Все бы ничего, но у нее никак не идет из головы та фраза об опасных мужчинах. К подобным экземплярам Лорна относится соответственно, с оглядкой. Опасные мужчины, они ведь почти всегда недалекие, грубые и уж наверняка заражены мужским шовинизмом. Романтика в ее представлении всегда связывалась с умением жить, способностью обсуждать фильмы и книги, корректные либеральные идеи и, конечно, с профессиональным блеском, оригинальностью академического мышления, выражающегося в умении написать дискуссионную, неоднозначную работу.

Но о чем подобном можно думать на двухполосном гудронном шоссе, в машине, мчащейся со скоростью девяносто миль в час с включенной сиреной? Сейчас они не тащатся позади грузовиков, а летят по разделительной линии, заставляя всех остальных водителей испуганно шарахаться в стороны. Лорну это пугает еще больше, чем их, тем более что она слышала, будто от страха запросто можно обмочиться. Слава богу, у нее таких позывов не возникает. Ночь наступает в театральной манере тропиков – алый, пламенеющий закат, а потом черный бархат тьмы. Мир исчезает, остается лишь рассекающий мрак свет фар Паза, красные габаритные огни догоняемых и обгоняемых машин и какие-то проносящиеся и остающиеся позади световые пятна. Звук сирены ввинчивается ей в мозг, мышцы болят от постоянного напряжения, так как тело непроизвольно готовится к столкновению. Паз, перекрикивая пронзительный вой, объясняет, что ему нужно попасть на место преступления, чтобы проконтролировать происходящее, хотя там у него не будет никакого официального статуса. Лорна не понимает, зачем это в таком случае нужно, и думает, что детектив спятил.

Он курит сигару, она видит его лицо в красном свечении ее кончика. Да уж, его точно стоит ненавидеть, и все это так болезненно, так противно…

Наконец они вырываются на аллею Аллигатора, увеличивают скорость и мчатся на запад по прямой, как линейка, скоростной трассе. Лорна никогда раньше не ездила на машине со скоростью более ста миль в час и находит, что это ощущение сродни полету: кажется, будто колеса уже не соприкасаются с дорожным покрытием. Неожиданно она оказывается по ту сторону страха, погрузившись в почти сексуальную пассивность, и разваливается в уголке сиденья, слегка раздвинув ноги.

Впереди появляется гроздь ярких огней. Паз сбрасывает скорость и останавливается среди группы полицейских и санитарных машин.

– Посиди здесь, это не займет много времени, – говорит он ей. – Ты как, в порядке?

– Все хорошо, – отзывается она.

Он исчезает.

На самом деле ей плохо. Ее трясет. В машине с отключенным кондиционером душно и сыро, у нее пересохло горло, голова трещит, и она чувствует себя совсем больной. Но несмотря на влажную духоту и прочие неудобства, ей как-то незаметно удается провалиться в легкую дрему.

Она просыпается от хлопка дверцы машины. Сразу вслед за этим начинает работать двигатель, и приятный холодный ветерок высушивает пот на ее лице. Лицо Паза выглядит хмурым, когда он сворачивает на обочину. Полиция штата контролирует движение в зоне происшествия, и им удается свернуть на шоссе, ведущее на восток.

– Что случилось? – спрашивает она.

– Наш главный подозреваемый только что найден убитым. Вероятно, именно он нанял того псевдовзломщика, которого я подстрелил у твоего дома, и скорее всего именно его следует подозревать в убийстве аль-Мувалида. Так что мы капитально сели в лужу. Конечно, я позвонил своему майору, чтобы он попробовал через шефа вытребовать тело и машину, но, боюсь, ничего не получится. Убийство произошло в индейской резервации, таким образом преступление попадает под юрисдикцию ФБР, и вряд ли федералы откажутся от своих прав. Они с самого начала выказывали интерес к этому делу. Видимо, то, что все фигуранты: суданец, Додо Кортес и Джек Уилсон – оказались покойниками, зажгло некий огонек на большой приборной панели в Вашингтоне. Короче говоря, расследованием занялось Бюро. Олифант рвет и мечет, но, насколько я понимаю, сделать ничего не может.

– А как насчет Эммилу?

– Неясно. Новые антитеррористические законы расширили полномочия ФБР настолько, что они фактически могут вытворять, что им вздумается. Не исключено, что ее объявят представителем враждебной воюющей стороны и она просто исчезнет.

– Нет, серьезно…

– И я серьезно. Хотел бы иначе, да не выходит. Олифант, очевидно, воспринимает происходящее таким же образом. Он заявил, что дело Эммилу несомненно подведомственно прокурору штата, но тот зависит от губернатора, а губернатор, между прочим, является младшим братом президента. Поэтому я не думаю, что прокурор штата станет особенно сопротивляться, если Вашингтон захочет заполучить ее себе. Дерьмо!

Лорна чувствует холодок, который не имеет отношения к кондиционеру. Ее скромная и размеренная жизнь трещит по швам. И похоже, что она оказалась причастной, хотя и косвенно, к чему-то огромному. К убийству. К международной интриге. К губернаторам и президентам. Она желает, чтобы это никогда не кончалось. Ее охватывает страшное сексуальное возбуждение, какого она и не припомнит.

– Хочешь выпить? – спрашивает Лорна, когда они подъезжают к ее дому.

– Боже мой, еще как!

Войдя внутрь, она первым делом включает кондиционер в гостиной, но дом вобрал жару всего дня, и требуется некоторое время, чтобы он охладился. Лорна делает две основательные порции рома с тоником. Они садятся рядом на кушетке и осушают свои стаканы до дна, потом смотрят друг на друга и хихикают.

– Хочешь еще?

– Не откажусь.

Она приносит запотевшие высокие бокалы и говорит:

– Слушай, я вся взмокла. А ты?

Паз вообще не потеет, но на всякий случай кивает, соглашаясь.

– А во всем доме в это время года прохладно только в одной комнате, – добавляет Лорна.

Он идет следом за ней в спальню, которую можно сравнить с промышленным рефрижератором, и осторожно присаживается в кресло.

– У меня такое ощущение, будто я вся липкая и грязная, – говорит Лорна. – Пойду быстренько приму душ.

Она так и делает: уходит в ванную, раздевается, смывает с себя пот, а вернувшись в спальню, то ли из-за всего пережитого, то ли из-за Джимми забывает одеться снова.