До июля 1919 года, когда Вильсон представил Версальский договор в Сенат, политическая расстановка сил была очевидной. В кампании по выборам 1916 года президент стоял на платформе, призывавшей американцев приложить все усилия, чтобы установить прочный мир. Выступая в октябре в Индианаполисе, Вильсон заявил: «Когда нынешняя война закончится, обязанностью Америки станет объединение других государств в некое подобие лиги, призванной сохранить мир»(42). Кандидат от республиканцев Чарльз Эванс Хьюз не поддержал участия Соединенных Штатов в новом международном институте. Мнения по этому вопросу в его партии разделились, а сам он хотел дистанцироваться от президента. Вильсон уже почти победил, и многие в его лагере рассматривали этот результат как свидетельство растущей поддержки общества в расширении участия страны в мировых процессах. Как сказал один из сторонников Вильсона: «Президент, нами переизбранный, поднял новый флаг, встать под который не замышлял или не осмеливался еще ни один президент. Это флаг интернационализма»(43).
Вооруженный наказом избирателей, Вильсон решил изложить свои идеи более подробно. 22 января 1917 года он выступил с официальным обращением к Сенату, в частности, отметив: «Само собой разумеется, что в любых переговорах о мире, которыми должна закончиться эта война, должен присутствовать вопрос о некой консолидации сил, которая фактически исключила бы возможность того, что с нами снова произойдет подобная катастрофа». Вильсон с надеждой добавил, что «немыслимо, чтобы народ Соединенных Штатов не сыграл никакой роли в этом великом предприятии»(44). Речь президента была встречена овациями как со стороны демократов, так и со стороны республиканцев.
Однако вскоре республиканцы перешли в контрнаступление. Сенатор от штата Айдахо Уильям Бора заявил, что страна должна оставаться верной доктрине Вашингтона, а сенатор Лодж выступил в защиту одностороннего участия в мировых процессах, аргументируя свою позицию тем, что Америка прежде всего защищает интересы собственной безопасности, а уж потом – благоденствие международного сообщества(45). Бора и Лодж стали самыми непримиримыми оппонентами Вильсона.
В феврале немцы начали топить американские суда. На этом дебаты о послевоенном устройстве прекратились, а президент и Конгресс сосредоточили свое внимание на подготовке к войне. После вступления Соединенных Штатов в войну Вильсон хранил непривычное молчание относительно своих планов, связанных с Лигой Наций. До конца 1917 года и весь 1918 год по этому вопросу он не произнес ни одной публичной речи. Кроме того, он сократил круг занимавшихся этой темой людей до непосредственного окружения и прекратил сотрудничество с Лигой по укреплению мира и другими отечественными организациями, прежде помогавшими формировать и поддерживать новые послевоенные институты.
В начале 1919 года, после возвращения Вильсона из Европы, где он участвовал в составлении статьи Версальского договора об учреждении Лиги Наций, дебаты в обществе и Конгрессе возобновились. Несмотря на то что документ был еще не доработан и не мог быть представлен на рассмотрение в Сенат, Лодж инициировал кампанию по сбору тридцати семи подписей в поддержку резолюции о неприемлемости существующих условий Версальского договора. Президент понял, что ему не собрать две трети голосов, необходимых для ратификации договора. Тогда Вильсон вновь отправился в Европу и добился у европейских коллег уступок, первая из которых касалась исключения внутренних дел государств из сферы применения закона о Лиге Наций, а второй признавалось, что, согласно «доктрине Монро», отношения Соединенных Штатов со своими соседями остаются неизменными. Обе уступки должны были исключить сомнения сенаторов.
Возвращение Вильсона в Соединенные Штаты было триумфальным. Президентский лайнер «Джордж Вашингтон» вошел в порт Нью-Йорка утром 8 июля. Вильсона встречала эскадра военных кораблей, на борту которых, среди прочих, находились члены кабинета и Конгресса. Сойдя на берег, Вильсон немедленно отправился в Карнеги-холл. Улицы города были заполнены ликующей толпой. В Карнеги-холле Вильсон произнес речь, посвященную предпринятым им в Европе усилиям «спасти мир от ненужного кровопролития». В тот же вечер словно не замечающий усталости президент сел в поезд, доставивший его в Вашингтон. На вокзале, несмотря на поздний час, Вильсона приветствовали еще около десяти тысяч сторонников(46).
