В день семнадцатого сентября охотники из ополчения, находившегося в авангарде Милорадовича, бросясь отважно в штыки и кипя мужеством, выгнали неприятеля из деревни Чириковой. Вышеупомянутый генерал Ферье и адъютант князя Понятовского граф Потоцкий захвачены были в плен.

Ополчение торжествовало на поле битв, торжествовало ополчение и на берегах Невы, на Петербургском театре. Я говорю о драме Висковатова, игранной в Отечественную войну под названием "Ополчение". Те, которые видели это представление, и теперь еще воспоминают о том с душевным восхищением. И действительно, казалось, что тогда все возрождалось новой жизнью. Иван Афанасьевич Дмитревский, соперник Гаррика и Лекеня, неся на раменах своих почти целое столетие, вышел на театр в виде заслуженного воина, видевшего славу Румянцева-Задунайского и полководца Италийского. Блестящий ряд знаков доблестей военных сиял на груди его. Он снимает с себя медали, возлагает их на алтарь Отечества и говорит: "Что дано мне за старую службу, то отдаю для новой службы за Отечество!" Тут благословляет он на брань и на смерть внука своего, которого представлял В. М. Самойлов. Возложа трепещущую руку на голову юноши, Дмитревский не по заданным словам, но по вдохновению души своей, голосом любви к Отечеству, любви пламенной, вещал живую речь русскую, завидуя в юноше не весне лет его, но тому, что он полной, отважной жизнью может служить и умереть за родную землю русскую, за любезное Отечество!

В начале и продолжении войны 1812 года главная цель была соединение войск и проложение к тому путей. К сей важной цели содействовало и упорное сражение, продолжавшееся 19 сентября, двенадцать часов под начальством генерал-майора Вельяминова при корчме Га-росен, где сходятся четыре дороги:

Бауска, Митавы, Петергофа и Экау. Дороги были соблюдены; неприятель, превосходивший числом наших, не выиграл ни одного шага. "Войско,-говорит в донесении своем генерал-лейтенант Эссен,- оказало беспримерное мужество, отражая пять раз неприятеля, нападавшего на наш левый фланг".

Вследствие претерпенных неприятелем поражений войска Макдональда оттянулись от прежнего своего положения, что и доставило еще более удобства успешным действиям графа Витгенштейна, а графа Штенгейля ввело с ним в сообщение.

Между тем, когда русские войска с различных краев России как будто бы мощной цепью опоясывали полки нашествия; между тем, когда рассеянные наши отряды и дружины поселян разили неприятеля боем налетным, на берегах Нары расцветала и жизнь войска и жизнь Отечества. Слышал я, слышали и многие то, что души престарелых русских крестьян говорили и повещали жаркой молодежи своей: "Дети! Ребята! Ступайте в Тарутино, там старый наш дед-богатырь, посланный богом и царем, думает думу крепкую, как оборонить родную нашу землю и как выгнать ястреба хищного из нашей матушки Москвы, уж не белокаменной, обесчещенной, да беда ж тому, кто опозорил ее!" И русские ребята-молодцы, поклонясь святым иконам и приняв благословение отцов и матерей, кто на коне, кто пешком не едут, не идут, а стрелой летят к деду старому проситься не на жизнь, а на смерть. Лаской русскою, речью умною их приветствовал полководец наш, как своих родных. Раздают им и копья и ружья, и они кричат: "Спасибо, наш отец! За царя и край родной не пожалеем голов своих!" Дух русский вполне ожил во второй заветный двенадцатый год. Переменялся вид городов и селений наших; изменялось внешнее бытие России; но коренной, самобытный дух русский хранил жизнь свою в глубине души своей. Заветное свойство русское не рассыпная радость, подобная, говоря просто, перелетным пернатым. Оно на бессменном постое задушевном. Прислушиваясь к звукам русских наших самородных песен, чувствуем, что даже и в самых разгульных и удалых напевах откликивается какая-то грусть, какое-то уныние. Но это не ропот на судьбу. В этой грусти и полнота веселья и сладость слез и прелесть бытия. Если плачут очи русские, то верно заодно плачут с душой. Дремлют и орлы парящие, дремлет в обыкновенное время и свойство народное. Громы нашествия вызвали из души русской грусть по Отечеству, и вместе с нею излетело из нее самоотречение, безусловное, беспредельное, дело шло тогда "быть или не быть земле русской на лице земли". В наш двенадцатый год и в голову не приходило никому никакого условия, было одноличное условие: или умереть за Отечество или жить для Отечества и все отдать Отечеству. В первый двенадцатый год, в год наших предков, были условия не о сбережении личной жизни, но о том, кому сберечь бытие России? А нам, бог дал в наш двенадцатый год одну мысль: "Как сберечь Отечество?" Из сей мысли возникли и оборона и избавление Отечества.

