Ему всё больше открывался замысел, в который его поместили. Этот утренний бой был задуман заранее, с ожидаемым числом потерь, по числу которых были изготовлены и доставлены на заставу ящики. Где-то, в другом месте заставы, находились два кумачовых гроба, куда сейчас помещали убитых Студеникина и Лаптий, заранее обреченных. Эту обреченность странно угадал Коробейников, выбрав их для знакомства. Операция, куда его включили, приравнивала его к этим убитым китайцам, — к худенькому юноше с мучительной белозубой улыбкой, у которого крупноколиберная пуля оторвала кисть руки. К нахмуренному, скуластому толстячку, прижавшему к груди растопыренную ладонь, под которой чуть сочилась рана. Их всех накрывали крышками, забивали гвоздями. Измученные солдаты тащили ящики в траншею, ставили один подле другого. Длинные, белые, как кочерыжки, короба заполняли дно траншеи.
Коробейников подумал, что в замысле, при исполнении которого утром были убиты двадцать пять человек, и к месту стычки с обеих сторон границы стягиваются войска, и по рокадам пылят танковые колонны, и на приграничные аэродромы приземляются штурмовики, и дипломатические ведомства обмениваются злобными протестами, — в этом замысле было важно все, в том числе положение камня, обрамляющего дорожку, по которой завтра пройдет могущественный генерал из Москвы…
Присел, чувствуя шелковистую прохладу песка, тонкий запах потревоженной былинки. Смотрел на великолепие огромных пылающих звезд, окруживших сопку белым блеском. Его не покидало возбуждение, не оставляло предчувствие, ожидание чего-то, что влекло к этой темной горе. Окруженная звездными вспышками, гора управляла движением звезд. Касаясь темного склона, они начинали волноваться, трепетать. Переливались розовым, золотым, зеленым, погружались в гору. Небо медленно вращалось вокруг острой вершины, словно сквозь сопку проходила ось мира, — сквозь мелкий, выскобленный на вершине окоп, где земля была истоптана и исстреляна, валялись бинты, мятые гильзы, испачканные кровью камни. Там, на вершине, находились высшие ценности мирозданья, вокруг которых вращался небесный свод. За обладание этими ценностями шло соперничество двух народов, битва двух великих империй. Чтобы овладеть священным "Ключом Вселенной", на сопку ночью прокрался китайский отряд, завладел "Осью мира", оккупировал сакральное место. Русский отряд пограничников выбил их из окопа, вернул "Ключ" обратно, отстоял "Ось мира". В этой сакральной схватке погибли Студеникин и Лаптий, пали двадцать два китайских солдата. Битва еще не окончена. Новый отряд китайцев готовит бросок. Русские автоматчики полны решимости отразить атаку.
Ему открылся священный смысл операции. Не политика, не идеология, не хитроумная интрига разведки составляли ее суть. Борьба за "Ось Мира", владычество во Вселенной, обладание "Ключом мироздания".
Догадка поразила его. Он видел, как скрываются звезды за одним черным склоном, появлются над другим. Их приближение к мировой оси отмечалось колебаниями, многоцветными огнями, в которые превращались белые звезды, будто совершалось преображение мира. Гора, у подножья которой он находился, была священной. Не отмеченная на атласах, она значилась в древних манускриптах китайцев, в ламаистских хрониках, в загадочных криптограммах Тибета. К ней стремились сквозь Джунгарские ворота завоеватели и пророки. Хотели припасть к ее подножью великие мудрецы и дервиши. Теперь он, Коробейников, припадал к ее священным камням. Это она влекла его к себе с самого детства, мерещилась во снах, томила предчувствиями. Вся его судьба, весь жизненный путь были неуклонным приближеним к священной горе.
Он восторженно смотрел на вершину. Ему казалось, из горы восходит прозрачный мерцающий столп, возносится в бесконечность, переливается легчайшими радугами, дышит туманными спектрами. "Ось мира" обнаружила себя взору в ночных азиатских предгорьях, которые днем мертвы и бесцветны, а ночью усыпаны алмазами, обрызганы драгоценной росой, являют восхищенным глазам таинственную "Ось мироздания".
