– Хорошо, – пообещала Рыска, поверив Альку и тоже повеселев. Даже горло как будто меньше болеть стало.

Но теперь уже саврянину что-то не спалось. Он перевернулся на спину, заложил руки за голову и с досадой сказал:

– А тот косой так за мое убийство и не поплатился. Сидит небось опять в кормильне, пьет, веселится, хозяину глазки строит. И не достать его уже, далеко отъехали.

– Ничего, его Богиня накажет, – попыталась утешить видуна Рыска.

– Как? – скептически буркнул саврянин.

– Да уж придумает что-нибудь. Пожар нашлет, болезнь или невезение.

– Пфе! Я видал кучу подлецов и ублюдков, которые прожили долгую счастливую жизнь и померли в роскоши, ничуть не раскаявшись.

– Значит, Богиня давала им шанс исправиться! – с пылом подхватила Рыска. – И если они им не воспользовались, то в посмертье не найдут пути к Вечному Дому и будут вечно плутать по бездорожью!

– Тоже мне кара, – еще презрительнее фыркнул Альк. – Да кому он нужен, этот Дом?

– Как это – кому?! – священно возмутилась девушка. – Мне, например! Это место, где всегда тепло, цветут вишни и горит очаг, где тебя всегда ждут…

– Кто?

– Родители, дети, друзья…

– Нет, я имею в виду – кто ждет именно тебя?

Девушка растерянно почесала обстреканную крапивой щиколотку. С отцом она вообще-то не желала встречаться ни там, ни тут, мать сама ее избегала, детьми Рыска еще не обзавелась, а единственный друг, хвала Богине, пока пребывал на этом свете.

– Ну… дедушка, например, – осторожно предположила она.

– И что, он согласится провести с тобой вечность в этой идиллической избушке? Или все-таки предпочтет запереться в ней с омоложенной бабушкой, дабы наверстать последние двадцать лет вынужденно духовного общения?

– Почему у тебя каждый разговор на похабень какую-то сворачивает?!

– Это не похабень, а правда жизни. У большинства людей столько друзей и родичей, что они, видать, после смерти лопаются, по сотне домов разрываясь. А если каким-то чудом и соберутся под одной крышей, то через неделю перессорятся, через месяц передерутся, через год разобьются на вражеские лагеря и начнут воевать стенка на стенку, и ты сама плюнешь, соберешь вещи и уйдешь куда глаза глядят!

– Так ведь там будут не все, а только те, кто по-настоящему меня любил!

– О, у меня тоже один такой был! – обрадовался Альк. – Пес Бухлач. До того меня любил, что издох через неделю после того, как я в Пристань уехал. Вот и будем мы с ним сидеть на крыльце посмертной избушки, как два идиота, и выть на луну от тоски.

– Не будете, – с досадой возразила Рыска, – ты своей дороги тоже пока не выслужил!

– И не собираюсь. Лучше уж по бездорожью: новые места, новые знакомства, бабы, выпивка…

– Где? – спросонья встрепенулся Жар.

– На том свете, – любезно сообщил Альк. – Проводить?

Вор проворчал что-то невнятно-ругательное и перевернулся на другой бок.

– Да кто тебе наливать-то там будет?!

– Хорошо хоть насчет баб возражений нет.

– Есть! Это небесное тсарство, а не «курятник»!

– Ну куда-то же они из «курятника» попадают, – зевнув, справедливо заметил саврянин.

– Ты недавно ныл, что Богиня тебя вообще на порог не пустила, а теперь о загробных потаскухах мечтаешь!

– М-гы…

– Чего?

Но Альк уже спал.

Когда Румз Косой проснулся, за окном уже смеркалось. Званый ужин у судьи давно должен был начаться, но господин наместник запретил прерывать свой дневной сон. До чего же приятно неспешно ехать по улице, зная, что в этот момент судья и его гости сидят за накрытыми столами, вымученно улыбаясь и поддерживая светскую беседу, а про себя проклиная опоздавшего – слишком знатного, чтобы начинать без него. Румз и судья терпеть друг друга не могли, однако не пригласить наместника на прием было неприлично, а отказаться тем паче. Дипломатия, чтоб ее!

