— Получается, что данная опасность существует и для Рустании…

— Тс-с-с, тише, о таких вещах не говорят вслух. Не думаешь ли ты, что кто-то может быть более достойной престола, чем королева Эвиль?

— Нет, не думаю, — мотнув головой, совершенно искренне ответила я.

— И не думай. Я не хочу, чтобы враги твоей матери начали охоту и за её чересчур смышленой дочерью.

— Скажите, генерал, а что мешает им, захватив меня, принудить мать к сотрудничеству вплоть до отречения от права на престол?

— Не смешите мои тапочки, деточка. Что за мать способна отправить единственного ребёнка на верную гибель? Или Вы скажете, что она не догадывалась о том, куда Вы отправляетесь? Вы не сказали ей об этом? Молчите? Что толку брать в заложники дочь такой матери? Скорее возможно поступить наоборот, но кому нужна сопливая девчонка, считающая себя ура-патриоткой? Если я в чём-то не прав, скажите мне это.

Я молчала. Но не потому, что считала его правым, наоборот, мне вдруг со всей отчётливостью стало понятно, насколько сильно любима своей матерью. Она предвидела всё это. Предвидела и моё пленение, и последующее раскрытие её тайны. Не отговорив меня от «визита» во вражескую столицу, она очень рисковала — вероятия всегда имеют несколько расходящихся линий: меня могли казнить, могли убить при задержании, могли просто до смерти замучить в пыточной, но, судя по всему, остальные версии развития событий выглядели ещё ужаснее — их исход был предопределён. Во всяком случае, сейчас я жива, почти здорова, валяюсь в мягкой постели, жду обещанных фруктов, и пока на меня никто не покушается. Так что можно считать, замысел моей мамы удался на все сто. Мелкие неприятности и ушибы не в счёт.

— Генерал, а вы не помните, кто из вражеских вельмож и командиров был убит или попал в плен?

— Помнить? Мне ни к чему такая роскошь, как память. К чему запоминать всякую мелочь, когда есть секретарь? Он очень скрупулезно фиксирует всё происходящее. Лист бумаги и перо — вот его оружие, точно так же как моё оружие — меч. Кстати, я как раз сегодня утром докладывал Её величеству о настоящем положении дел и имею с собой этот так Вас интересующий список.

— Дайте мне его! — наверное, чересчур поспешно потребовала я.

К чести Ламса, тот если и удивился, то не подал виду. Огромная с золочёными тиснениями папка раскрылась, и в мою сторону поплыл белый расплывающийся в глазах листок…

"Лишь бы не он, лишь бы не он", — твердила про себя я, пробегая глазами первую страничку, на которой были записаны убитые при штурме города вельможи и с той, и с другой стороны. Ни одного знакомого имени мне пока не попалось, хотя я не отказалась бы увидеть на белом листе нечто типа Вексель такой-то или, что ещё лучше, король Илактрион Первый. Тёрма в этом списке не было, я уже хотела перейти к списку пленных, когда мой взгляд зацепился за последнюю страничку. Имя показалось мне знакомым — генерал Мейххеваль де фон дор Тюрх. В глазах у меня помутнело. Бесспорно, это был Мейхель. Я взяла себя в руки и с остервенением перевернула страницу. Вздохнула и принялась читать дальше. Полковник Термарель Бернард Каннер отыскался на третьей странице. Значит, он всё же жив. Сердце, радостно забившись в груди, тут же рухнуло вниз, в бездну отчаяния. Он же в тюрьме! В нашей тюрьме. Боже! Законы Рустании строги, единожды попавший в подземелье уже никогда не выходит на свет. Поэтому у нас почти нет преступников. Но… но это же просто не справедливо! Он просто солдат, он обязан был защищать своего короля… Просто солдат?! Нет, он не просто солдат, он полковник враждебного государства, а значит знает, должен знать тайны. А Тёрм — не тот человек, чтобы выложить всё добровольно. Значит, его будут пытать. На что способны наши палачи я знала не понаслышке. Я, королевская воительница, собственными глазами видела несчастных, прошедших "процедуру перевоспитания". Камерлинские каты по сравнению с нашими «исправителями» мягкие и человечные.