Он ждал, что с минуты на минуту начнется атака. Отряд китайцев пересек контрольно-следовую полосу, в мягкой матерчатой обуви бесшумно приближается к сопке; обмотаны тканью пулеметы; на мягких шапках чуть краснеют звезды. Сейчас ночь разорвут грохочущие рыжие трассы, взрывы гранат, свисты пуль. Китайцы и русские сразятся за обладание сопкой, обагрят священное место кровью, и он, Коробейников, примет в бою участие, сложит голову, как было предсказано древним буддийским монахом, нарисовавшим на шелковой странице его, Коробейникова, лик.
Атаки не было. Волнение не оставляло его, будто сам воздух, насыщенный прозрачными радугами, обладал волшебной возбуждающей силой. Она переполняла его, делала благодатным. Он был исполнен святости, гора сообщала ему свои чудодейственные свойства. Он делился благодатью со своими любимыми, близкими, находившимися в отдалении от этой горы, соединенными с ним тончайшими световодами. По этим прозрачным стеклянным нитям он передавал им струйки светящегося воздуха, лучистую энергию благодати. Матери, свернувшейся на кушеточке под бабушкиными шелковыми маками. Валентине, чьи лицо и ночная рубаха слабо светятся в спальне. Детям, что застыли в летящих позах, как маленькие ангелы. Отцу Льву, горько вздыхающему во сне в своей тесной келейке. Художнику Коку, обморочно грезящему среди стонов и всхлипов психиатричесой палаты. Елене, окруженной сумрачными зеркалами, слушающей сквозь сон, как стучит и бьется ребенок.
Вершина туманилась, разноцветно светилась, словно души убитых солдат не покидали ее, но не сражались, не испепеляли друг друга, а обнимались, братались.
Он чувствовал на священной горе присутствие Бога, его живое молчание, устремленное на него внимание, могучее, исходящее в мир благоговение. Душа тянулась навстречу этой чудодейственной, охватывающей Вселенную благодати. У священной горы ему открылась чудесная возможность говорить с Богом, быть им услышанным. Он молился, обращая лицо к бесчисленным разноцветным вспышкам.
"Боже, ты великий, могучий, единственный... Ты благодатный, ведающий все концы и начала, все события, случившиеся и готовые случиться... Ты постоянно со мной, не оставляешь меня, напутствуешь, сберегаешь... Господи, возьми меня живым на небо... Сейчас, сию минуту, у этой священной горы... Я выполнил все твои наставления, все заветы... Вкусил любовь, испытал утраты, пережил чудо творчества, насладился природой, изведал вероломство, совершил грехи, очистился покаянием... Открыл таящийся в мире смысл... Этот смысл в том, что Ты есть, Господи... Ты одна во всем истина, и других не надо... Все мои приобретенные знания, весь опыт заключаются в том, что Ты есть... Зачем мне дольше оставаться на земле, где будут одни повторения, одни подтверждения открытой мной, непреложной истины — того, что Ты есть... Я шел к этой священной горе, чтобы Ты услышал меня, взял живым на небо, не дожидаясь моей смерти..."
Молитва страстно уходила ввысь, вливалась в прозрачный небесный столп, в котором переливались прозрачные невесомые спектры, распускались в небесах бесчисленными соцветиями. Он верил, что молитва достигнет Бога. Сейчас растворятся небеса, сверкающая рука отодвинет небесный занавес, и оттуда прянет к нему колесница с огненными колесами и алмазными спицами. Он встанет на нее и помчится по небу, распуская лучи, разбрасывая брызги света, оставляя после себя немеркнущее, во всё небо павлинье перо. Он ждал, душа его напряглась в ожидании чуда. Но чуда не было. Бесшумно мерцали звезды, и одна, не выдержав напряжения его молитвы, сорвалась и сгорела, прочертив тихий след…
