Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

III

— Куда тебя черти несут? — шепотом спросил Степан, увидев Еврася на пороге хаты.

— Зря полуночничаешь, отец, — столь же тихо ответил казак — оба боялись разбудить Настю. — Я уже здоров и сумею постоять за себя.

— А я не ради тебя поднялся… — Хозяин усмехнулся с обычной своей хитрецой, будто знал нечто тайное о собеседнике, да не хотел сказать. — Снадобья есть такие, что только ночью варятся..

Еврась глянул — на Степановой половине перебегали по потолку клюквенные отсветы из печи.

— А туда… подумав ли, собрался? — Небось Настя уже напела в оба уха…

— Сам ты, видать с чертями дружен! — испуганно-восхищенно мотнул головою казак.

— Нехитро догадаться… Про заставы — знаешь ли?

— Слухом земля полнится. Знаю давно, и без твоей дочки.

— Ну, иди! — махнул рукою хозяин. — Тебя ж все равно не удержишь — не сегодня, так завтра сбежишь… Флягу-то взял?

— А как же…

Поклонясь благодарно деду, шагнул вон из хаты Еврась— и растаял в пепельной мгле июльского ущербного месяца.

Кто видел его, кто слышал? Босиком промчавшись по улицам спящего села, казак невольно замер у днепровского склона: не зашумят ли мягкие широкие крылья?.. До сих пор стояло перед Еврасием лицо спасенной, белизною странно светившееся; в сполохе зарницы — грозные, беспомощные темные очи… Так живо виделось все это казаку, что заслоняло даже цветущую молодость Насти. Ну, ладная девка, хороший товарищ — чего же еще?.. И поцелуй тот, огненным ударом встряхнувший все тело, не выходил из памяти Еврася…

На сей раз не протоптанною дорогою казак спустился к реке, но подался кустами дрока по гребню кручи. Четко были видны за рекою, над сплошною овчиною сбора, и хмурая, огнями помеченная масса панского дома, и — далеко в стороне — белые мазанки села, а там и стены монастырские, и шатер церкви святого Ильи… Найдя узкую козью тропу и сбежав по ней, увидел казак над светлою дрожью вод словно старуху-великаншу, черную, и сгорбленную. То была ива, молнию выжженная изнутри. Под ее корнями отвязал Еврась приготовленный челнок, бесшумно погрузил в воду весло…

Боясь быть замеченным, он греб во весь дух, но столь же осторожно, чтобы не плеснуть. За рекою на плоском берегу, уводя к опушке, двумя рядами горели костры. Меж ними точно на широкой странной улице без домов, толкались людские тени, и все яснее слышался оттуда смутный непрестанный шум. Погромыхивало, поскрипывало, и будто сотня тупых клювов долбила грунт.

Далее обогнул Еврась то зловещее место… Ниже по течению, за мысом, челнок вспорол сплошные листья кувшинок. Здесь должен был впадать в реку, ручей — единственная надежная дорога сквозь лес, под густыми кронами, куда не проливались слабые лунные лучи.

Беспечное журчание зазвенело доброй вестью… Умело правя веслом, Чернец ввел челнок в устье ручья.

Он двинулся, ступая по прохладным щекочущим струям. Будто тысячею растопыренных рук, лес заслонил небо над казаком — и сомкнулся за его спиною… Зрение больше не действовало, Кругом то скрипели ветви, то шарахался по траве кто-то быстрый, то вскрикивала и начинала биться разбуженная птаха. Казак не слишком опасался зверя, славно владел он кривым турецким кинжалом; настораживала лишь возможная встреча с нежитью лесною, что, по слухам, здесь часто шалила… Висел, правда, на гайтане крест с частицею чудотворных мощей киево-пёчерского схимника — святыню эту еще мать Еврася из родной хаты вынесла, когда девкою в полон ее брали, и сумела сохранить во все годы неволи. Но кто знает, каковы уловки чертова отродья? Говорили старики, порою так обойдется вражья сила, что сам и крест снимешь…

Не раз мерещились Еврасю то зеленого круглого глаза сверкание сквозь кустарник, то легкие шажки и хихиканье кого-то, бегущего рядом вдоль ручья. Вдруг споткнулся он босою ногою о мокрый корень, вспышка боли озарила и затмила все… Почудилось, трупно-холодные пальцы уже вцепляются в затылок. Удержался, не вскрикнул и не упал. Привалившись спиною к дубу и разминая ушибленную ступню, понял Еврась, что он — видит! Больше не была сплошною тьма. Моргали неподалеку за стволами неверные, трепетные рыжие отсветы.

