Затем последовало представление: доктор Уайз, Эдна Барлоу. Несколько удивившись упоминанию своей ученой степени, Лорна пожала крепкую руку женщины, взглянула на ее решительное, загорелое, явно не избалованное косметическими процедурами лицо с проницательными голубыми глазами и приняла официальный вид, как поступала, имея дела с людьми, которых избыточно современные идеи могли раздражать. У нее возникло ощущение, будто она оказалась в фильме тридцатых годов.

Они уселись под навесом на крыльце, которое миссис Барлоу называла верандой, и угостились прекрасным холодным чаем из звенящих стаканов, причем Паз и миссис Барлоу вели разговор о том, как у него дела, и как у них дела, и как дела у троих младших Барлоу (колледж, морская пехота, средняя школа, баскетбол), и хотя Эдна пыталась подключить ее к разговору, это выходило неловко и оставило Лорну с ощущением непонимания, что она здесь делает. Она несколько раз ловила на себе изучающие взгляды Эдны и гадала, к чему бы это.

Потом во двор, взметая пыль, вкатил белый пикап «додж», это пожаловали Клетис Барроу и его шестнадцатилетний сын Джеймс. Снова последовали приветствия, правда, на сей раз без объятий. Лорна подумала, что более неприятного лица, чем у Клетиса Барлоу, она в жизни не видела: он первым прошел бы кастинг на роль предводителя толпы линчевателей. Человеком он был, может, и прекрасным, но физиономию имел какую-то комковатую, бугристую, угловатую, с плохими зубами и глазами цвета стиральной доски.

Хозяева одолжили гостям резиновые сапоги, и те совершили экскурсию по ранчо, опасливо поглядывая на здоровенных коров, но стараясь не подавать виду, что боятся. Паз при этом старался распознать душевное состояние бывшего напарника, а Лорна чувствовала себя как на школьной экскурсии. Джеймс, абсолютно очарованный неожиданной гостьей, обращался к ней «мэм» и рассказывал о содержании скота гораздо больше, чем ей хотелось знать.

Выяснилось, что традицией усадьбы является ранний ужин, и скоро Лорна благодаря ухищрениям, против которых были бессильны и психологические познания, и феминистические принципы, оказалась вместе с Эдной на кухне, где ей пришлось заняться бобами, горохом, помидорами из хозяйского сада и картошкой, которую доктор Уайз до этого случая не чистила ни разу в жизни. Дома у них детей приглашали к накрытому столу: мать никогда не звала дочку помочь на кухне, поскольку изначально предполагалось, что у этой девочки более высокое предназначение – оправдать надежды отца. К маме феминизм не имел отношения, хотя папа любил о нем поговорить. Ну а когда Лорна подросла, у нее тем более не возникало ни желания, ни необходимости заниматься подобной ерундой. Вечеринки она устраивала нечасто, а в случае нужды покупала полуфабрикат, ставила запекаться в духовку и, пока картошечка готовилась сама по себе, развлекала гостей остроумными разговорами.

И теперь здесь, в Северной Флориде, она словно угодила во временную петлю. Некоторое время Эдна недоверчиво присматривается к ней и наконец говорит:

– Сдается мне, милая, что ты на своем веку почистила не так уж много картофелин.

– Вообще ни одной, – сознается Лорна. Она кладет ножик на стол и прикладывает бумажное полотенце к своим порезам.

– Ну, тогда посиди так, я сама справлюсь, тебя-то я за компанию позвала, – говорит Эдна, стоя у раковины и ловко освобождая клубни от кожуры.

Лорна чувствует, что было бы нелишне похвалить хозяйку за сноровку, но опасается ляпнуть глупость и поэтому добавляет извиняющимся тоном:

– Боюсь, по части домашнего хозяйства я не на высоте.

– Неудивительно, если ты доктор чего-то там, и все такое. Я ведь зазвала тебя на кухню, чтобы ребята могли потолковать вдвоем.

– А что у них за секреты?

– Не знаю, но только им нравится, когда их оставляют наедине. Эти двое по-настоящему близки, и Клетис сильно скучал по напарнику, хотя, конечно, в этом не признавался.

– Да и вообще, мужчин я на кухню не допускаю. Нечего им тут делать, только нервируют.

