Пьет свою воду, но только никак не напьется.

Время идет по дороге в Иерусалим,

Облако пыли плывет, оседая на Рим…

Лобное место тремя омрачилось крестами.

Тело Христа четырьмя замерцало гвоздями.

А над челом начертанье на трех языках:

"Царь Иудейский!" — как Божьи огни в облаках,

То не сухие листы на ветру облетали,

То фарисеи, векам в назиданье, шептали:

— Вот он, Зиждитель, сбежавший от мира сего!

Вот он, Спаситель, не спасший себя самого!

То не сухие листы на ветру облетали,

То фарисеи грядущего мира шептали:

— Где разрушающий храм долговечных веков

И за три дня созидающий старое вновь?..

Гонит сухую полынь дикий ветер пустыни,

Гонит от края до края — Христос посредине,

Справа разбойник и слева разбойник распят,

Оба хулу на Христа изрыгали, как яд.

Легионеры делили святые одежды

И насмехались, без веры, любви и надежды:

— Если ты Бог, то сойди в Божью славу свою

И помоги поделить нам добычу сию!

Люди в толпе издавали безумные крики.

Солнце померкло. Явились звериные лики.

Все потемнело. Христос не хотел умирать.

В темной толпе Он увидел печальную мать.

Вздрогнул и вспыхнул — святая звезда благодати:

— Мати, не плачь, не рыдай мене, бедная мати!..

Римский солдат подошел и промолвил: — Добро! —

Поднял копье и под правое торкнул ребро.

Кровь и вода потекли, покатились, пропали —

Будто небесные слезы на землю упали.

Это в обнимку заплакали Смерть и Любовь,

Только не смыть никакими слезами ту кровь.

Дикие ветры в ушах завывать перестали.

Смолкли разбойники, словно свое отстрадали.

Вздрогнул один и взмолился в последних слезах:

— Боже, меня помяни на святых небесах!..

Это уже не разбойника, а страстотерпца

Были слова, ибо вышли из чистого сердца.

Молвил Христос на великую славу свою:

— Вместе со Мною ты будешь сегодня в раю!..

Справа на крест белый голубь слетел и заплакал,

Слева на крест черный ворон взошел и закаркал.

В каждом мгновенье таился великий предел,

Перед великим мгновеньем Христос побледнел.

Вздрогнул и молвил последнее слово: — Свершилось!..

Небо над миром последней звездой разрешилось.

Дух из Него исходил, как сияющий свет.

Череп Голгофы глядел исподлобья вослед…

Нищие духом, молитесь на золото мира!

Жертва чадит, и молитвы лоснятся от жира.

Черный козел отпущенья стремглав поседел.

Древний конь-блед поскакал за великий предел.

Ангела смерти стошнило святыми горами.

И застонала глухая завеса во храме,

Треснула надвое и разошлась нараспах,

И обнажилась святая святых в черепах.

И зазияла под нею вселенская яма —

Грянул удар! Ничего не осталось от храма…

Небо свивается. Молнии блещут во мгле.

Горы трещат. Трус и ужас идут по земле.

Божия Матерь стоит среди мира и плачет,

Горе великое в дымке забвения прячет.

ПЛАЧ БОГОРОДИЦЫ

— Не Тебя ли я под ребрышком лелеяла?

Сном и духом не Тебя ли я обвеяла?

Перед солнышком поставила на ноженьки,

Да пошел Ты по неведомой дороженьке.

Я ходила за Тобой, как тень бесследная,

Только Божьему молчанью собеседная.

А теперь стою, как мертвое позорище,

Но Тебя под сердцем чую до сих пор еще.

Не страшна отныне мне погибель верная,

Хоть пронзает меня боль Твоя, как терния.

Даже терния по времени туманится,

И вот-вот сыночек с матерью расстанется.

Вознеси меня, Святое Дуновение,

До Его лица, хотя бы на мгновение!.. —

Вознесло ее Святое Дуновение

И приблизило к распятью на мгновение.

Обняла она Христа и разрыдалася.

Облила Его слезами и рассталася.

Ночь забвения окутала позорище.

Не мерцают эти слезы до сих пор еще…