— Не бойся, — сказала я. — Возьми его в рот и медленно разжевывай. Это лист ката. Верь мне!
Я выловила другой лист и положила на язык. Нерешительно она поступила так же и неодобрительно нахмурилась, ощутив горький вкус. Какое-то время мы стояли друг напротив друга и задумчиво жевали, но очень скоро стали беспричинно смеяться.
Держась за руки, мы спустились в ванную комнату. Пока меня омывали, я с закрытыми глазами стояла на каменном возвышении, и ароматная теплая вода стекала по мне тонкими струйками. Никогда еще влага на моей коже не была такой коварно чувственной, а утренний воздух в маленьком дворике не был полон столь восхитительных ароматов. Все будет хорошо, думала я лениво, с наслаждением лежа на массажной скамье, пока руки юноши делали свою ежедневную работу. Время снова вело меня вперед. В приливе радости я громко засмеялась, и искусные пальцы на миг замерли.
— Мои прикосновения сегодня неверны? — услышала я.
Я засмеялась снова, сознавая, что это все действие ката, но не только. Это мое дыхание, это сильное, здоровое биение моего сердца, это слабое чувство жжения на пятке, до которой добралось солнце. Кенна умер, но я была жива.
— Твои прикосновения восхитительны, как всегда, — ответила я и подумала: «Все кончилось. Я свободна».
Гуи приветствовал меня, будто вовсе ничего не случилось. Он, как обычно, окинул меня зорким взглядом, чтобы убедиться, что мои глаза должным образом подведены, а платье чистое, и мы приступили к работе. Я ожидала увидеть его подавленным, окутанным печалью но крайней мере на первых порах, но он никак не обнаруживал свое горе. Теперь я знала, как высоко он ценил своего личного слугу, но, по-видимому, семьдесят дней траура развеяли его скорбь. Я сильно испугалась, когда в самый разгар утра услышала, как за моей спиной кто-то вошел в кабинет и Гуи рассеянно сказал: «Да, можно убирать». Ну конечно же, это был Неферхотеп, вооруженный веником и тряпками, который начал уборку в кабинете вокруг нас. За пивом он не посылал.
Дом быстро вернулся к своей обычной жизни, и я тоже. Я диктовала письма домой, записывала рецепты и готовила по ним лекарства. Все дни были четко организованы и распланированы, они плавно текли, сменяя друг друга, почти ничем не различаясь между собой, и вскоре присутствие Кенны стало всего лишь досадным воспоминанием.
Под простыми повседневными платьями контуры моего тела медленно менялись. Мои груди стали более заметны, бедра плавно округлились. Каждое утро я занималась с Небнефером, стояла, совершая омовение, в ванной комнате, потом лежала на массажной скамье, потом сидела перед туалетным столиком Дисенк, пока она подкрашивала мне лицо и убирала полосы.
Не могу припомнить точно, в какой момент я осознала, что дом Гуи стал моим настоящим домом. Как-то незаметно все ограничения, из которых состояла моя жизнь, создали необычайную уверенность в ее полной безопасности и нерушимой предсказуемости. Неделю за неделей я вплела один и те же лица, выполняла одну и ту же работу, и теперь это абсолютное постоянство тревожило меня лишь по сне. Я была пленницей, которая не подозревала о своем истинном положении, избалованным ребенком, который отвергал зов зреющей плоти, поэтому, хотя я легко разбиралась во всем многообразии лечебных трав и ядов и умела с ними обращаться, хотя моя память была безупречной, а тело совершенным, желания его еще не пробудились. Все решения в моей жизни за меня принимали другие, и я была довольна, что это так.
Так пролетели три месяца. Наступил паини, опять середина сезона шему, и оставалось три недели до дня моих именин, когда все изменилось.
Я проснулась как обычно, и утро казалось самым обыкновенным. Может быть, было немного меньше работы в послеполуденные часы в кабинете и, несмотря на отсутствие каких-либо важных дел, Гуи выглядел напряженным и озабоченным, но я поднялась к себе в комнату вполне довольная проведенным днем. До заката оставалось два часа. Открыв дверь своей комнаты, я внезапно остановилась. На моей кушетке пенился светло-голубой лен, цвета нежнее я никогда еще не видела; он был такой тонкий, что сквозь него просвечивало покрывало. На ночном столике лежал парик. Рядом с ним в беспорядке были разбросаны драгоценные украшения. Дисенк обернулась от своего ящичка с косметикой и улыбнулась. Быстро подойдя ко мне, она закрыла дверь и подтолкнула меня вперед.