Через два дня Вильсон отправился из Белого дома на Капитолийский холм, где официально представил Сенату Версальский договор вместе со статьей об учреждении Лиги Наций. Когда президент закончил читать доклад, стало ясно, что без серьезной схватки не обойтись. Демократы приветствовали Доклад овациями, республиканцы – сдержанными аплодисментами. Стало понятно, что две трети голосов, необходимых для ратификации договора, едва ли наберутся.
Так называемые «непримиримые» – костяк изоляционистов, не желающий иметь ничего общего с Лигой Наций и в любом случае голосующий против, – не представляли для Вильсона большой проблемы. Такие действительно существовали – их неформальным лидером был сенатор от штата Айдахо Уильям Бора, – но чтобы отклонить договор, им голосов не хватало. Опасаться следовало республиканского большинства и его решимости изменить условия договора посредством серии «оговорок» из четырнадцати пунктов, выдвинутых сенатором Генри Лоджем. Основные дебаты развернулись вокруг десятого параграфа – положения, обязывающего подписавшиеся стороны «уважать и защищать от внешней агрессии территориальную целостность и существующую политическую независимость всех членов Лиги».
Для Вильсона десятый параграф являлся ключевым. На нем строилась вся система коллективной безопасности, призванная сохранять мир через противостояние агрессору совместными усилиями участников договора(47). Республиканцы возражали. Жесткое обязательство защищать иные государства от внешней агрессии втянет Соединенные Штаты в нежелательные военные конфликты. Более того, только Конгресс, а не какой-то наднациональный орган может решать, когда и куда посылать американские войска. Америка не должна подрывать свою самостоятельность, отдавая международным институтам полномочия принимать решения от имени Соединенных Штатов. Отсюда вытекала вторая «оговорка» Лоджа о том, что Соединенные Штаты «не берут на себя никаких обязательств» защищать другие страны, если только Конгресс не примет в этом отношении особого, решения.
Вильсон не уступил, заявив, что «лучше тысячу раз вступить в схватку, чем запятнать флаг позорным компромиссом»(48), и отправился в поездку по стране – на Средний и Дальний Запад (туда, где оппозиция Лиге Наций была самой сильной) – с целью предоставить решение вопроса американскому народу. Обращение Вильсона к нации было беспрецедентным. Президент произносил речи днем, а ночью спал в поезде. Поездка по стране продолжалась почти весь сентябрь и охватила такие города, как Коламбус, Индианаполис, Сент-Луис, Канзас-Сити, Де-Мойн, Омаха, Су-Фоле, Сент-Пол и Миннеаполис, Бисмарк, Биллингс, Спокан, Сиэтл, Портленд, Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Сан-Диего, Рино, Солт-Лейк-Сити и Денвер.
Вильсон намеревался также посетить города Уичито, Оклахома-Сити, Литлл-Рок, Мемфис и Луисвилл, но во время речи в Пуэбло, штат Колорадо, он лишился сил, и доктора настояли на прекращении поездки. Два дня президентский поезд ехал обратно в Вашингтон. Через четыре дня после возвращения в Белый дом Вильсон перенес инсульт. Следующие несколько месяцев ему пришлось провести в постели; естественно, что у президента едва доставало сил для решения самых неотложных вопросов управления страной.
Личная жертва Вильсона, принесенная на алтарь Лиги Наций, оказалась напрасной. Несмотря на предпринятую поездку и ожесточенные дебаты, развернувшиеся в обществе, две трети голосов, необходимые для ратификации Версальского договора, так и не удалось набрать. Республиканцы отказались поддержать договор без «оговорок» Лоджа. Демократы же по призыву Вильсона отказались поддержать договор с «оговорками». 19 ноября ни первоначальный вариант договора, ни договор с «оговорками» Лоджа не набрали даже простого большинства голосов. В марте Сенат вновь собрался на голосование. Сорок девять сенаторов были за договор с «оговорками» Лоджа, тридцать пять – против. Простое большинство, недостаточное для ратификации.
