Хлопуша глянул на солнце. До заката еще далеко. К тому моменту, когда упыри и волколаки закружат перед буреломом, огораживающим Гиблое место, Хлопуша будет уже далеко. И то ладно.

Перед тем как снова отправиться в путь, Хлопуша осторожно приблизился к мертвому Осколу, размахнулся мечом и, зажмурившись от страха, отрубил товарищу голову. Сделано! Теперь Оскол не встанет с земли упырем.

Хлопуша прошел еще пару верст, когда ему послышалось отдаленное ржание коней. Он остановился и наморщил лоб. На просеках – охоронцы, в чащобе – волколаки и упыри… Куда ж идти? Хлопуша постоял, подумал, поскреб в затылке. Интересно, как бы на его месте поступил Оскол?

Едва Хлопуша подумал об этом, как в голове у него прозвучал угрюмый голос Оскола:

«Если справа – лихо, да слева – лихо, держись серёдки и шагай себе тихо».

И Хлопуша решил идти по самой кромке чащобы. Так было дольше, но безопаснее. Где-то недалеко снова завыл волколак. Хлопуша не остановился и не ускорил шаг, лишь положил мозолистые пальцы на рукоять меча и, угрюмо насупившись, продолжил путь.

Эх… Обернуться бы вороном, полететь в Хлынь-град, удариться оземь перед матушкой и обернуться опять отроком: здравствуй, родная матушка, вот он я!

Да только нету у Хлопуши ни матушки, ни батюшки. А до Хлынь-града еще добираться и добираться.

Хлопуша вздохнул.

До межи оставалось не больше версты. И тут Хлопуша вдруг увидел нечто такое, отчего у него захватило дух. Прямо из чащобы навстречу ему вышел человек в сияющем облаке. Над головой у него сверкало маленькое солнце, а его белые одежды развевались на ветру, как белоснежные крылья.

Хлопуша остановился и, раскрыв от изумления рот, уставился на странного человека в белых одеждах широко раскрытыми глазами.

Сияющий незнакомец медленно приближался к Хлопуше. Не дойдя нескольких шагов, остановился и улыбнулся. Лицо у него было светлое, а длинные волосы и борода – почти белые.

– Кто ты, парень? – спросил сияющий незнакомец голосом громким, мягким и спокойным.

– Я?.. – Хлопуша сглотнул слюну. – Я Хлопуша, сын Быкодёра-мясника и брат Молчуна-ходока. А кто ты?

Незнакомец прищурил светлые глаза.

– А я Пастырь, – просто ответил он.

От голоса сияющего незнакомца Хлопуше сделалось тепло и приятно, будто вокруг было вовсе не Гиблое место, а деревня Повалиха, где он провел с бабкой Проной всё детство.

– Пастырь? – переспросил Хлопуша, глупо улыбаясь. – Но я не видел здесь ни овец, ни коз, ни коней. Кого же ты пасешь, Пастырь?

Сияющий незнакомец улыбнулся и ответил:

– Не овец и не коз пасу я, Хлопуша. Я пасу человеков.

Что-то запрядало в воздухе, и вдруг Хлопуша увидел, что за спиной у незнакомца раскрылись огромные белоснежные крылья.

– Оставь всё, что у тебя есть, Хлопуша! – громко сказал Пастырь. – Оставь и иди за мной. Истинно говорю тебе: лишь тот ступит в кущи светлого уграя, кто оставит всё и пойдет за мной!

Хлопуша захлопал глазами и растерянно проговорил:

– У меня только и есть, что бурая пыль.

– Пыль? Так брось её!

Хлопуша достал из-за пазухи мешочек с бурой пылью и без жалости бросил его в траву.

– Вот так, – кивнул Пастырь. – А тебе ступай за мной, и да будет светлым твой путь!

Он повернулся и поплыл по тропке, едва касаясь ногами земли, в своем сияющем облаке, с распростертыми белоснежными крыльями. И Хлопуша, позабыв обо всем на свете, двинулся за ним, как слепец за добрым, зрячим проводником.

Полгода спустя. Берег Эльсинского озера

Человек, подошедший к Глебу Орлову, был высок и статен, а одет был дорого и, как скажут тысячу лет спустя, «со вкусом». По виду – купец.