"Почему ты оказался в плену? Почему? Лучше бы ты умер. Я пойду к королеве", — решительный жест, готовый откинуть одеяло, замер на полпути. Бесполезно. Наша королева непреклонна, она ни для кого не делает исключения, только на этом зиждется порядок. Цепкий ум, непреклонная воля, твёрдая рука. Да идите вы все к чёрту со своей твёрдостью! Ненавижу, всех ненавижу.

Листок со списком сам собой выпал у меня из рук и полетел на пол.

— Вам плохо? — генерал заботливо склонился к моему лицу.

— Нет, — я отрицательно покачала головой, хотя побежавшие по лицу слёзы говорили об обратном.

— Я оставлю Вас, принцесса.

Я согласно кивнула. Ламс нагнулся, поднял уроненный мной лист и вышел.

Подождав, пока затихнут шаги генерала, я заставила себя подняться в постели, не обращая внимания ни на боль, сковывающую всё тело, ни на головокружение.

— Где мои одежды? — сиделка испуганно вскочила, — живо мои одежды!

Я была не в том состоянии духа, чтобы церемониться. Потом извинюсь, а сейчас стоит мне только чуть распустить нюни и всё, конец. Уже не хватит сил даже на то, чтобы покинуть эту комнату.

— Госпожа, — на тумбочку рядом с кроватью легла аккуратная стопка одежд, — вам помочь облачиться?

В другое время я бы наверняка отказалась, но не сейчас, когда каждое движение отзывалось болью во всём теле. Сиделка была напугана. Мне стало её жаль.

— Буду благодарна, — в конце концов, всё же немного вежливости я могу себе позволить.

Первой неожиданностью стало то, что я находилась отнюдь не в королевской больнице для раненых воительниц, где собственно мне надлежало находиться, а во дворце. Но что это был не королевский дворец, было понятно сразу.

— Простите, милейший, — я остановила первого пробегавшего мимо слугу, — не подскажешь ли мне, кому принадлежит сей знатный дворец?

Тот посмотрел на меня с явным недоумением. Наверное, ему ещё не попадались люди, не знающие у кого в гостях они находятся.

— Его светлости герцога Лемурийского, владетельного графа Асбийского, действительного члена королевского…

— Хорошо, хорошо, голубчик, достаточно, — я постаралась быть как можно вежливее.

Так значит Лемурийский. Судя по всему, это его загородная резиденция. Так, так, Лемурийский-Ванийский, граф Асбийский — двоюродный племянник троюродного дяди королевы… Не ахти какое, конечно, родство, но какое-никакое влияние во дворе он имеет. И моё пребывание здесь о чём-то должно говорить, только вот о чём? Жаль, что не догадалась расспросить Ламса.

— Добрый день, госпожа! — раздавшийся за моей спиной голос заставил меня вздрогнуть. Я медленно повернулась. Из-за белой колонны выходил ярко наряженный камердинер, — Управляющий загородным имением его светлости герцога Лемурийского- Ванийского господин Штоц к вашим услугам.

Я небрежно кивнула, мол, весьма рада.

— Мне доложили, что Вы изволили выйти на прогулку. Очень неосмотрительно с Вашей стороны. Очень неосмотрительно. Вы ещё не совсем оправились от пережитого.

— Это мне решать, — я не собиралась обсуждать с кем бы то ни было свои поступки.

— Конечно, конечно, — управляющий примирительно развёл руками, — я и не собирался навязывать своё мнение героической воительнице. — сказано без всякого сарказма, вполне искренне. Кстати, кажется ему не известно об моём, так сказать, королевском происхождении. Возможно, это знание избранных. А по мне так и вообще к чему ворошить тени прошлого? Интересно, а знает ли об этом сам герцог?

Кажется в своих мыслях я совсем отвлеклась от происходящего. А господин Штоц тем не менее что-то говорил и говорил.

— …если вы не возражаете, я бы составил Вам компанию и с удовольствием показал наши достопримечательности.

Что это: ненавязчивый сервис или навязчивая слежка?

— Я бы предпочла прогуляться в одиночестве.

— Но Вы вполне можете заблудиться, — значит, всё-таки слежка. Что такого может хранить этот замок, и куда мне не следует заглядывать? — к тому же я должен показать Вам Ваши апартаменты. Теперь, когда Вы столь великолепно себя чувствуете, — в его голосе проскользнул сарказм, слегка зеленоватый цвет моего лица не смог скрыться от его глаз, — негоже держать Вас на больничной койке.