Гунтарсон изобразил на лице холодную улыбку, собираясь поздороваться с Кеном, но перед ним вдруг предстал маленький черноволосый человечек в белом костюме. На шее у него, будто один из миллиона тех цветов, которыми он с невероятной щедростью завалил Уоллисов, нежным цветом сиял алый галстук-бабочка. На обеденном столе распахнул пасть его крокодиловый портфель, из которого вылезал ворох бумаг. Кен Уоллис сидел, держа в левой руке одну из них, а в правой — толстый «президентский» «Монблан».[29]
Хосе Мигель Дола, легконогий коротышка, стоял у Питера на пути.
Гунтарсон достаточно вежливо пожал протянутую руку и, глядя через голову незнакомца, поздоровался:
— Доброе утро, Кен. Хорошо позавтракали?
— Я так понимаю, что львиная доля досталась Элле. Она явно нагуляла аппетит вчерашними приключениями, — проговорил Дола, не выпуская руку Гунтарсона и не давая ему пройти дальше. — Вы, должно быть, тот парень из «Пост»?
— Я — доктор Гунтарсон.
— А я — доктор Дола. Какое удачное совпадение — мы оба доктора! — он говорил быстро, со скрипучим акцентом, — Зовите меня Джо, я не зазнайка. Видел, видел вашу статейку в сегодняшней «Пост». Живенько пишете!
Гунтарсон дернул ртом, удерживая недовольную гримасу. «Пост» платила ему за сенсационные заметки, и он не видел в этом повода для гордости. Элла заслуживала большего уважения. Та одержимость, которая привела его к Элле, тоже заслуживала большего уважения. Он искал такого экстрасенса, как она, едва ли не с тех пор, как сам был в ее возрасте.
— Вы должны нас извинить. У нас с Уоллисами есть кое-какие частные дела, которыми следует заняться.
Но еще до того, как Кен поднял голову, Гунтарсон понял, что высокомерная отповедь, которая должна была избавить его от доктора Дола, как щелчком сбивают с рукава муху, пропала даром. Здесь, видимо, действительно уже затесалось какое-то другое частное дело.
— Обстоятельства немножко изменились, Питер, — объявил Кен. — Вчера утром Элла была что-то вроде местной бристольской знаменитости. Сегодня о ней говорит весь мир.
— Потому что я ее открыл!
— Потому что моя Элла — уникум. Да, твоя газета напечатала о ней отличную большую статью, и вы здорово приподняли на ней тираж. Но сегодня утром мы уже должны мыслить в международных масштабах.
— Разумеется. И я думаю, мистер Уоллис, скоро вы обнаружите, что не существует международной компании, большей, чем «Пост Комм», — мозг Гунтарсона лихорадочно трудился в поисках лазейки. Он шел сюда с мыслью выманить Уоллисов из сетей «Пост Комм», чтобы завлечь в свои собственные. Но оказывается, его уже опередили.
Не надо было так медлить. Надо было привязать Эллу к себе в первую же встречу. Теперь же его единственным шансом было удерживать Уоллисов с помощью «Пост», и прибрать их к рукам позже.
— Вы же знаете, — настаивал он, — «Пост» — это газеты, журналы, издательства, радио- и телекомпании, обычные и кабельные, киностудии, и даже интернет-провайдеры.
— Однако это — только одна компания, так? — возразил Кен. — Всего одна. А я спорить готов, что любая компания вселенной хотела бы заполучить себе кусочек Эллы и ее магии. Конечно, если деньжат хватит.
— Ага! Деньги! Я так и думал, что вам захочется сегодня обсудить этот вопрос. Команда специалистов «Пост Комм» хотела бы видеть вас в лондонской штаб-квартире в Уоппинге, — он мельком взглянул на часы, — ровно через сорок три минуты. Я знаю, что сэр Перегрин упоминал при вас об этом. И я уверен, что вас не разочарует пакет предложений, подготовленный нашими юристами.
— Зато их кое-что разочарует!
— «Пост» была крайне предупредительна и внимательна к вашей семье, мистер Уоллис, — произнес Гунтарсон, понизив тон до вкрадчивой угрозы. — Я бы не советовал вам на этой стадии развития событий выглядывать из-под ее крылышка. Снаружи — жестокий мир.
— Я сам могу позаботиться о своей семье, — прорычал Кен.
— Не думаю, что вы осознаете, до какой степени подвижна психика Эллы.