— Что все это значит? — спросила я.
Она уже расстегивала на мне платье.
— Поступило приказание от Харширы, сегодня вечером ты должна присутствовать на небольшом празднике, где будет Мастер и несколько гостей. Они прибудут, когда начнет смеркаться. Нам надо поторопиться.
— Но кто прибудет? И почему я тоже приглашена? Что происходит, Дисенк? Ты знаешь?
— Да, я знаю, но мне было дано указание не говорить тебе ничего, — сказала она, поджав губы. На миг я испытала тот же страх и смятение, что терзали меня, когда я только попала в дом. Я позволила усадить себя и снять с себя сандалии. Теперь я была абсолютно голой, оставалась только лента в волосах, которую она уже аккуратно развязывала.
— Хорошо, тогда скажи, как я должна себя вести? — настаивала я. — Я пойду туда как служанка или как ученица Мастера?
Меня вдруг охватила паника. В мое надежное и безопасное убежище вторгалось что-то неизвестное. Чужие глаза будут оценивать меня, чужие люди судить обо мне… Дисенк массировала мне ступни.
— Ты должна вести себя так, как я тебя учила, Ту, — спокойно сказала она. — Ты больше не принадлежишь к феллахам. Возможно, ты не сознаешь этого, но ты теперь ходишь, и говоришь, и ешь, и ведешь беседу совершенно естественно, как истинная госпожа. Ты получила хорошее воспитание.
— Это еще одно испытание, — выпалила я, — Спустя столько времени Гуи снова испытывает меня!
— Ты права, — признала она, — но я думаю, что ты не огорчишься, когда узнаешь почему. А сейчас позволь мне омыть твои руки и стереть старую краску с твоего лица. Будем краситься заново.
— Я прожила в этом доме достаточно долго, чтобы мне можно было доверить его тайны! — горячо возразила я, однако покорилась расслабляющим, умелым прикосновениям Дисенк и постепенно успокоилась. Глупо лезть на рожон, и потом, я с возрастающим интересом поглядывала на полупрозрачный голубой лен, волнами спадавший на пол с моей кушетки. — Я надену это? — спросила я, кивнув в сторону кушетки.
— Конечно. И Мастер сказал, что, если вечером все пройдет хорошо, оно будет твоим.
— Ты имеешь в виду, если я буду себя правильно вести и ему не придется краснеть за меня, — пробормотала я.
И тут во мне начали просыпаться давно забытая жажда приключений и любовь к трудностям, в преодолении которых мне всегда помогал мой врожденный оптимизм; и я совершенно сознательно решила в этот вечер получить удовольствие сполна. Ведь очень возможно, что приглашение на такой вот ужин больше не повторится. Я давным-давно поняла, что глубоко внутри у Гуи таится некоторая жесткость.
Свежеумытая, я сидела у маленького туалетного столика, пока Дисенк творила свое колдовство. Серая краска на веках и жирные черные стрелки, восходящие к вискам, в один миг придали моим ярким синим глазам притягательную выразительность. Мои брови она тоже подвела углем. Потом Дисенк открыла крошечную баночку и аккуратно обмакнула в нее тонкую кисть.
— Отклони голову назад, — сказала она, и я подчинилась, краем глаза увидев блестки. Она осторожно стряхнула мне на веки крошечные гранулы и растушевала их по всему лицу. — Это золотая пыль, — пояснила она, предвосхитив мой вопрос.
Я онемела от изумления. Золотая пыль! На мне!
Когда мне было позволено поднять голову, Дисенк вручила мне медное зеркало. Черпая краска вокруг глаз, разлетаясь к вискам, переливалась и вспыхивала при каждом вздохе. Волшебным образом я превратилась в неземное, чарующее создание, богиню во плоти.
— Ах! — У меня перехватило дыхание.
Дисенк решительно убрала зеркало и начала наносить пудру красной охры на мои щеки и губы. Я видела, что она улыбалась, довольная своей работой. Закончив с лицом, она подняла мои волосы и сколола их на макушке, потом подтащила поближе чашу и опустилась на пол, ставя мою ногу к себе на колени. Взяв кисть, она стала наносить на мою ступню прохладную и скользкую оранжевую жидкость. Сердце у меня подпрыгнуло.
