Обстоятельство, что Дж. Сорос перестал финансировать литературные журналы в нашей стране, вызвало очередную волну разговоров о "конце литературы" и прочие слезы и сопли. Да, интерес к литературе падает, но интерес к какой литературе?

Внимание к литературе классической практически не уменьшилось. Вспомним юбилей Пушкина, сколь масштабно, помпезно и вместе с тем искренне он праздновался. Могут возразить, что этот интерес лежит в плоскости общественного признания и никоим образом не затрагивает реального знания текстов. Но ведь и те, следует заметить, кто плачется о "падении интереса к литературе", взыскуют прежде всего ее общественного признания.

Отношение же к современной литературе у людей складывается естественным образом из впечатлений от качества текстов, поведения писателей, даже их внешности… Вот здесь-то и приходится глубоко вздохнуть.

Я еще раз задумался об этом, когда открыл первый в этом году номер "Аргументов и фактов" с обширными интервью композитора Раймонда Паулса и поэта Евгения Евтушенко. Примерно одинаковые по объему и по затронутым вопросам, интервью невольно подталкивали к сравнению. Я далек от мысли, что кто-то намеренно хотел скомпрометировать представителя литературы, просто ум, такт, вкус, присутствующие в каждой фразе Р.Паулса, составляли ужасно невыгодный фон евтушенковскому интервью, пусть и пересыпанному стихами. Мысли его коротки, поэзия вычурна в формах и примитивна в содержании; из автобиографических экскурсов, которыми он так тщится придать значительность своему жизненному пути, неумолимо вырисовывается тем не менее судьба глупая и ничтожная.

Стоит ли удивляться, если читатель, убедившись в несовпадении рекламного блеска "звезды по имени Евтушенко" и реального уровня поэта, сделает самые неприятные выводы о современной литературе в целом.

В последнее время я не заострял в своих обозрениях вопрос о том, как падает на глазах художественный уровень журнала "Новый мир", старался не демонстрировать наглядные тому примеры. Несправедливо было слишком часто говорить о провалах одного журнала и умалчивать в силу сжатости газетных площадей о неудачах других. Потом, все еще казалось, что упадок "Нового мира" вынужденный и вызван низким уровнем сегодняшней литературы в целом, а не сознательным отказом от художественных и духовных поисков, заданных русской классикой.

Увы!" Новый мир" не только принял в ряды своих авторов Петра Обедоносцева, отвергнутого даже «Знаменем», но и пролоббировал его интересы в Антибукеровской кампании.

"Новый мир" не только опубликовал роман Анатолия Азольского «Монахи» — смесь мнимого психологизма и вполне реальной литературной бульварщины, — но и отметил его как лучшую публикацию года.

В довершение всего "Новый мир" опубликовал в декабрьском номере роман Г.Щербаковой, второй ее роман в журнале за минувший год. Здесь уж слов нет, как говорится, одни эмоции. Галина Щербакова, Боже мой!

С другой стороны, очень хорошо, что опубликована эта вещь — она наиболее наглядно выражает сегодняшнюю новомировскую эстетику.

При чтении Г.Щ-овой бросается в глаза прежде всего по-газетному обезличенный язык, и это вообще характерная черта для прозы "Нового мира". Отсутствие метафорического дара в себе она чувствует и никаких потуг в этом плане не предпринимает, пишет как пишется. Когда ей собственный безобразный стиль наскучивает, она пользуется чужими находками или штампами.

Теперь обратимся к сюжету. Некая хромоногая писательница (ее зовут Полина Пощекина), придя за продуктами в маленький ночной магазин, знакомится с продавщицей, цветущей женщиной средних лет. Продавщица идет на сближение, ни о чем не подозревая. У писательницы же свой интерес, ей требуется подобный персонаж для очередного романа, и в продавщице она находит жертву. Та понимает вскоре, что над ней проводят эксперимент. Она боится стать оболганной в какой-нибудь книге. Тем более что она уже проболтала сочинительнице одну небезопасную подробность, что у нее двое сыновей призывного возраста и ей предстоит дать взятку военкому.

Наступает решающий момент, когда военком приходит за деньгами. Она быстро передает их ему в подсобке, но оказывается, что военкому этого мало, он хватает ее и разрывает на ней одежду. Ничего, однако, не успевает произойти, потому что оба чувствуют, что в подсобку кто-то заглядывает. Это… писательница. Продавщица испытывает двойной шок, кидается за писательницей, настигает ее в полутемном подъезде и, прежде чем та успевает войти в лифт, бьет ее бутылкой шампанского по голове. Каким-то образом тут оказывается подруга продавщицы, которая пытается устроить ей алиби. Но оправдание уже есть: с явным расстройством, отнюдь не симулированным, ее отправляют в сумасшедший дом, а писательницу в реанимацию.

Итак, что мы имеем? Бескровный серый язык, сюжет, который я вам сейчас пересказал и комментировать не могу. Еще более тягостное впечатление оставляет все то, что принято называть «атмосферой» романа. Г.Щ-ова стоит перед задачей воссоздать в романе материальный мир, мир вещей и чувственных ощущений. Но, обделенная вкусом, испытывает при этом растерянность. Ей-то самой, создается впечатление, все это достаточно безразлично, но о героинях думать в этом плане приходится. И здесь она ориентируется на то, что модно, современно. Но замечает, согласно телерекламе, только поверхностные, как правило, самые вульгарные слои материальной жизни. Поэтому, даже поменяв золотые зубы на фарфоровые, шторы на жалюзи, гигроскопическую вату на самые изысканные прокладки, ее героини выглядят пестро и очень часто пошло.

Г.Щ-ова вообще очень зависима от общественного мнения, от ситуации, которая складывается у преуспевающих авторов-женщин. Начитавшись А.Марининой, пытается выстроить некое подобие детективного сюжета. Вдохновленная успехом физиологического творчества Людмилы Улицкой, неутомимой исследовательницы всех закоулков человеческой плоти и особенно лобковой ее части, Г.Щ-ова пытается тем же самым напичкать и свою прозу. Трудно представить, однако, женщину, которая, не имея вкуса к материальной культуре и чувственным наслаждениям, с нею связанным, могла бы талантливо реализоваться в области сексуальных отношений. Хотя бы на бумаге.

Я не могу отождествлять героиню романа писательницу Пощекину непосредственно с Г.Щ-овой, но думаю, все-таки не случайно сказано: "У меня нет этих желаний. Абсолютно. Я фригидна или как там это называется".

Не оттого ли все сексуальные сцены в ее романе умозрительны, а иногда носят извращенный характер: "Ольгу бы я раздела и прошлась по ней пальцами, прокатала бы подушечками все ее родинки, погрелась бы в ее ложбинках. Может, я извращенка?" Или: "Помню, как я вынюхивала маленького сына, как мне сладостно было вторгаться в тугой сфинктер его попки…" ("Сфинктер попки", — Л.Улицкая, уверен, никогда не позволила бы себе эту смысловую тавтологию.)

Несколько проще ей в области идеологии, потому что здесь никем не предоставляется ни малейшего выбора. Г.Щ-овой остается только пересказать своими словами, но с должной интонацией убежденности установки господствующей идеологии: "Я понимаю, что это не по-христиански, но коммуно-фашистов я убивала бы своей рукой. После ГУЛАГа так ничего и не понять! Какой же еще опыт, Господи, ты можешь предложить этому народу?!"