Но банковская команда! Сам Рублев и люди, пошедшие за ним, – что станет с ними? Сейчас все они заодно, рвутся в бой – последний и решительный. Но пройдет время, иллюзия быстрого успеха испарится. Накопится раздражение от неудач. А под руками – огромное разлагающееся тело бывшего банка с зарытыми в нем миллиардами. И как поведут себя эти безусловно честные мальчики тогда? Ведь чем меньше веры в общую победу, тем сильнее будет желание отхватить хоть что-то для себя. Уже не взирая на других.

Все они вызвали в Холиной ассоциацию с санитарными врачами, десантировавшимися в чумной зоне. Они борются с чумой, сами рискуя ежеминутно заразиться. И слушая на сегодняшнем совещании каждого из них, Ирина прикидывала, кто и как долго сумеет устоять против стяжательской инфекции.

Наблюдать разложение нравов, – вот на самом деле безумно интересный материал.

Разумеется, Дерясину она об этом не заикнулась, а, напротив, похохатывая, принялась пересказывать какую-то тусовочную байку. Умница Холина, если хотела, умела становиться обаятельной болтушкой. Но когда они подъехали и Андрей вышел первым, Холина, задержавшись, склонилась к водителю:

– Значит, так, красавец! Стоять и ждать! Подкалымить не терпится? Охранник хренов.

Водитель резко обернулся, собираясь поставить дамочку на место, но, разглядев, осекся. Потому что увидел главное: с такой лучше не связываться. – Так я чего? Он сам предложил, – обреченно буркнул он. – Долго ждать-то?

– Пока не усохнешь. И далее: еще раз услышу подобные разговоры с вице-президентом, добьюсь, что уволят с волчьим билетом. Или в автобазе на воротах сидеть будешь, или колымить от бордюра. А теперь быстро вылез и – открыл даме дверь. Более не замечая его, повернулась к поджидающему Дерясину: – Да, да, вылезаю, Андрюша. Годы! Неповоротлива стала. И преизящнейше выпорхнула наружу, опершись на подставленную водителем руку.

– Мерси-с, зараза!

Всего в пятидесяти метрах гудела забитая машинами вечерняя Сущевка. А двор панельной девятиэтажки был тих и сумрачен. Нахохлились над асфальтом побитые безглазые фонари, и освещался он лишь тусклым отсветом покрытых зимней накипью окон. На ржавой металлической двери в подъезд выделялось наклеенное объявление: «Твой дом – твоя крепость. Жильцы! Сохраняйте бдительность. Не давайте цифры кодового замка посторонним людям. Сведения о подозрительных передавайте лифтеру».

Призыв был услышан. Очевидно, чтоб не проговориться, жильцы попросту сломали замок, – дверь оказалась распахнутой настежь. Впрочем сообщать сведения о подозрительных все равно было некому. Стояла в подъезде сколоченная дощатая будка, но самого лифтера в ней не оказалось. Судя по слою пыли, никогда и не было.

Зато на полу во множестве валялись раскиданные пустые бутылки и бумажные мешки из-под строительного мусора. Из-за лифта несло кислым запахом нестиранных носков и доносилось похрапывание, – под батареей примостились бомжи.

– Б-рр, – Холина поежилась.

– А что вы ждали? Нормальная московская многоэтажка, – Дерясин нажал на кнопку лифта.

– Потому и «б-рр». Надеюсь, в квартире у него поприличней.

Андрей промолчал. Он не видел Жуковича более полугода, а, по отрывочным сведениям, тот по-прежнему нигде не работал и – много пил.

На площадке восьмого этажа Дерясин принялся озираться, вспоминая. Выручила музыка, доносившаяся от двери слева. – Надо же, оранж под Моцарта, – удивилась Холина.

– Это как раз у Олега. Стало быть, дома, – Дерясин ткнул пальцем в звонок и продолжал жать, пока не заклацали засовы.

– Хотел бы я знать, что миг грядущий нам готовит, – шепнул он, на всякий случай прикрыв журналистку спиной.

Дверь распахнулась. И Дерясин невольно подался назад, – на пороге стоял Жукович. Желчные, заостренные черты лица его обрюзгли, под запавшими глазами набрякли синюшные скатки. Патлатые волосы слежались и напоминали придавленный парик, в спешке нахлобученный наискось.

– Ты?! – одновременно вырвалось у обоих.

– Я-то я, – вяло подтвердил Жукович. – А ты чего вдруг надумал?

