Процессия выстроилась, и лафет с гробом, прикрепленный к бронетранспортеру, медленно двинулся через площадь. Путь пролегал через Васильевский спуск, Каменный Мост, Новокузнецкую, Садовое кольцо — к Павелецкому вокзалу, где уже стоял под парами мемориальный паровоз, тот самый, что в далекий январь 24-го привез из Горок бездыханное тело вождя. Теперь, соединяя цепь времен, тот же паровоз должен был доставить вождя в Архангельскую область, на космодром Плесецкий.

Триумфальное шествие двигалось по Москве, вовлекая в себя воодушевленных жителей. Машины ГАИ, расплескивая по фасадам оранжево-голубые сполохи, прокладывали путь лафету. Встречные автомобили, провожая Ленина в космическое странствие, гудели сиренами. Из банков, министерств, муниципальных учреждений высыпали чиновники и клерки и восторженно махали. Из игорных домов, ночных клубов и казино выбегали завсегдатаи, прервав азартные услады, и бежали за лафетом, благоговейно взирая на желтоватое недвижное лицо, понимая, что видят его в последний раз. Приезжие иностранцы и гости столицы старались поближе протиснуться к процессии, неустанно мерцали фотовспышками. Среди толпы можно было разглядеть представителей всех партий, всех общественных движений, правозащитников, артистов театра "Современник", режиссеров Олега Табакова и Марка Захарова, сенатора Маргелова, феминистку Машу Арбатову и ветерана "альфы" Гончарова. Было много азербайджанцев с вещевых и продуктовых рынков, желавших положить голландские цветы и шашлыки на железный лафет. Чеченские террористы, забыв об осторожности и отложив проведение теракта, снимали папахи. Продавцы и покупатели супермаркетов РАМСТОРа, ИКЕИ, МЕТРО отвлекались от оптовых и розничных распродаж, оставляли на время храмы торговли, чтобы отдать дань уважения отцу русской революции. На краю тротуаров, скрестив стройные ноги, стояли девушки, приехавшие специально из Химок, чтобы проститься с "прадедушкой Лениным". Звучали выступления звезд эстрады, которые, отказываясь от гонораров, подымались на помосты, сооруженные по пути следования. Престарелый, но все еще держащийся на ногах Лещенко исполнял шлягер семидесятых годов: "И Ленин такой молодой, и новый октябрь впереди...". Кобзон, рыдая от воспоминаний, разевал огромный, десятилетиями незакрывающийся зев: "Ленин всегда живой...". Молоденькая самочка из телепередачи "Поющее мясо" исполняла милую песенку: "Хочу такого, как Ленин". Тысячи корреспондентов бежали перед процессией и следом за ней, выставляли фотокамеры, диктофоны, телеобъективы, мохнатые набалдашники, надеясь, что вдруг случится чудо, и они услышат от Ленина какой-нибудь краткий тезис. Крупнейшие телекомпании мира, включая Си-Эн-Эн, вели прямой репортаж из Москвы, и весь мир мог видеть лицо мирового вождя, на котором застыла печальная, всепрощающая улыбка человека, летящего к звездам. При въезде на Садовое кольцо мерцала красно-золотой этикеткой огромная рекламная бутыль нового пива "Ленин".

Внезапно из толпы на проезжую часть выскочил человек. Немолодой, щуплый, в поношенном пальто, в очках, с пепельной, черно-седой головой. Воздел руки, загораживая путь транспортеру:

— Люди!.. Остановитесь!.. Это обман!.. Дышлов лжет!.. Отбирает у нас Ленина!.. Вас обманули, люди!.. Руки прочь от Ленина!.. — его глаза сквозь окуляры тоскливо блестели. Обращался к толпе, к водителю "бэтээра", к представителям партий и общественных организаций: — Дышлов предатель!.. Он хуже Каплан!.. Люди, не дайте себя обмануть!..

Но толпа недовольно шумела, не желала слушать. Женщины кидали на лафет конфетти. Молодежь пускала петарды. Шнур, солист группы "Ленинград", весело и талантливо матерился. Марк Захаров отвернул гордое античное лицо. Дышлов, слыша обвинения в свой адрес, презрительно улыбался, приглашая людей не обращать внимания на выходку пожилого, невменяемого человека, в котором он узнал писателя Бушина, всегда укорявшего его в оппортунизме.