Усевшись на лавку рядом с дубовой стойкой, молодой купец окликнул целовальника и попросил для себя кружку хмельного сбитня. Когда сбитень был подан, купец взял кружку, отхлебнул, почмокал губами и сказал:

– Хороший сбитень. Прямо как в Хлынь-граде, у нас.

Сказав это, купец быстро покосился на Глеба. Тот сидел за стойкой с бесстрастным лицом и никак не отреагировал на слова купца.

Тогда купец снова отхлебнул сбитня, облизнул губы и вопросил:

– Тебя зовут Первоход, верно? Ты ходок в места погиблые.

Глеб отхлебнул своего олуса и глухо ответил:

– Ты ошибся, купец. Я простой огородник.

Тот улыбнулся:

– Что ж, пусть будет так. Но что-то подсказывает мне, что ты знаешь Первохода. Ежели так, то не мог бы ты кое-что для него передать?

– Повторяю тебе: я не знаю никакого Первохода, – заявил Глеб. – Но если кто-нибудь познакомит меня с ним, я передам ему все, что ты мне скажешь.

Купец сунул руку в карман. Пальцы Глеба скользнули к рукояти меча. Заметив его движение, купец улыбнулся и сказал:

– Это не то, о чем ты подумал. У меня в кармане – послание. И я собираюсь передать его те…

Договорить он не успел. Из-за широкого дубового стола, стоявшего у Глеба за спиной, выскочил парень, одетый охотником, и молниеносно выхватив из-за пояса метательный нож, швырнул его в Глеба.

Однако за мгновение до того, как нож оказался в руке охотника, Глеб увидел отражение противника в оловянном стаканчике. Мгновенный уклон вправо, и нож, просвистев возле уха Глеба, вонзился в бочонок с олусом.

Глеб прыгнул к охотнику, схватил его за ворот куртки, рывком стащил на пол и стукнул головой об лавку. Затем швырнул парня к двери, шагнул к нему и наступил сапогом бедолаге на руку.

– А-а! – заорал парень, силясь выдернуть пальцы. – Пусти! Пусти, изверг!

– Кто тебя послал? – хрипло спросил Глеб.

– Никто… Я сам…

– За что ты хотел меня убить?

Глеб перенес вес тела на ногу, прижавшую пальцы парня к полу.

– Награда!.. – хрипло выкрикнул молодой охотник и облизнул побледневшие губы. – Награда… Двадцать серебряных дирхемов.

Глеб убрал ногу с руки парня.

– Убирайся вон, – сухо проронил Глеб. – Еще раз увижу тебя здесь – оторву пальцы вместе с рукой.

Парень, сморщив лицо от боли, неуклюже поднялся на ноги и шагнул к выходу. У самого порога он остановился и хотел что-то сказать, но Глеб дал ему пинка, и парень вылетел на улицу, как пробка из бутылки.

Вернувшись к стойке, Глеб посмотрел на купца прямым, холодным и острым, как замороженный осколок стекла, взглядом.

– Это и было твое послание? – спросил он.

Купец испуганно качнул головой.

– Нет. Я не с ним. Клянусь Сварогом, я понятия не имел, что здесь будет ловчий!

Глеб недобро прищурился:

– Достань из кармана то, что хотел достать. Только делай это медленно.

Купец снова сунул руку в карман и медленно извлек из него кусок бересты.

– Вот, – сказал он, протягивая Глебу берестинку. – Один человек просил передать тебе это. Он сказал, что ты сразу все поймешь.

Глеб взял берестинку, скользнул глазами по белой коре.

Посреди берестяного клочка было нацарапано славянскими рунами одно слово:

Глеб опустил бересту. Посмотрел мрачно на купца.

– Это все, что ты хотел мне передать?

– Да, – ответил тот. И робко спросил: – Могу я теперь уйти?

– Можешь, – ответил Глеб. – Только не забудь расплатиться.

Купец положил на стойку несколько медяков, сполз с лавки и, поклонившись Глебу и целовальнику Назарию, робко засеменил к выходу.

Минуту спустя Назарий убрал в чулан разбитую лавку и вернулся к стойке.

– Твое соседство становится все более хлопотным, – заметил он Глебу, беря в руки рушник.

– Да, Назарий. Прости.

Несколько секунд оба молчали. Глеб пил свой олус, а целовальник усердно натирал рушником очередной стаканчик. Затем он сказал:

– Они не оставят тебя в покое, Глеб. Пока за твою голову назначена награда, всегда найдутся желающие добыть ее и отнести князю.