— Не думаю, что ты осознаешь, до какой степени это больше не твое дело!
Кен не поднялся с места, но смотрел в лицо Гунтарсону с неприкрытой злобой. Доктор Дола деликатно, одними кончиками пальцев, оперся на разделявшую их лакированную поверхность стола.
— Мой клиент проинформировал меня, что «Пост» предпочитает разрабатывать эту золотую жилу постепенно.
— Ваш клиент?
— Разумеется. Это означает, что вы не выработали никакого соглашения, сколь угодно ограничивающего ваш эксклюзивный доступ к Уоллисам на сколько-нибудь определенный период времени. Что, кстати, учитывая очевидную сенсационность этой истории, несказанно меня удивило.
— Мы уплатили мистеру Уоллису значительную сумму за исключительные права.
— Вы уплатили ему сущие гроши. Признаюсь, за эти цветы я и то больше заплатил.
— О, они — такое чудо, должно быть, невероятно дорогие, — пробормотала Джульетта.
Улыбка доктора Дола обнажила рубиновую вставку в левом клыке.
— Мадам Уоллис, признаюсь вам, я превзошел самого себя.
У меня на самом деле добрые отношения со многими флористами. Это в моих профессиональных интересах. Никогда не знаешь, когда возникнет срочная необходимость ублажить недовольного клиента, или поблагодарить благодетеля. Цветы — универсальный язык, на нем можно сказать все, что угодно. Но в вашем случае я чувствовал, что жест должен быть особенно широким, чтобы хоть как-то отразить магнетизм таланта вашей дочери.
Дола снова улыбнулся. Удачное вложение денег его явно радовало.
— Я видел Эллу в программе «Скай», и обзвонил всех флористов, у которых когда-либо открывал счет. Мы нашли тюльпаны из Амстердама, розы из Джерси, лилии из долины Роны — и я должен заметить, что вы превосходно их аранжировали, мадам Уоллис.
Джульетта польщенно заулыбалась, забыв упомянуть, что это заслуга отельных горничных.
— Я полагаю, вы — специалист по пиару, — заметил Гунтарсон.
— Некоторые газетные редакторы, с их склонностью к аллитерации, называют меня Маэстро Медиа.
— В таком случае, вы, вероятно, знаете, что «Пост» уже связала Уоллисов некоторыми условиями.
— Никто меня ничем не связывал, чувак, — рыкнул Кен.
— Совершенно верно! У вас с ними всего лишь крайне туманное соглашение. Я же, со своей стороны, обеспечиваю крайне точный контракт. Мистер и миссис Уоллис выразили свое полное удовлетворение.
— А что об этом думает Элла?
— Она думает то, что я велю ей думать, — заявил Кен.
— Вы можете обнаружить, мистер Уоллис, что ваша дочь переросла ваши посягательства.
— Элле всего четырнадцать, — заметил Хосе Дола. — Пройдет еще некоторое время, прежде чем она перестанет нуждаться в опеке.
— А кто-нибудь ее вообще спрашивал?
Элла тихонько подобралась к арке, ведущей в гостиную. Она уже услышала все, что ей было важно: ее чувства беспокоили только одного человека. Она в последний раз вытерла рукавом губы, чтобы точно не осталось никаких следов утренней рвоты. Она не хотела, чтобы кто-то об этом догадался, даже Питер.
— Я уверен, — сказал доктор Дола, — Элла осознает, что ее родители радеют о ее интересах…
— Вы мне не нравитесь, — произнесла Элла.
Дола обернулся. Он еще не видел чудесное дитя. Она оказалась гораздо более хрупкой, чем он себе представлял — ничуть не похожа на девочку, которая за завтраком умяла три взрослые порции.
— Мне нравится Питер!
Дола слегка склонил голову в знак приветствия.
— Рад познакомиться с тобой, Элла. Я здесь, чтобы помочь тебе преодолеть трудные времена в твоей жизни.
— Я знаю, зачем вы пришли. Вы хотите делать на мне деньги.
— Элла, заткни пасть, пока тебя не спрашивают!
Она вздрогнула, решаясь проигнорировать отца, и вдруг взорвалась:
— Вы пытаетесь пахнуть так прекрасно и сладко, но внутри воняете!
У Дола отвисла челюсть. Не столько вид разъяренной Эллы, сколько выражение его лица — вот что заставило Гунтарсона расхохотаться.