Тарутино цвело полной жизнью и стана воинского и бытия общественного.

Войска освежались и усиливались полками запасными. "Крестьяне,- говорит Кутузов,- горя любовью к родине, устраивают между собой ополчения.

Случается, что несколько соседних селений ставят на возвышенных местах и колокольнях часовых, которые, завидя неприятеля, ударяют в набат".

На берегах Нары был и мир политический: туда от берегов океана донеслась весть о том, что испанцы и англичане с победоносными знаменами вступили в Мадрид. Светлая заря освобождения древней русской столицы разливалась с берегов Нары и на могильный пепел стогн московских. Певец и питомец Москвы, Жуковский, на лире, оглашаемой громами ратными, пламенные звуки песен своих сливал с жаром, пылавшим в сердцах воинов. Вергилий писал, что под шумом оружия молчат музы. И Ломоносов говорил, что мирные занятия муз не променяет и на золотое Язоново руно. Но поэт наш, не страшась ни трудов, ни походов, ни борьбы с непогодами и вьюгами зимними, обменял все на то, чтобы дышать боевой жизнью сподвижников за Отечество. В печальную годину плена московского Жуковский на берегах Нары был представителем полета русской мысли и заветной души слова русского. Поэт Пушкин вслушивался еще тогда в юный гений свой и прислушивался к песням Жуковского. Историограф Карамзин витал мыслью в вековой дали отечественного бытописания. В необычайный наш год и под пером баснописца нашего Крылова живые басни превращались в живую историю. Гнедич на берегах Невы протекал поприще Гомеровой Илиады, которая в объеме исполинском возрождалась не на берегах журчащей Скамандры, но на берегах рек величавых и у берегов морей обширных. Итак певец войны тысяча восемьсот двенадцатого года, предстоя самолично знаменам русским, сочетал лиру свою и с лаврами орлов русских. Все в дивном проявлялось соединении в дивный наш год. "Вестник Европы" появился на берегах Москвы-реки в те дни, когда пожизненный консул Бонапарт простирал длань к порфире императора французов; "Сын Отечества" среди безмолвия и "Вестника Европы" и всех вестей московских возник на берегах Невы при вторжении в пределы нашего Отечества императора французов, простершего длань не на один престол, но устремлявшего ее на обладание всемирное. Счастливая мысль Н. И. Греча увенчалась блистательным успехом. Не выражу того пером, что ощутили выходцы московские в Нижнем Новгороде и что ощутил я, кочующий издатель "Русского вестника", увидя в первый раз на берегах Волги, на родине Минина, первую книжку "Сына Отечества". Название, достойное благородного сердца издателя и проявлявшее тогда чувство россиян, обрекших себя в жертву сыновнюю за Отечество, сбереженное в первый двенадцатый год самоотречением предков наших и вновь сохраненное самоотречением потомков их.

О "Сыне Отечества" будет еще предложено в дальнейших моих записках, а здесь по отношению к общему семейству человечества выскажу мысль мою о самоотречении.

Что такое самоотречение? Разрыв души со всеми выгодами, ожиданиями и наградами земными. Самоотречение - бескорыстная стезя вдаль веков и горе, если на эту лучезарную стезю упадет хотя пылинка своекорыстия. Пытливый и зоркий взор истории отыщет ее и укажет потомству.