Друзья поят его водой,

Как чистый ключ в жару и зной…

Она развесила одежду сушиться на кусте возле пещеры.

Как чистый ключ в жару и зной,

Вот почему влюбле…

Тут она умолкла, улыбнувшись своей глупости и пафосу, отпустила в свой адрес несколько едких замечаний, — словом, привела себя в чувство и напомнила, что к чему. Вот только взгляд ее почему-то будто приклеился к рубашке Асафа, покачивавшейся рядом с ее джинсовым комбинезоном.

Себе и Шаю она припасла сменную одежду, но у Асафа, разумеется, ничего с собой не было, а потому Тамар выделила ему то немногое из вещичек брата, что налезло на Асафа. А позже, когда испачкалась и эта одежда, он надел ее широкую свободную футболку — из тех, что она планировала использовать в качестве «рабочих халатов». Осталось с тех пор, когда она была жиртрестом, сказала Тамар, и Асаф ответил, что не верит в это. И она рассмеялась:

— Погоди, вот увидишь на фотке — я была как слониха!

И Асаф дико обрадовался этому намеку на общее будущее.

Тамар достала из рюкзака зубную щетку, и Асаф растерянно посмотрел на нее.

— Возьми мою, — сказала она, почистив зубы.

И Асаф (да, да, если бы мама узнала, то наверняка грохнулась бы в обморок) как ни в чем не бывало почистил зубы ее щеткой.

Рвота у Шая прекратилась вместе с судорожными зевками. Правда, открылся понос, и это тоже оказалось нелегким испытанием. И они его выдержали вместе, вдвоем, а в общем-то, втроем. Шай потихоньку приходил в себя, и к нему возвращался стыд, сопровождаемый удивлением: кто такой этот Асаф и что он тут делает? И Тамар просто ответила ему, что он их друг.

Но когда Асаф сказал, что ему нужно выбраться в город на часок-другой, у нее сделался такой несчастный вид, что он чуть было не отказался от этой идеи.

— Ничего-ничего, иди, — сказала Тамар, явно смирившись с тем, что он не вернется.

Она села к нему спиной, злясь на себя за то, что поддалась соблазну поверить в него. Асаф объяснил, зачем ему нужно в город, стараясь говорить как можно спокойнее, но он чувствовал, что Тамар уже воздвигла между ними стену. Он не знал, как ее успокоить. Да и как она вообще может в нем сомневаться после этой ночи? В сердитом отчаянии он смотрел на нее и почти видел, как прежние комплексы крысиной стаей пробираются в ее голову. Одно он знал твердо: словами ее никогда ни в чем не убедить.

Когда он вышел из пещеры, она встала и поблагодарила его за все то, что он для нее сделал. Ее вежливость была почти оскорбительной. Он простился и с Шаем, а главное — с Динкой, которая встревоженно суетилась. Собака побежала за ним, потом вернулась к Тамар, затем опять за ним, и опять вернулась — Динка словно пыталась связать рвущуюся нить. Прилично уже отойдя от пещеры, он резко обернулся, услышав — или ему только показалось? — как Тамар тихо зовет его по имени. Он кинулся назад, навстречу ей, подхваченный волной болезненного возбуждения. Тамар поразилась захлестнувшим ее чувствам, когда увидела, как он мчится к ней.

— Да, ты что-то хотела? — спросил Асаф, задыхаясь.

— Ты чего вернулся? — удивилась она.

— Но ты ведь позвала… и еще я забыл отдать тебе письмо Леи.

— Письмо Леи?

— Она дала мне для тебя письмо, но ты меня треснула дубиной, а потом все это закрутилось с Шаем, и я забыл.

Асаф протянул Тамар письмо. Они стояли рядом, отчужденные и раздираемые чувствами. Она комкала в руках конверт. Он смотрел, как на ее шее бьется голубая жилка, он едва сдерживался, чтобы не коснуться этой жилки пальцем, погладить, успокоить. И только через минуту догадался спросить, зачем она его, собственно, позвала.

— Зачем? — удивилась Тамар. — Ах да, погоди. Вот, послушай…

Она спросила, готов ли он сделать для нее еще одно доброе дело, последнее дело, колоссально важное дело. Асаф в отчаянии развел руками и даже топнул ногой: ну почему последнее, почему? Но вслух ничего не сказал, взял листок с номером телефона, выслушал многочисленные указания и вопрос, который он должен задать. По правде говоря, задание показалось ему слишком тяжелым. Тамар тоже это понимала:

— Конечно, я должна сама с ними поговорить… но как? Отсюда?