Там жгли костер… И разом стало это пламя, такое уютное и родное в лешачьей глуши, страшнее казаку, чем все бесы и упыри. Еврась пригнулся и пополз руслом, опираясь на руки и колени…

Коварный друг, ручей подводил к самой заставе служебников. Казаку хорошо слышались храп коней, людской говор и грубый смех. Вот звякнула бутыль о край чарки… Он разбирал уже и шапки сидевших кругом у огня, и бело-зеленые жупаны. Чудо, лежавшее посреди земель пана Щенсного, охраняли крепко…

Ловкий и гибкий, точно лесной кот, обошел бы Еврась заставу, — да вдруг поднялась ближе всех к нему голова с парою острых ушей. Брехнул угрожающе пес, почуяв чу;-жого… Но хитростям боевым достойно учила Сечь. Перед походом натерся Еврась черным земляным маслом. И теперь, гадкого ему запаха не выдержав, лишь потанцевал громадина-пес на упругих лапах, поворчал, но в погоню не бросился…

Зато, к досаде своей, увидел Чернец впереди вырубку, поросшую травою и высоким бурьяном. Отсветы костра вольно ложились на пустошь, а в сотне шагов под тополем горел другой костер, а там тоже караулили панские люди.

… — Не знаю, братик, что там спрятано, в том озере, или, может, вода какая наговоренная! Не знаю… Но только есть такой сказ, что еще князья древнекиевские присылали по эту воду — и оттого, мол, всех врагов побеждали. Одно время за татарами было то озеро, караул они держали возле него и меха с водою возили своим ханам. Да тем вроде не помогало, а наоборот… Потом литвины, что, ли, забором огораживали. Ну, а теперь вот пан Казимеж стережет пуще своей казны…

Так говорила Еврасю взволнованная Настя в один из вечеров, когда казак, слабый еще от незаживших ран, сидел с девушкой под старою яблоней в саду Степана.

— Я тебе флягу той воды принесу, сама разберешься, какое в ней колдовство! — обещал тогда Чернец. И сидел у Степана, хотя был почти здоров, поскольку хотел добраться до озера. А еще — не уходила из памяти та зарница над Днепром, удвоенная зеркалами тоскующих глаз… Хоть бы еще раз повидаться!

Теперь, оставив русло, полз Еврась через вырубку, как учили его старые запорожцы — змеясь боками, чтобы ни спина, ни зад не выпирали…

Пики воткнулись в куст крапивы рядом с его шеей. Игра теней от большого огня сбила руку бело-зеленого, но замахнулся он снова, разинув рот под усищами й зовя своих:

— Гей, хлопцы, сю…

Не закричал. Еврась опрокинул его, дернув за сапоги, — и, наваливаясь всём весом, хотел оглушить добрым ударом кулака. Только дюж и обычлив в рукопашной был служебник: сдавил он толову Еврася и попытался ее запрокинуть, чтобы хрустнули шейные позвонки.

Уже и нездешние сполохи проплыли перед Чернецом, и жуткою болью перехватило дыхание… Видно, само тело, рассудком не управляемое, нашло как поступить. Коленом Еврась ударил служебника между ног, а когда хватка на миг ослабла, вывернулся и обнажил кинжал…

Кривое лезвие вошло в ямку под горлом: захрипел бело-зеленый, заклокотал странно. Будто впустую извергался, утекал в землю драгоценный источник… Не впервые доводилось казаку в честном бою приканчивать врага, но каждый раз после того свинцовый вкус оставался на языке. Горько было отнимать чужую жизнь…

На посту заволновались, кто-то побежал к коням. Больше не было времени ползти. Вскочив, пригнувшись, Еврась одним духом одолел вырубку — и пропал. Вслед ему дятловым клювом пробуравила сосну пуля…

Кольцом разместил пан Щенсный заставы вокруг озера — а у самого берега стражи не выставил. Да и к чему была она тут?.. Само себя сберегало озеро лучше, чем крепостною стеною. Цепкое мелколесье, завалы гнилья; кусты, сплошь пере-

путанные ежевикою и хмелью — а дальше, точно войско с пиками, тесный рогоз, тростники до неба; редкие окошки воды, ряской затянутые, прикрывали трясину… Лишь посередине заросшей впадины, куда не достигала тень от сомкнутых шатром сосновых лап, лежал чистый правильный круг, ныне отражавший кривое лезвие луны.

41
{"b":"130768","o":1}