог не отдавать себе отчета в том, сколь невыгодно подобное соседство, под какой исполинской тенью находится все пространство русской литературы. Но и в этом он обнаруживает несравненную деликатность, выдержку и, я бы сказал, мужество, позволившее сохранить верность собственному взгляду на положение вещей. А взгляд этот нередко шел вразрез с толстовским.

Принято считать, что наиболее зримо полемика проявилась в чеховской повести "Моя жизнь". Главный герой повести Полознев, отпрыск дворянского рода, увлекается толстовским учением о непротивлении злу, об опрощении, пытается добыть себе пропитание физическим трудом и уходит из дому. Отец Полознева, ставший после отмены крепостного права коррумпированным чиновником, преследует сына, всячески отравляя ему и без того тяжкое существование. Среди подобного существования все в жизни Полознева превращается постепенно в какой-то горестный фарс, включая следование толстовской теории.

Толстой, тем не менее, отозвался о повести снисходительно, даже радушно. На первый взгляд, такая оценка объясняется благородством Толстого, готовностью следовать собственной теории и простить довольно-таки язвительную полемику в свой адрес. Гипотеза могла бы быть правдоподобной, но ведь повесть "Моя жизнь", внешне блестящая, в основе своей ущербна. Червоточина присутствует в самой сердцевине ее: Чехову не удался главный герой, в качестве которого он опрометчиво избрал потомственного аристократа, во многом похожего, кстати сказать, на князя Нехлюдова. Но сущность натуры, подобной нехлюдовской, недоступна Чехову.

"Я скакал в город и привозил Маше книги, газеты, конфеты, цветы, — рассказывает в одной из глав Полознев, — по целым часам бродил по шею в холодной воде под дождем, чтобы поймать налима и разнообразить наш стол: я униженно просил мужиков не шуметь, поил их водкой, подкупал, давал им разные обещания".

Жалобы эти выдают Полознева с головой: в нем отсутствует одна из главных черт аристократической натуры — умение повелевать и умение повиноваться. От разночинца Чехова и в целом ускользает тот факт, что само по себе толстовское учение о непротивлении злу силой и опрощении есть порождение аристократического сознания… Снисходительная оценка Толстого — притом, что он бывал крайне строг в оценках произведений куда более совершенных, — могла быть вызвана удовлетворением от проигранного Чеховым сражения на территории заведомо ему малознамой.

В рассказах "Новая дача" и "Мужики", напротив, невозможно отыскать и тени художественной ущербности. По поводу "Мужиков" литературоведы приводят высказывание У.С. Моэма, где он приравнивает повесть по безукоризненной композиции к "Мадам Бовари" Флобера, и эта оценка не кажется преувеличенной.

Сюжет прост.

Когда-то выходец из семьи крепостных, Николай Чигильдеев, уехал в Москву, устроился коридорным в дорогой гостинице, потом дослужился до старшего официанта, словом, "вышел в люди". В сорок лет у Николая пошатнулось здоровье, из гостиницы его мгновенно уволили. С женой и ребенком, болезненной девочкой лет десяти, он вернулся в родительский дом, где помимо родителей живут еще братья Николая со своими семьями. Возможно, сам Флобер не справился бы столь безукоризненно с изображением такого множества человеческих типов, если учесть, какую тесную жизненную и текстовую дистанцию отмерил себе автор жанром маленькой повести. А ведь Чехов еще блестяще воссоздает и тяжкий быт, и гнетущую моральную атмосферу, которая царит в доме. Новую невестку воспринимают как "барыню", Николаю не могут простить "блестящего прошлого", завидуют и упрекают в холуйстве, придираются даже к маленькой девочке за любые провинности, реальные и надуманные. А уж о том, что попрекают куском хлеба, и говорить нечего.

Больше всех страдает Ольга, жена Николая, вышедшая из каких-то владимирских сел, но привыкшая за долгие годы в Москве к относительно вежливому обращению.

"То, что происходило в деревне, казалось ей отвратительным, и мучило ее. На Илью пили, на Успенье пили, на Воздвижение пили. На Покров в Жукове был приходской праздник, и мужики по этому случаю пили три дня; пропили 50 рублей общественных денег и потом еще со всех дворов собирали на водку. В первый день у Чигильдеевых зарезали барана и ели по утрам, в обед и вечером, ели помногу, и потом еще ночью дети вставали, чтобы поесть. Кирьян (один из братьев Николая ) все три дня был страшно пьян, пропил все, даже шапку и сапоги, и так бил Марью, что ее отливали водой. А потом всем было стыдно и тошно".

"Смерти боялись только богатые мужики, которые чем больше богатели, тем меньше верили в Бога и в спасение души, и лишь из страха перед концом земным, на всякий случай, ставили свечи и слушали молебны. Мужики же победнее не боялись смерти. Старику и бабке говорили прямо в глаза, что они зажились, что им умирать пора, и они ничего. Не стеснялись говорить в присутствии Николая Фекле, что когда Николай умрет, то ее мужу Денису, выйдет льгота — вернут со службы домой. А Марья не только не боялась смерти, но даже плакала, что она так долго не приходит, и бывала рада, когда у нее умирали дети".

Рассказ "Новая дача" изображает уже не отдельную семью, а целую общину того села, где высокопоставленный чиновник построил дачу, и его просвещенная супруга взялась строить с благотворительными целями школу для крестьянских детей. Деревенские стали напрочь отказываться от строительства школы, побоялись, что в итоге их самих заставят раскошеливаться. Доверительного отношения не возникало, напротив, росло взаимное отчуждение. Мало-помалу крестьяне, чувствуя вежливость новых "господ" и принимая ее за слабость, стали вредить им: травить их угодья, рубить лес и пр.

Может быть, у Чехова искаженное восприятие деревенской жизни? Едва ли. Если вернуться к повести "Моя жизнь", то вот свидетельство о городских нравах.

"Во всем городе я не знал ни одного честного человека, — рассказывает Полознев. — Мой отец брал взятки и воображал, что это дают ему из уважения к его душевным качествам, гимназисты, чтобы переходить из класса в класс, поступали на хлеба к своим учителям, и эти брали с них большие деньги; жена воинского начальника во время набора брала с рекрутов и даже позволяла угощать себя и раз в церкви никак не могла подняться с колен, так как была пьяна, во время набора брали врачи, и городовой врач и ветеринар обложил и налогом мясные лавки и трактиры…" Впрочем, довольно, это только малая часть перечислений.

О "Мужиках" и о "Новой даче" Лев Толстой отозвался крайне негативно, не принимая во внимание их безукоризненное художественное исполнение. Не думаю, чтобы Толстым двигала зависть. Тональность высказываний позволяет заключить, что не понравилось ему прежде всего содержание. И, опять же, едва ли в силу того, что идея "опрощения" и сближения с народом изображена здесь несостоятельной. Скорее всего, Толстой был уязвлен в чеховских произведениях изображением народа, того "простого народа", который он так обожествлял и приписывал ему исключительные благодетели.

Чехов благодетелей не отрицает. Но не скрывает и пороков, объективный и — что уж греха таить — пугающий их размах. Не исключено, в Толстом заговорило оскорбленное чувство принадлежности к сословию, веками державшему этот самый народ в рабстве и после освобождения бросившему его на полпути без всякой ответственности.