В Москве, естественно, всегда "выбирали" то, что "выбирали". И, так же естественно, в Новосибирске за мертворождёнными "Молодым Давидом", "Риголетто", "Жизнью с идиотом" следовала грандиознейшая "Аида", настолько извращённая всё теми же Детьми лейтенанта Шмидта, что в антракте, уже не тёмные провинциалы, а и наглядевшаяся вдоволь и всякого столичная публика из Кремлёвского дворца буквально валом валила через ворота Кутафьей башни.

Может быть, кого-то теперь заинтересует — чего ж тогда стоила (в прямом и переносном смысле) в свете слов Соколова "национальная" премия "Маска" за сие, опять же, совершенно безумное по затратам и изначально никому не нужное уродство, в котором, как выразилась Архипова, "Аида в телогрейке душу не греет"? Думается, замгенпрокурора России Колесников, "давно и внимательно следящий" за Швыдким, рано или поздно нам всем всё доложит, причём с совершенно нескрываемым удовольствием.

***

Вот малый пруд. Чтоб жизнь его постичь,

Я притаился на большом стволе

Березы, рухнувшей недавно,

Среди ее еще живой листвы...

А гладь пруда, в которой отражались —

В коричневом — белесые просторы,

Заколебалась от жучков и мошек,

От падающих с тополя сережек.

И вновь защелкал ранний соловей,

Синички запиликали. А в поле

От луга ввысь по яростной спирали,

Как штопор, ввинчивался жаворонок.

А молодую зелень белостволья

От нежных крон до изумруд-травы

Облило теплым золотом светило,

Как будто озарило нас улыбкой.

Чудес немало я успел увидеть:

Как ежик прибежал к воде напиться,

Как поднимался воздуха хлебнуть

Мудрец-тритон из глубины пруда.

Я стал природой. Тихой, неприметной,

Как ствол березы в стороны торчащий.

И шмель сердитый сел на авторучку,

Как на ромашку желтую садился.

И по моим коленям — я нарушил

Привычную для муравья дорогу —

Опять неторопливо заскользили

Трудолюбивцы чередою.

Вот малый пруд. Я не сумел постичь

Его размеренной и любопытной жизни.

Но к ней сумел немного приглядеться

И на увиденное сердцем поумнеть.

ПАМЯТЬ ВОЙНЫ

Михаилу Алексееву

Быть может, ради озорства

Иль от избытка сил своих

Парнишка топором отцовским

Ствол груши старой подкосил.

И встал в невольном удивленье,

Когда отец, отняв топор,

Рассек грудь дерева, волнуясь,

И что-то ржавое извлек.

И было невдомек парнишке,

Зачем он, от слезы слепой,

То долго взвешивал осколок,

То примерял к своей груди.

ДЕНЬ ПОБЕДЫ В ДЕРЕВНЕ

В деревне День Победы совпадает

С работами весенними на поле,

И потому дядь-Ваня в пять утра

Могучее семейство поднимает.

Еще кулик кричит за дальним прудом,

Но жаворонок в темно-синем небе,

Захлебываясь песней от восторга,

Как истинный поэт, природу славит.

Под эту песню ладные мужчины

Работают ритмично и добротно.

Под эту песню женщины готовят

Все, что украсит доброе застолье.

Потом вода холодная остудит

Разгоряченное работой тело,

Потом семейство дружное окружит

Под сень листвы укрытые столы.

И дядя Ваня встанет. И осмотрит

Братьев, детей и внуков,

Улыбнется,

Поднимет свой бокал и погрустнеет,

Прогонит грусть

И выпьет за Победу.

А внуки ненароком задевают

Его пиджак на стуле. И медали

Так хорошо звенят...

А день к закату

Стремит свой шаг.

И веет тишиной.