Мы растерянно переглядывались. На лице Степана я, к своему неудовольствию, заметил признаки понимания. А ведь считается, что Степан у нас стрелок и костолом, а не мыслитель. Я сам пока еще ничего не понимал.

От Балыкина и Юлии последовало: «Поясни» и «Он прав».

– Есть только один способ решить задачу: мы сами должны имитировать покушения! – вдохновенно вещал порозовевший Герка – ну просто идеальный исполнитель роли какого-нибудь мирового гения в студенческой юности, сцена посрамления отсталой профессуры. – Мы должны прямо-таки терроризировать этого заезжего президента – нагло, вызывающе! Пусть рядом с ним плющатся пули, пусть неподалеку рвутся бомбы. Юлия уже начала, нам остается только продолжить…

– И тогда наши противники опешат, начнут выяснять, кто их конкуренты, и, разумеется, на всякий случай откужутся от своих планов, – ядовито проскрипел Балыкин и начал сморкаться.

Герка даже руками всплеснул.

– Да нет же! Тогда будет кардинально изменена вся программа пребывания президента в этой стране! Ни единого лишнего шага, протокольные мероприятия перенести в другое место и на другое время, маршруты следования – изменить, прессу – долой, необязательные мероприятия – тоже долой. Об университете можно забыть. Остается только президентский самолет, но тут мы вряд ли сможем как-то повлиять… И нам нет никакого дела до того, кто наши противники!

Теперь дошло до всех. Балыкин понапрасну открывал и закрывал рот, ища возражений, и не находил их. Терентий Семенович вновь уподобился китайскому болванчику. Степан сказал: «Ну, это другое дело», и заметно повеселел. Коллеги с Радости усердно надували щеки, во всем соглашаясь…

Оглушительно грохнуло. Тугой ком воздуха испытал на прочность мои барабанные перепонки. Рухнули ворота склада. Не успел затихнуть их грохот, как чей-то лающий голос загавкал в мегафон на местном диалекте:

– Вы окружены! Выходить по одному! Руки за голову! Одна минута на размышление!

На этом месте я застрял, и застрял крепко. Выходил на балкон, подолгу курил. Пил кофе. Брал лукошко и отправлялся за город по грибы, срезал крепкие подосиновики, выискивал прячущиеся в траве белые и думал о какой-то чепухе. Например: для чего мне понадобилось переносить действие романа на февраль месяц, когда на дворе стоит сентябрь? Раз уж пишу фантастический роман, то надо полностью отрешиться от окружающей действительности, да? Чушь какая-то. Притом наглядно опровергаемая.

Я с абсолютной точностью знал, что произойдет в романе дальше, – а писать не мог. Наверное, такое случается с писателями – переполнение файлов. Тут нужно просто отдохнуть от всякой церебральной деятельности. В перетруженных мышцах и то накапливается молочная кислота, а что же накапливается в голове? Пресловутая словесная руда? Долой ее. В отвалы. Чтобы продолжить, мысли должны быть как у Буратино: коротенькие-коротенькие, пустяковые-пустяковые. Добьюсь. Длинными, кудрявыми и завиральными они потом сами станут.

Видя, что я который день бездельничаю, жена потребовала, чтобы я ей дал почитать то, что у меня получилось. Я начал было отговариваться тем, что это пока не роман, а скелет романа, да еще и неполный, без нижних конечностей, таза и хвоста, но быстро сдался. Любимые жены умеют уговаривать. Любимые и шибко умные – те уговаривать не станут, а дождутся, пока муж сам предложит. К счастью, у нас не тот случай.

Прочитав довольно быстро, несколько раз хихикнув и заявив, что Гомо Фобус – это пошлость, жена вернула рукопись в задумчивости.

– А эта женщина, как ее… скользунка? скользячка?.. ну, в общем, Юлия…

– Что Юлия?

– Чего она искала-то по всем мирам? Твой герой вроде как догадался, но не сказал. А сам-то ты знаешь?

– Сам-то я знаю.

– Ну?

– Понимаешь, у нее ведь феминистские заскоки. Каждый скользун в свободное от работы время ищет наиболее подходящий для себя мир. Конечно, кроме тех, кто уже нашел его. Так вот, Юлия давно и упорно ищет такой мир, где мужчины были бы настоящими мужчинами – сильными, смелыми, добрыми, верными… словом, рыцарями без страха и упрека.