Асаф пообещал, что все сделает.

— Тогда повтори еще раз, что ты им скажешь!

И она заставила его в точности повторить вопрос, и он покорился, завороженный этим первым проявлением дотошности и упрямства, напуганный чуждыми ему хитросплетениями ее семейных отношений, открывшимися перед ним во всей своей неприглядности. Она тотчас почувствовала его недоумение и, когда он успешно сдал тест на память, беспомощно уронила руки и растерянно, беззащитно посмотрела на него.

— Странно, я рассказываю тебе о вещах, о которых не рассказывала никому.

— Послушай, к трем часам я вернусь.

— Да, да, мне пора к Шаю.

Она повернулась и побрела к пещере — глядя в лицо реальности, понимая, как трудно дастся ему возвращение в этот ад после того, как он окунется в нормальную человеческую жизнь.

Асаф выбрался на шоссе, дождался автобуса и, вглядываясь в дорожные указатели и таблички с названиями улиц, определил, где находится. Дома он прослушал сообщения на автоответчике. Снова звонил Рои, осторожно спрашивая, не стоит ли им встретиться, чтобы поговорить по-мужски. Ему кажется, что Асаф переживает какой-то кризис, и это стоит обсудить, не так ли? Нет, не так, ответил Асаф и перешел к следующему сообщению. Родители передали, что отправляются в трехдневную прогулку по пустыне, так что пусть он не беспокоится. Асаф улыбнулся: точно кто-то подстроил так, чтобы эти три дня он чувствовал себя совершенно свободным. Он перемотал пленку и еще разок послушал их радостные голоса: они уже совсем очухались от перелета, утречком посетили фирму, где работает Джереми, и даже папа, с его тридцатилетним стажем, объявил, что такого он еще не видал.

Далее следовало подряд семь сообщений от Носорога, в последний раз он заявил, что если Асаф не объявится до двенадцати, то он, Носорог, звонит в полицию.

Оставалось еще десять минут. Асаф выпил один за другим три стакана мангового сока и позвонил в мастерскую. Вопль Носорога перекрыл даже шум станков. И Асаф тут же вспомнил, почему он так его любит, если об этом вообще нужно было вспоминать. Асаф рассказал ему все, ничего не скрывая, кроме новостей из Америки и кроме того, что с ним творится, когда он рядом с Тамар (то есть кроме самого главного). Носорог слушал не перебивая. Вот это Асаф в нем особенно любил: ему можно рассказать целую историю, от начала и до конца, не опасаясь, что тебя будут перебивать дурацкими вопросами.

Когда он закончил, Носорог спокойно сказал:

— Ну что, ты это сделал, а? Весь Иерусалим перевернул, но все-таки нашел ее… Правду сказать, Асаф, я не верил, что у тебя получится.

И, по сути, только теперь Асаф впервые осознал, что он действительно смог это сделать, смог найти Тамар… Даже странно, что эта мысль ему раньше не приходила в голову. Наверное, потому, что, найдя ее, он тут же окунулся в новую задачу, в проблему Шая, а потом… Да у кого из них было время вздохнуть?

Носорог быстро, по-военному, задал несколько вопросов. Знает ли он, что за люди охотились за Тамар и Шаем? Грозит ли им по-прежнему опасность? Где в точности находится ресторан Леи? И можно ли получить координаты пещеры — исключительно на крайний случай? Он трижды предостерег Асафа, чтобы тот хорошо проверил, не следят ли за ним. В пустыне он, может, и был в безопасности, но в городе его запросто могут выследить. Только затем Носорог небрежно поинтересовался, что слыхать в скорбной диаспоре.

Асаф ответил, что ему не удалось с ними поговорить. Ему оставили короткое сообщение, что они отправляются в путешествие на три дня, а значит, все более или менее в порядке. Он говорил немного торопливо, но понадеялся, что за шумом станков Носорог не уловит его суетливости.

Положив трубку, он набрал номер, который дала Тамар. Этот разговор, длившийся всего три минуты, оказался еще тяжелее предыдущего. Асаф назначил встречу в кафе торгового центра, описал себя, чтобы они могли его узнать, не забыв обрисовать последние добавления в своей наружности.