— Наконец-то угомонился, а то бродит, кроватью скрипит каждую минуту… Мышей гоняет. Что они ему сделали, эти мыши?

Забегая вперёд, надо сказать, что выспаться нормально соседу так и не удалось: Ентри даже во сне не успокаивался, крутился, переворачиваясь с боку на бок, махал руками, разгоняя мышей и кричал на них. Но как и у всего, у этой тяжёлой для путешественников ночи был конец.

Проснулся Ентри от непонятных звуков, где-то снаружи. Толи крик, толи плачь. Открыв глаза Паул огляделся, в первых лучах солнца которые пробивались сквозь маленькие оконца можно было, наконец, разглядеть их ночлег. Помещение оказалось достаточно большим, более ста коек разделённых между собой узкими проходами были почти все заняты. Постояльцы в основном были бродяги, в рванье и не умытые, которые с трудом могли нагрести денег даже на такую кровать. Каменные стены, покрытые грибком, все в трещинах, освещались свечами, по две с каждой стороны. К утру некоторые из них погасли, но это не изменило увиденной картины. На полу мышей уже не было видно, но их присутствие ощущалось. Сырость, из-за которой было трудно дышать, заставила мальчика встать и тут же оказаться в воде. Его ботинки промокли, но разбудивший его шум манил к окну. Хоть оно и находилось на высоте полутора Ентри, он приблизился к стене. Только здесь он понял, что добраться до разбитого окна ему не удастся. Развернувшись, разгоняя воду ногами Паул начал пробираться к выходу. Минуя ряды коек, чьих-то вещей, стараясь не разбудить никого, он достигнул противоположной стены, налёг на покосившуюся дверь и отворил её. На лестнице ведущей наверх было ещё темнее, ни факела, ни свечки не было, и только рассчитывая на память и своё чутьё Ентри начал осторожно двигаться вперёд. Удача была на его стороне: споткнувшись всего три раза, мальчик достиг ярко освещённого холла. Тишина, гуляющая в зале, встретила его и чтоб не нарушить её, он выскочил на улицу. Только здесь Ентри увидел виновников его пробуждения — это были чайки. Они кружили над крышами домов, над площадью. Казалось, чайки находились везде. И вблизи на площади, и вдалеке, где отражалось в первых лучах солнца море. Выйдя на улицу, путешественник заметил, что Гаутин был очень красивым городом. Огромная площадь с фонтаном по середине была ограждена красивыми белокаменными домами со всех сторон, но стоило только Ентри зайти за них, как ему открылись маленькие улочки, расходящиеся в разные стороны с множеством трактиров и баров. С возвышенности, на которой находилась площадь, город выглядел как лабиринт, но все улочки вели к одному- к морю. Куда не взгляни, в первых солнечных лучах блистало оно с множеством кораблей с большими белыми парусами, и маленькими рыболовными лодками.

— Нравиться? — Приятный голос заставил вздрогнуть Ентри и обернуться. Перед ним стоял улыбающийся, но уже как-то по-другому, подобрее, служащий гостиницы. Мальчик немного смутился, но мужчина, подмигнув, одобрительно кивнул ему.

— Я знаю, ты злишься на меня, но это моя работа. — И через непродолжительную паузу добавил:- Ты не обижаешься?

Что на это мог ответить юноша? Он опустил головы и помотал ей:

— Нет.

Ответ удовлетворил мужчину, он потрепал Ентри по голове, и прижав того по-дружески к себе произнёс:

— Вот и хорошо… — и обернувшись к городу, сменил тему. — Да, красив наш город. Особенно отсюда, с Кристной возвышенности.

— Я и не знал, что бывают такие города. — Согласился Ентри. — Всегда считал что морской город обязательно должен быть с множеством рыбаков, пиратов, с тёмными, грязными улицами… И всё в таком духе.

— Я рад, что тебе понравился Гаутин. Действительно пиратов у нас нет, да и мусор убирается постоянно. Мы любим свой город. — Он замолчал, видимо, давая мальчику насытиться пейзажем. Через минуту мужчина продолжил:

— Кстати, у города очень грустная история. Даже песни складывают по ней. Хочешь спою одну из них?

Ентри одобрительно кивнул и жмурясь от солнца прошёл на площадь где было тихо и только шум фонтана нарушал тишину. Они присели и мужчина взял в руки припрятанный видимо по этому случаю тисвулир. Прикрыв глаза, он взял первый аккорд и тихим, глубоким голосом запел:

Это было в те времена,

Когда ценилась сила меча

И между армиями добра и зла

Велась священная война.

Когда чужие, злые хумы,

Пиратов предки, пророки смуты,

Теснили в глубь земель войска,

И шли вперёд дорогой зла.

Тогда он — третий сын Бастина,

Встал на защиты всего мира.

Собрал он войско, храбрее нет,

Чтоб дать разбойникам ответ.

" О, Гаутин!" — одни твердили.

"Их больше!" — смерть они сулили.

Кристна твердила заодно-

"Не отпущу я в бой его".

Но Гаутин любовь не слышит,

Он только злобой к хумам душит,

А дева юная храбра:

В доспехах в строй встаёт она.

Не долго войску ждать осталось,

Отваге вера улыбалась.

И на пригорке, средь равнин

Разбил свой лагерь Гаутин.

И ночью дева вновь решилась,

Остановить бойца явилась.

К нему в шатёр, доспехи прочь.

Не помогла ей даже ночь.

"В три раза войско меньше ваше.

Ведь жить с любимой смерти краше.

Отступим, милый Гаутин,

Уйдём, и войско сохраним".

"Нет, замолчи. Мой меч, копьё,

Лишь остановят это зло.

Ты отвернись от поля боя.

На это будет моя воля".

О, возразить Кристна не смела.

Заря. Меч обнажён, стрела запела.

И в бой срывается отряд,

А дева в след бросает взгляд.

Лишь пять бойцов остались с нею,

И плача шепчет: "Смотреть не смею".

И отвернувшись, слышит бой,

Как Гаутин кричит злу: "Стой"!

Внизу огонь пылает. Страшно.

И Гаутин бьётся отважно.

Кристна стоит спиной к войне

И слёзы дарит той земле.

И ручейки девичьих слёз

Сбегали вниз, в низину грёз,

Где превратились в водоём.

О, сколько скорби было в нём.

Пять дней ждала она ответа,

Лишь песнь меча звучала где-то.

Но всё стихало, и она

Спустилась вниз, в воду вошла.