– Неужели такого мира нет?

– Почему нет? Сколько угодно. Но ей нужно еще одно непременное условие: чтобы при всех распрекрасных качествах мужчины в том мире находились в полном подчинении у женщин. А вот этого не может быть, потому что не может быть никогда. Либо одно, либо другое. Вместе – шиш с маслом. Вот Юлии и попадаются то идеальные, но лишь частично управляемые мужики, то покорные, забитые и подлые рабы. В одну телегу впрячь не можно… В общем-то, несчастная она женщина.

– Так и будет вечно искать?

– Откуда мне знать? Я не пророк. Может, со временем смирится.

– И не жалко тебе ее? Умная красивая женщина…

Вот и пиши после этого беллетристику. Я взорвался.

– Почему красивая? Где сказано, что она красивая? По-твоему, раз попала в книжку, так уже и красивая? Ты мне эти штучки брось! Она несколько мужеподобна, это во-первых. А во-вторых, какая кому радость от ее ума? Женщине нужна мудрость, а совсем не ум. На свете сколько угодно умных стерв, а вот мудрые стервами не бывают…

Ссоры не получилось. Какой женщине приятно расписаться в отсутствии у нее мудрости?

– Ладно уж, теоретик. Может, хоть картошку к ужину почистишь, раз уж все равно бездельничаешь?

– Иду.

И за чисткой картошки вдруг понимаю: могу двигаться дальше.

Какая еще минута на размышление, зачем она? Чтобы исчезнуть, нам хватило бы и доли секунды, а чтобы уйти с комфортом, забрав технику и договорившись о новой точке рандеву, – секунд пяти, да и того много. Так что мы не торопились. Балыкин даже осведомился с прищуром, кто это забыл следить за периметром.

Отвечать ему не стали.

Уходили врассыпную. Я скользнул в Степь – знакомый мир, отличающийся двумя полезными качествами: хорошим обзором во все стороны и малолюдностью. Если заниматься только кочевым скотоводством, то большой плотности населения ждать не приходится, а туземцы только скотоводством и занимались. Может, тысячу лет, а может, и двадцать тысяч. Жизнь кочевника – чем не жизнь? Перегоняй скот, жуй вареную баранину, пей кумыс, пой в седле заунывные, как сама степь, песни, а если голод – собери дюжину молодцов и отбей стадо у соседей. Свобода!

Мне только и надо было, что пройти пешком около километра, после чего вернуться в Малину. Направление я знал. Солнце стояло высоко и припекало порядочно, а трава под ногами была прошлогодняя – сухое бурое мочало. Так в любой степи, хоть в этой, хоть в земной, начинается весна – снег напрочь стаивает за считаные дни, его уже нет, и скоро, очень скоро попрет молодая трава, коврами лягут цветы, и уже сейчас тепло так, что любой северянин не постеснялся бы сравнить эту раннюю весну с северным летом к невыгоде последнего…

Довольно сильный, но теплый ветер дул мне в лицо, норовя запорошить глаза пылью и травяной крошкой. Подскакивая, как мячи, катились сухие шары перекати-поля. В ушах завывало. Из-за ветра я не сразу услышал стук копыт за спиной, но оглядываться время от времени не позабыл – и очень хорошо сделал.

На меня галопом мчался всадник.

Расстояние было еще велико – сотни полторы шагов, а то и больше. Поняв, что обнаружен, всадник перевел коня на шаг. Неизвестно для чего я вынул пистолет и помахал им над головой. Понял ли всадник, что я вооружен, – не знаю, но во всяком случае он понял, что я его не боюсь. Тогда он привстал в стременах и начал раскручивать что-то над головой.

Вж-ж-ж… чпок! Небольшой округлый камень сердито прожужжал мимо моего уха и выбил из сухой травы фонтанчик пыли. Праща! А я-то ожидал лука или сабли!

Всадник вновь завертел ремнем над головой. Во время этого занятия с него слетела шапочка, и роскошные черные волосы рассыпались по плечам. Вон оно что. Женщина!