Бородатый человек видел, что на него не обращают внимания. Опьяненная толпа, захваченная ликованием, не желала внимать голосу правды. Как во все века, предпочитала быть обманутой. В его измученном сердце фронтовика и пламенного публициста взывала огромная страшная истина, жгла нестерпимая боль. Ленин был беззащитен перед обманутыми, желающими увеселений людьми. Коммунистические идеалы были безжалостно попраны предателями народа и партии. Голос писателя был слаб, заглушаем музыкой, воплями толпы, истошным ревом Кобзона. И желая привлечь обезумевший народ, раскрыть ему страшную правду, он прибег к последнему средству. Выхватил из кармана бутыль с бензином, неловко облил себя с ног до головы, чиркнул спичкой и поджег. Живой факел метался на мостовой перед лафетом. Из огня высовывались руки, несся крик:

— Люди, очнитесь!.. Не отдавайте Ленина!..

Появились пожарные в касках. Направили на самосожженца металлический раструб, из которого повалила густая пена. Писатель, наполовину сгоревший, упал, погребенный в пышных хлопьях, слово в сбитых сливках. Обгорелое тело унесли, путь очистился, процессия устремилась к Павелецкому вокзалу.

Увитый венками паровоз с платформой принял драгоценный груз. Взревел на прощанье, и, окутанный паром, работая масляным шатуном и начищенным кривошипом, тронулся в дорогу. Кочегар, чудом сохранивший после реформы ЖКХ навыки обращения с котлами, подбрасывал уголек в топку.

По пути следования на узловых станциях к поезду выходили депутации — купечество с хлебами, духовенство с молебнами, градоначальники с земством. Желали засвидетельствовать почтение, оказать высшие знаки внимания. Из окрестных сел являлись ходоки, клали на платформу челобитные с жалобами на злоупотребления, с предложениями об улучшении основ, о создании приютов и ремонте дорог. Всех выслушивали, всем воздавалось по их званию и усердию.

В предзимних ночных полях не было видно ни зги. В опустевших деревнях давно, стараниями Чубайса, погасли "лампочки Ильича". Лишь кое-где тускло розовели окна, затянутые бычьим пузырем, за которыми теплилась лучина, и девушка сучила пряжу, напевая о своей горькой доле. Зато в огромном количестве на насыпь выходили из лесов голодные волки. Их изумрудные злые глаза воспринимались машинистом, как зеленый огонь светофора, и паровоз мчался на север сквозь великую русскую мглу, осыпая заснеженные перелески красными искрами…

Тургенева, по сложившейся традиции, принято считать гениальным рассказчиком, тонким повествователем и, немного в меньшей степени, выдающимся романистом. В первую же очередь Тургенев, разумеется, — поэт. И не потому вовсе, что написал ряд стихотворений (рифмованных и в прозе), а по общему пафосу своего творчества. Однако за признанным пластическим мастерством творца "Записок охотника" и "Отцов и детей", по обыкновению остаётся неоценённым в должной мере наследие Тургенева-критика, Тургенева — исследователя и толкователя основных культурно-исторических типов человечества (наметившего некоторые из них задолго до Н. Я. Данилевского и уж тем более О. Шпенглера). Об этом — не мешало бы поподробнее…

ТОРЖЕСТВО БОГООСТАВЛЕННОСТИ Известно, что Тургенев был западником (в XIX-м веке это отнюдь не всегда означало быть русофобом, в отличие от ХХ-го и XXI-го). Поэтому нет ничего удивительного в том, что именно западная культура, известная писателю до тонкостей и воспринятая им в качестве общечеловеческой, послужила Тургеневу основным материалом для размышлений, как он считал, о человеке вообще. Впрочем, сегодня (особенно на фоне всё более очевидного конфликта цивилизаций) можно уже совершенно отчётливо увидеть, что речь у него ведётся всё-таки о специфически западном человеке.