– Повидаться. И… вообще.

– Разве что «вообще», – Жукович помялся. Интенсивно, по-лошадиному, принялся втягивать воздух, – лестничная клетка наполнилась тонким ароматом «Мадам Клико». – Ориентацию, что ли, сменил?

Из-за спины Дерясина выступила свежая, благоухающая Холина:

– Здравствуйте. Олег, кажется? Надеюсь, не забыли меня?

При эффектном появлении женщины Жукович сделался совершенно угрюмым:

– То-то чувствую, чем-то знакомым воняет.

– О! Вот теперь и я вас признала. А то мне врали, будто вы джентльменом стали.

– Фуфло вам гнали! Вы вообще, с чем сюда вдвоем приперлись?

– Может, ты нас все-таки запустишь? – Дерясину надоело стоять на лестнице. – Что-то больно к гостям неприветлив.

– Так незваный гость, он и есть неожиданный, – Жукович неохотно отодвинулся, пропуская их в узенькую прихожую, поклеенную обоями под кирпичик. Ирина, собиравшаяся положить на трюмо перчатки, предусмотрительно провела пальцем по поверхности: в слое пыли появилась свежая борозда.

– Жену я неделю как выпер, – без затей объяснился Жукович. – Пускай у родителей чуток оклемается. А то кудахтала тут с утра до вечера, мол, губишь себя пьянкой. Так это ж никакого здоровья не хватит – такую гадость о себе с утра до ночи выслушивать. Хотя… – он разудало ощерился, – выпивка, и при том неумеренная, действительно имеет место быть. Очень она мне досуг скрашивает. В чем сокрушенно признаюсь.

Он поглядел, как стягивает Дерясин кашемировое пальто, пощупал костюм.

– Дорогое сукнецо. Вижу, забурел.

– Есть немного, – неловко подтвердил Андрей. – Ты в комнату позовешь или?…

– В общем-то можно и в прихожей. Но… Ладно, вам же хуже, – непонятно пригрозил Жукович, подошел к ближайшей двери, из-за которой доносилась музыка. – Мы тут, правда, фестивалим немножко. Так что – заходите, знакомьтесь.

И – решительным жестом толкнул дверь.

За круглым с облупленной полировкой столом, уставленном обглоданными, заветренными закусками и, само собой, водочкой, сидел, опершись на локти, заросший щетиной мужчина, на вид, лет тридцати пяти, в несвежей тельняшке, распираемой атлетическим торсом. Глаза его с легким монгольским разрезом, мутные, будто забродивший океан, с прищуром смотрели на вошедших. Очевидно, увиденное не впечатлило его. Левая рука с якорем на запястье донесла стаканчик с водкой до рта и – опрокинула.

Не отрывая глаз от холеной гостьи, он потянул пальцами из банки шпротину. Масло потекло по рукаву тельняшки. Брезгливая Ирина скривилась.

Заметив это, сидящий с чувством рыгнул.

– Знакомьтесь, – Жукович разудало повел рукой. – Мой лучший, можно сказать, друг. Только вернулся из плаванья. – Тогда все понятно. Матрос в смысле моряк, – съехидничала Холина.

– Именно что так, – человек в тельняшке прикрыл один глаз, и, будто снимающий мерку портной, прошелся сверху вниз вдоль длинной юбки Холиной, демонстративно задержался на двух передних разрезах, отчего бойкая женщина неожиданно заалела. – Что, слюна потекла? – обозлилась она.

– В общем более-менее. Правда, на мой вкус, бедро худосочно и титьки, наверное, без лифчика отвисают. А так ничего. Еще бы штукатурку с тебя содрать, чтоб поглядеть, какая ты на самом деле. – Какая бы ни была, да не про твою честь.

– Как знать, – глаза его сделались колючими. – Ну, что ты меня сверлишь, фифочка? Привыкла, поди, что мужики соплями исходят. Кисея бродячая! – Это что-то из ряда вон! – привыкшая безнаказанно насмешничать над мужчинами, Холина, столкнувшись с неприкрытым, подзаборным хамством, растерялась.

– Что, в самом деле, за бухарь? – нахмурясь, тихонько поинтересовался Дерясин у Жуковича.

– Зачем же так официально? – у моряка оказался неожиданно тонкий слух. – Зовите меня просто – господин Лобанов.

И он поглядел на Дерясина с таким откровенным вызовом и с такой отчаянной, радостной готовностью поскандалить, что Андрей смутился.