СТАНСЫ Над этим островом какие выси, Какой туман! И Апокалипсис был здесь написан, И умер Пан. А есть другие – с пальмами, с дворцами, Где весел жнец И где позванивают бубенцами Стада овец. И скрипку, дивно выгнутую, в руки, Едва дыша, Я взял и слушал, как бежала в звуки Ее душа. Да! Это только чары, что судьбою Я побежден, Что ночью звездный дождь над головою, И звон, и стон. Я вольный, снова верящий удачам, Весь мир мне дом. Целую девушку с лицом горячим И жадным ртом. Но лишь на миг к моей стране от вашей Опущен мост. Его сожгут мечи, кресты и чаши Огромных звезд. ВОЗВРАЩЕНИЕ Я из дому вышел, когда все спали, Мой спутник скрывался у рва в кустах, Наверно, наутро меня искали, Но было поздно, мы шли в полях. Мой спутник был желтый, худой, раскосый, О, как я безумно его любил, Под пестрой хламидой он прятал косу, Глазами гадюки смотрел и ныл. О старом, о странном, о безбольном, О вечном слагалось его нытье, Звучало мне звоном колокольным, Ввергало в истому, в забытье. Мы видели горы, лес и воды, Мы спали в кибитках чужих равнин, Порою казалось – идем мы годы, Казалось порою – лишь день один. Когда ж мы достигли стены Китая, Мой спутник сказал мне: «Теперь прощай. Нам разны дороги: твоя – святая, А мне, мне сеять мой рис и чай». На белом пригорке, над полем чайным, У пагоды ветхой сидел Будда, Пред ним я склонился в восторге тайном, И было сладко, как никогда. Так тихо, так тихо над миром дольным, С глазами гадюки, он пел и пел О старом, о странном, о безбольном, О вечном, и воздух вокруг светлел. ЛЕОНАРД Три года чума и голод Разоряли большую страну, И народ сказал Леонарду: – Спаси нас, ты добр и мудр. – Старинных, заветных свитков Все тайны знал Леонард, В одно короткое лето Страна была спасена. Случились распри и войны, Когда скончался король, Народ сказал Леонарду: – Отныне король наш ты. – Была Леонарду знакома Война, искусство царей, Поэты победные оды Не успевали писать. Когда ж страна усмирилась И пахарь взялся за плуг, Народ сказал Леонарду: – Ты молод, возьми жену. – Спокойный, ясный и грустный, В ответ молчал Леонард, А ночью скрылся из замка, Куда – не узнал никто. Лишь мальчик-пастух, дремавший В ту ночь в угрюмых горах, Говорил, что явственно слышал Согласный гул голосов. Как будто орел парящий, Овен, человек и лев Вопияли, пели, взывали, Говорили зараз во тьме. ПТИЦА Я не смею больше молиться, Я забыл слова литаний, Надо мной грозящая птица, И глаза у нее – огни. Вот я слышу сдержанный клекот, Словно звон истлевших цимбал, Словно моря дальнего рокот, Моря, бьющего в груди скал. Вот я вижу – когти стальные Наклоняются надо мной, Словно струи дрожат речные, Озаряемые луной. Я пугаюсь, чего ей надо, Я не юноша Ганимед, Надо мною небо Эллады Не струило свой нежный свет. Если это голубь Господень Прилетел сказать: – Ты готов! – То зачем же он так несходен С голубями наших садов? КАНЦОНЫ 1 Словно ветер страны счастливой, Носятся жалобы влюбленных, Как колосья созревшей нивы, Клонятся головы непреклонных. Запевает араб в пустыне: «Душу мне вырвали из тела». Стонет грек над пучиной синей: «Чайкою в сердце ты мне влетела». Красота ли им не покорна! Теплит гречанка в ночь лампадки, А подруга араба зерна Благовонные жжет в палатке. Зов один от края до края, Шире, все шире и чудесней, Угадали ль вы, дорогая, В этой бессвязной и бедной песне? Дорогая с улыбкой летней, С узкими, слабыми руками И, как мед двухтысячелетний, Душными черными волосами. 2 Об Адонисе с лунной красотой, О Гиацинте тонком, о Нарциссе И о Данае, туче золотой, Еще грустят аттические выси. Грустят валы ямбических морей, И журавлей кочующие стаи, И пальма, о которой Одиссей Рассказывал смущенной Навзикае. Печальный мир не очаруют вновь Ни кудри душные, ни взор призывный, Ни лепестки горячих губ, ни кровь, Стучавшая торжественно и дивно. Правдива смерть, а жизнь бормочет ложь... И ты, о нежная, чье имя – пенье, Чье тело – музыка, и ты идешь На беспощадное исчезновенье. Но мне, увы, неведомы слова – Землетрясенья, громы, водопады, Чтоб и по смерти ты была жива, Как юноши и девушки Эллады. |