Румз откинул одеяло, на ощупь сунул ноги в мягкие кожаные тапочки и, позевывая и почесывая грудь, подошел к шкафу. Удачный денек выдался: и за разбойников награду назначать не нужно, разве что на могильщика потратиться, и от свидетелей избавился. Причем все по закону: покуда власти злодеев злодеями не объявили, нечего добрым людям на них с косами выходить. А то эдак все начнут самосуды устраивать вместо порядочного четвертования!

Тревожил только пропавший труп (а тюремщик клялся, что при нем саврянин доживал последнюю лучину), и стража проверяла выезжающие из города телеги особенно тщательно.

О сорвавшемся (в прямом смысле слова) повешении Румз еще не знал – присутствовать на казни он не пожелал, утомленный бессонной ночью, и, разобрав еще несколько дел, сразу после обеда отправился спать. Будить наместника никто не осмелился, и дурные вести остались ждать, когда он переступит порог комнаты.

А все-таки как-то странно себя путничья община повела. За полночи все разузнала и посыльного прислала. Обычно они запросы чуть ли не по месяцу рассматривают, покуда со всеми не спишутся, а тут такое демонстративное отречение. Видать, что-то с этим непутником нечисто…

Мысль мелькнула и пропала. Замок потряс такой вопль, что глуховатая посудомойка двумя этажами ниже вздрогнула и выронила тарелку.

Ворвавшийся в комнату слуга застал Румза стоящим на коленях возле шкафа. Господин наместник уже не вопил, а с глухим воем пропускал через пальцы ворох пестрых лохмотьев, в которых с огромным трудом угадывались парадные одеяния. Особенно досталось новому камзолу, пошитому специально ради сегодняшнего приема и так богато изукрашенному драгоценными каменьями, что вешалка гнулась под его весом. Несколько мелких сапфиров и изумрудов высыпались из открытого шкафа вместе с тряпьем, но даже навскидку было видно, что большая и лучшая часть камней бесследно исчезла.

Впрочем, не совсем бесследно.

Слуга поднес свечу ближе к столу, к опрокинутой на какой-то документ чернильнице, и увидел несколько переплетающихся цепочек следов, пересекающих столешницу и спускающихся по одной из ножек.

– Ы-ы-ы!

– М-м-м…

– Ы-ы-ы, ы!

– М-м… у-у-у…

Несколько щепок Рыска пыталась постичь смысл этих звуков, потом наконец догадалась открыть глаза и поняла, что хозяин избы безуспешно пытается растолкать лежащего с краю Жара.

С краю?! Рыска приподнялась на локте, заполошно шаря взглядом по полу.

– А где Альк?

Вор тоже сел, как от щелчка кнутом. Проклятый саврянин, до чего довел – от одного его имени сон прочь улетает, будто колодезной водой окатили!

Мужик, порядком разозленный «беседой» с нахальным гостем, изумленно глядел, как парень с девушкой лихорадочно перетряхивают тулуп, шапку и башмаки. Жар даже на четвереньках к печи подполз, заглянул под нее.

– Эй, тварь, ты там?!

Немой боязливо попятился. В подпечье и ребенок бы не поместился, к тому же половина ниши была заложена поленьями.

Рыска уже не на шутку перепугалась – а вдруг крыса собака придушила или хозяин походя пришиб и выкинул, не посчитав нужным сообщить об этом гостям?! – но тут дверь распахнулась и вошел Альк. Косы заплетены, подвернутые штаны в брызгах – видать, мыться ходил, а то и купаться. За ним вбежала собачонка, преданно виляя хвостиком.

– Как ты себя чувствуешь? – косо глянул на девушку саврянин.

Рыска, опешив от такой заботы, шмыгнула носом и с радостным изумлением обнаружила, что он вовсе не забит.

– А… да ничего вроде. – Девушка сглотнула. Горло тоже не болело, пересохло только.

– Может, и моим здоровьем поинтересуешься? – Жар плечом стер с носа пыльную паутину, чувствуя себя круглым дураком.

– Зачем? И так вижу, что не сдох. – Альк равнодушно переступил через его согнутую спину, без спросу снял с гвоздя хозяйское полотенце и вытер мокрое лицо, потом скомкал и бросил на лавку. Рыска поспешила подхватить его и повесить на место, заискивающе улыбнувшись хозяину. Тот не разделял ее дружелюбия и, видя, что гости более-менее пришли в себя, снова начал их выпроваживать, мыча и попеременно показывая на дверь, потом на свой висок и ладонью поперек шеи.