Весьма существенный вклад в эти настроения вносит и безбрежный цинизм российских руководителей, наиболее ярко проявляющийся в налоговой сфере.

Когда в апреле 2005 года в своем очередном ежегодном послании к Федеральному Собранию, зачитанном накануне очередной годовщины Чернобыля, президент Путин сравнил действия налоговых органов России с терроризмом, не связанные с повседневной хозяйственной деятельностью люди сочли его слова поэтической метафорой, а то и просто неуместным преувеличением. Чего, дескать, не ляпнет преуспевающий политик «ради красного словца»!

И лишь предприниматели, не по рассказам журналистов знакомые с налоговой практикой, видели, что президент Путин лучше многих осознает значение понятия «терроризм» и применяет его вполне осмысленно.

Есть вечная проблема налогового законодательства: что считать оптимизацией налогов, а что – уклонением от их уплаты. Дотошные немцы решают ее подробным прописыванием в законе всех запрещенных схем оптимизации налогообложения, причем спорные или сомнительные случаи прямо согласуются налогоплательщиком с налоговыми органами. Естественно, это чревато коррупцией, естественно, список запретов постепенно пополняется, но налогоплательщик всегда спокоен: он четко знает, что можно, что нельзя и с кем можно быстро и просто посоветоваться. Эти условия комфортны.

Менее скрупулезные народы применяют более простой, но тоже понятный и вполне логичный принцип, запрещая в качестве уклонения от налогообложения все операции, не имеющие другого экономического смысла, кроме уменьшения уплачиваемой суммы налогов. Налогоплательщику приходится сложнее, так как свою правоту приходится доказывать и обосновывать, однако это возможно и потому также не мешает течению хозяйственной жизни.

И лишь в путинской России существуют удивительные по своему характеру и юридически не определенные, но тем не менее действующие и определяющие судьбы людей понятия «недобросовестный налогоплательщик», «полузаконная схема» (допустимая для «крышуемого» чиновниками бизнеса и недопустимая – для «прессуемого» ими) и даже «агрессивное исполнение налогового законодательства». Лишь в нашей стране вы можете быть признаны виновным и даже посажены в тюрьму не за нарушение, а за исполнение действующего налогового законодательства, – просто если вы кому-то не понравитесь или, как откровенно выразился специализирующийся на «сливах компромата» депутат от «партии власти» Хинштейн, «если Кремлю понадобится вас посадить» (ТВЦ, передача «Версты» от 7 ноября 2005 года).

История вопроса проста: в октябре 1998 года Конституционный суд установил, что фактом уплаты налога считается снятие средств со счета налогоплательщика. Это решение спасло от разорения огромное число честных бизнесменов, деньги которых в результате дефолта «зависли» в рухнувших банках, но вместе с тем помогло мошенничествам, связанным с уплатой налогов через заведомо «мертвые» банки и применением разнообразных вексельных схем.

По жалобе Министерства по налогам и сборам Конституционный суд вновь рассмотрел проблему и в июле 2001 года, когда ее острота уже давным-давно спала, вместо напрашивавшегося уточнения собственного решения определил, что оно относится только к «добросовестным» налогоплательщикам. Поскольку внятной трактовки понятий «добросовестный» и «недобросовестный» не дано и по сей день, а решение Конституционного суда вопреки прямому требованию закона не оформлено уточняющим и раскрывающим его законом, налоговые органы и арбитражные суды трактуют понятие «недобросовестного налогоплательщика» в каждом отдельном случае по своему собственному усмотрению. Естественно, это оборачивается произволом и, вероятно, коррупцией как в судах, так и в налоговых инспекциях.

Весьма существенно, что налоговые органы начинают все более активно использовать свое право признавать через суд ничтожной (с изъятием не только недоплаченных налогов, но и всех доходов) любую сделку, совершенную вопреки понятиям основ правопорядка и нравственности. Так как стремление к снижению налогообложения зачастую трактуется судами как нарушение этих понятий, попытка реализовать прямо предоставляемое законом право по снижению налогообложения может привести налогоплательщика к признанию его «недобросовестным» и к фактическому уничтожению.

Несмотря на все мольбы бизнесменов и всю «заинтересованность», с издевательской убедительностью демонстрируемую представителями государства, налоговые проверки остаются в руках рэкетиров и вымогателей (в том числе действующих и от имени государства) «абсолютным оружием» против частного (то есть еще не захваченного силовой олигархией или другими отростками правящей бюрократии) бизнеса.

Относительной регламентации подверглись лишь выездные проверки. «Камеральные» же, связанные с рассмотрением налоговиками документов налогоплательщика на своих рабочих местах (то есть на порядок более комфортные для сотрудников налоговых органов), проводятся и оформляются так, как пожелает конкретный чиновник.

Он имеет право истребовать сколь угодно значительный объем не только любых дополнительных сведений, но и любых объяснений, в том числе нотариально заверенных. Стандартный срок, даваемый на их изготовление и доставку, – 5 рабочих дней, – означает, при должном объеме, гарантированный паралич проверяемой организации. При этом один и тот же документ может запрашиваться несколько раз подряд, а штраф взимается за каждый непредоставленный (в том числе предоставленный с опозданием) документ отдельно.

Несмотря на бесчисленные разговоры на эту тему, до сих пор не существует никакой нормы документального оформления итогов камеральной проверки; зачастую они не оформляются вообще. Соответственно, не существует никаких механизмов рассмотрения возражений налогоплательщика и защиты его интересов.

С выездными проверками ситуация лишь немногим лучше. Да, формально они могут продолжаться не более двух, в крайнем случае трех месяцев. Однако в этот срок включается лишь время фактического нахождения проверяющих на территории налогоплательщика. В результате, как и в случае уголовных дел, широкое распространение получила практика «приостановки» проведения проверок, растягивающих время их проведения вдвое, а то и больше, то есть до 4–6 месяцев. Если вспомнить, что выездная проверка может проводиться дважды в год (а в организации с филиалами она без всяких затягиваний может продолжаться до 5 месяцев), получается, что ограничения носят откровенно фиктивный характер, и налоговики, как и раньше, могут развлекаться со своей жертвой, вся вина которой состоит в факте ведения легальной хозяйственной деятельности, круглый год – или столько лет подряд, сколько им захочется.

Но это еще не все: существует практика проведения «выборочных» проверок по факту уплаты отдельных налогов. То есть, проверив уплату налога с прибыли, налоговики могут тут же затребовать те же самые первичные документы и тщательно изучать уплату НДС. Или еще раз изучить уплату налога прибыли – но уже с точки зрения иного «вопроса»: например, не выручки предприятия, а его затрат. И так пока не надоест, или не договорятся, или парализованное проверкой предприятие не погибнет.

И даже когда все вроде бы заканчивается, налоговые структуры имеют возможность выставлять сроки уплаты доначисленных налогов в заведомо нереальные сроки, менее 5 рабочих дней (не говоря уже о том, что внезапные требования одномоментной уплаты значительных сумм могут уничтожить даже вполне благополучные предприятия).

При этом налоговые проверки стали дубинкой при решении неналоговых вопросов – от тривиального захвата собственности, дезорганизации деятельности неугодной «Открытой России» до обложения церковных обедов, даваемых российским нищим иностранными проповедниками (после известного возмущения Путина иностранным финансированием общественной деятельности в России), подоходным налогом!