– Но как же вы одна справляетесь? Это ж какой воз работы приходится тащить: готовка, стирка, мытье посуды.

– Честно говоря, не такой уж и «воз», – возражает Эдна. – В мире полно всякой работы, и мне непонятно, почему ее нельзя поделить так, чтобы все мы знали, что каждому досталась своя, и уж она-то делалась бы как следует. Я думаю, Господь планировал именно так. Я меняла масло в грузовике, смазывала подшипники, управлялась с сельскохозяйственными машинами и тащила на себе все ранчо. Кто, по-твоему, занимался скотиной, пока Клет служил в полиции, там, на юге? – Она поднимает картофельный нож. – Милая, если ты думаешь, будто это трудно, попробуй кастрировать быка.

– Нет уж, спасибо!

– Вот почему я благодарю доброго Господа за то, что он сотворил мужчин. Хотя они бывают несносны. Как давно ты знакома с нашим Джимми?

Неожиданный, заданный вне контекста вопрос умелого дознавателя повергает Лорну в растерянность.

– Совсем недолго. Мы вместе работаем по одному делу.

Эдна кажется слегка разочарованной этим ответом, поэтому Лорна добавляет:

– Он, похоже, настоящий профессионал.

На лице Эдны расцветает лучистая улыбка.

– Ну конечно. Джимми Паз парень что надо. Другого такого не сыщешь.

А «парень что надо» в это время сидел на веранде, на продавленном плетеном стуле, смутно сожалея о том, что Клетис добавил к клубку своих добродетелей еще и полную абстиненцию. Пазу хотелось выпить и закурить сигару. Он рассказал Клетису о том, что сообщила ему Лорна, о том, что произошло в психушке, а сейчас делился всем, что знал об убийстве Мувалида, опасаясь, что Клетис в любой момент может указать ему на какой-то непростительный промах, из-за которого это дело еще не раскрыто. Но когда бывший напарник все же остановил его, то его вопрос коснулся подробностей первого допроса Эммилу Дидерофф.

– Что именно она сказала?

– Она сказала, что это особая честь – быть казненной несправедливо, как Иисус.

– Ну, ну. Вот это да! Мне бы очень хотелось познакомиться с этой женщиной.

– Ага, вы двое с ходу бы поладили, только вот еще Папу Римского подвинуть ненадолго.

– Ты думаешь, она говорила серьезно?

– Наверное, да. Правда, это по той части ее мыслей, которую ей нашептывают святые. Есть и другая, не столь привлекательная.

– Не важно, – отмахнулся Барлоу. – Демоны живут во всех нас. Давай выкладывай, что произошло потом?

Паз закончил отчет, дополнив его сведениями об Уилсоне, Паккере и Кортесе и материалами из первого тома признаний. После этого Барлоу задумался, прислонив кожаную спинку своего стула к стене, уставившись в пространство и пожевывая зубочистку. Паз знал, что в такие моменты прерывать его нельзя.

Их позвали ужинать.

Барлоу с глухим стуком вернул стул вперед, на четыре ножки.

– Не срастается, Джимми, – сказал он. – Мне трудно, конечно, утверждать наверняка, не видя девушки, но только она этого не делала. Подстава слишком очевидна и неряшливо сляпана. Думаю, она говорила чистую правду. Твоя подозреваемая просто зашла в ту комнату. Они знали, что вы скоро прибудете, застанете ее на месте преступления, найдете орудие убийства и будете готовы поверить, что она сумасшедшая. Угу, вижу, ты смущен. Смотри, расследуя дело, мы всегда отталкиваемся от потерпевшего: почему он был убит, кто были его враги, что он делал в последние сутки перед смертью и так далее.

– Мальчики! – послышалось из дома.

Барлоу открыл дверь веранды. Паз последовал за ним внутрь.

– И?..

– Так вот, в данном случае дело не в нем, а в ней. Араб просто удачно подвернулся под руку, но им нужен был не он. Она. Правда, здорово?

Стол ломился от еды: тарелки с дымящимся картофельным пюре, сочащееся сливочное масло, жареные куриные стейки размером с колесные колпаки, ломти кукурузного хлеба, гороховый салат, в количестве, достаточном, чтобы вызвать метеоризм у всего населения Орландо. Барлоу пошел мыть руки, а Паз отвел Лорну в сторону.