Поводырь смеется:

«Это только начало».

Хороший, добрый смех — нет в нем ни угрозы, ни предупреждения. Только чистый, ясный свет.

Я знаю, запертая дверь скоро откроется и за её порогом будут ждать… те, кто простил меня.

Нас разделяет всего лишь дыхание… несколько глубоких вздохов. Ничтожное расстояние. И я улыбаюсь.

Примечание: рассказ написан при поэтической поддержке Майка Зиновкина.

Шум погони становится всё отчетливей.

Уже слышны человеческие голоса и резкий, до звона в ушах, собачий лай.

Я слышу, как ругаются и сквернословят мои преследователи. Им страшно, очень страшно — так глубоко в запретные тоннели они никогда не забирались.

Однако охотничьи псы уже встали на след жертвы, запах свежей крови кружит и туманит голову — как мне это знакомо — законная добыча совсем рядом, «глупо упускать её».

Азарт… Какое могучее и коварное чувство — сильнее страха, сильнее инстинктов. Оно способно подчинить собственного хозяина, превратить в раба. Когда-то азарт привел меня на край пропасти и… я не удержался… рухнул прямиком в преисподнюю… Скольких жертв и лишений стоило возвращение обратно — в мир охотников и гончих псов… лучше не вспоминать. Но до свободы еще 540 нелегких шагов. Сегодня, надеюсь, мне удастся сделать хотя бы несколько… Когда твоя душа в залоге — все пути превращаются в тернистые заросли, сдирающие кожу и мясо с незадачливых и очень опрометчивых путников.

Моих преследователей пока не видно, можно различить три или четыре голоса, да лай собак. Средненький улов, да и шавки не в счет. Наконец вижу огни — факелы и пару фонариков — всего пять светящихся вдалеке точек… Черт бы побрал эти жалкие пятерки, в прошлый раз меня преследовали двадцать отборных вояк, вот это была потеха…

Погоня подходит к концу, осталось преодолеть небольшой, резко уходящий вниз тоннель и всё — мы у цели. Как банально и просто… разочаровывающе. Ни кипящего адреналина, ни страха смерти, ничего. Сегодняшняя охота вышла скучной, ничем не запоминающейся. Надоело…

Достаю из заплечной сумки противогаз — последний штрих в нашем недолгом «совместном» путешествии. Вот теперь точно всё — вы проиграли, мои неведомые друзья-«охотнички». Жду, когда они подойдут поближе, а собаки наконец почуют моё присутствие. Разворачиваюсь, подставляя преследователям защищенную бронежилетом спину, и со всех ног несусь к нужному тоннелю. Надеюсь, вы не перепутаете проходы, как умудрились ваши не слишком умные и наблюдательные предшественники.

Сзади раздается автоматная очередь. Да, нервы у вас слабоваты, зачем же разбазаривать столь дефицитные патроны…

Выстрелы немного подзадоривают меня, не хочется словить шальную пулю в затылок. Знакомый до миллиметра проход — как всегда темный и мрачный, однако мне открыта его торжественная величавость — ему нравится встречать разгоряченных запахом крови охотников — уверенных, ощущающих собственное непогрешимое превосходство. И провожать их — уже обреченных жертв, не ведающих о скорой участи. Всего лишь тридцать метров — коротких, ничем не примечательных… И в легкие проникнет незаметный газ. Он не смертельный, совсем нет — никто ничего не почувствует. Только через несколько шагов ноги откажут, а руки обвиснут безвольными плетьми…

Собаки проявляют неожиданную прыть и посреди тоннеля почти настигают меня — слышу их тяжелое, смрадное дыхание прямо за своей спиной. Тупые псины всего лишь расходный материал, целиком идущий в отходы — без жалости разряжаю в них свой ТТ. Драгоценные секунды потеряны, в проходе появляются первые всполохи от факелов. Как же вы спешите, мои алчные любители круглых сумм… Вам абсолютно неинтересно, за что на моем фотопортрете, щедро развешанном по всем закоулкам метро, начертана огромная цифра в тысячу патронов. Вам наплевать, что совершил «опасный преступник», разыскиваемый по всему подземному миру. В ваших глазах застыла только огромная россыпь обещанных в награду боеприпасов. Жадность… хорошая приманка, почти безотказная.

Жаль, вы не видели, кто расклеивал бесчисленные объявления — мне бы очень хотелось посмеяться над вашими растянувшимися от удивления физиономиями… Обидно, что «работать» приходится с лицами, лишенными всякого выражения…

В несколько прыжков преодолеваю коварный проход и с облегчением срываю надоевший противогаз. Остались секунды ожидания — любимые моменты предвосхищения, которые слаще самого удовольствия.

Как они — охотники — шумят, как громко и глубоко дышат… 10 метров — первый вдох, кислород вперемешку с безымянным парализующим газом щедро насыщает легкие. Выдох — однако неотвратимый процесс уже запущен, кровь насыщается новыми, агрессивными элементами, устремленными прямо в мозг. 20 метров. Слабое, практически незаметное покалывание в глазах. 25 — резкие, неприятные спазмы в мышцах. 27 — дыхание сбивается. 28 — скачет давление и молниеносно устремляется к нулю. 28–29 метров — шаги по инерции, на деревянных, непослушных ногах. 30 — финиш. Пять человеческих тел почти одновременно падают к моим ногам. А где последняя псина, черт бы её побрал? Она оказалась малахольной настолько, что скопытилась в тоннеле! Придется опять надевать осточертевший противогаз — вытаскивать тушку тупой скотины. Но это чуть позже. Первым делом перестрахуюсь — нужно вколоть новоприбывшим адреналин, слабенькие, больные сердца не всегда выдерживают тридцатиметровое «газовое» путешествие, а трупы мне здесь ни к чему.

Вот так — я отлично набил руку — практически готовый реаниматолог. Короткий смешок бесцеремонно нарушает таинство окружающей тишины. Ничего, мне-то здесь как раз нечего бояться. Опять смеюсь — уже в полный голос. Да, охота была так себе, но настроение улучшилось. Еще бы не эта поганая собака в проходе…

Господи, они уже болонок с собой тащат… совсем отмороженный народ пошел, «баунти хантеры» хреновы.

Передо мной — на полу — в ряд разложено четверо мужчин и одна женщина, (вроде ничего такая, миленькая). Ага, и крошечный, мохнатый «зверюг» — про тебя чуть не забыл.

Время знакомства и селекции. Джентльмен и под землей остается джентльменом, по очереди жму четыре безвольных руки и галантно, с достоинством целую изящные дамские пальчики.

— Разрешите представиться — Майк Зиновкин к вашим услугам. — Не вижу радости и восхищения! Неужели имя поэта, гремевшего на всё метро — от Тверской «до самых до окраин» — предано забвению?! Неужели никто больше не вспоминает ни «Лучевую болезнь», ни «Два билета в СВ», ни — боже мой — «Миграцию ёжиков»?!

— Какой кошмар, какая духовная деградация! Зиновкин забыт… Увы мне! Стоило на несколько лет покинуть родные пределы, как полноводная река людской памяти обмелела, не оставив после себя и следа.

— Однако, милые мои, вам необычайно повезло! У меня не столь часто бывают благодарные слушатели, а поскольку у нас с вами ещё есть немного времени, я прочту вам кое-что из свежего: